Закатываю вверх глаза и закусываю губу, чтобы в миллиардный раз не разрыдаться.

— Спасибо, мам…

— Яна, не клади трубку, подожди! — вскрикивает она. — Как Глеб? Есть новости?

— Без изменений.

— Доченька, он очень тебя любит… Когда он приезжал к нам, то любил заходить в твою комнату. Сидел, с трепетом и тоской разглядывал твои детские фотографии… и я тогда поняла, так делают только очень влюблённые люди. Он смотрел так, как Алексей никогда на тебя не смотрел.

— Я знаю, мам, — выдаю короткую фразу, отключаю звонок. — но мне от этого не легче, — говорю уже сама себе, а затем тонко скулю, прижимаясь лицом в подушку.

Значит, тогда в Салерно перед приездом Сашки, это был всё-таки Глеб — тот мужчина, в которого я врезалась и разлила свой кофе…

Позже мне позвонила Мария Дмитриевна, и я рассказала ей про свою семью, про то, что случилось с папой, частично про Алексея, своего бывшего мужа, про нас с Глебом. Не могу объяснить, почему делала это, мне просто захотелось поделиться, возможно, потом я пожалею об этом, но почему-то, мне кажется, эта мудрая женщина всё поймёт.

Мама Глеба слушала, не перебивая меня, и лишь только когда я заговорила про Италию и про помощь моим родителям, она заговорила.

Я не могла её видеть в этот момент, но слышала и чувствовала, что она улыбается, рассказывая о том, что она знала про Италию, о том, как Глеб несколько лет туда летал, чтобы просто узнать, как я живу.

— Он постоянно думал о тебе, девочка… но боялся потревожить, считая, что ты там счастлива. Помощь родителям и знать, что с тобой всё в порядке. Хм… наверное, таким образом, он проявлял заботу. Тихую. Издалека, — говорит она и затихает. — И этого ему было достаточно.

— Я не была счастлива, а просто жила. Сейчас я отчётливо это понимаю, — говорю почти шёпотом и захлёбываюсь от спазма, сковавшего колючей проволокой горло. — Это ведь разные вещи…

Несуществующий фонд, полёты Глеба в Салерно…

Я пять лет думала, что он выбросил меня из головы и с лёгкостью забыл, а он все эти годы медленно шёл мне навстречу…

Яна

С момента аварии прошло чуть больше месяца. Меня уже выписали из больницы, но я всё равно приезжала каждый день и навещала своего мужчину. Помогала в мелкой уборке, обмывала Глеба тёплым, влажным полотенцем, подолгу сидела и разговаривала с ним, держа за руку, рассматривала его и подмечала, как сильно он похудел. Казалось, что он буквально тает, как снег по весне, и видеть это было порой просто невыносимо.

Вина Зайцевой и Игоря доказаны. Для меня-то уж точно. И хотя судебный процесс ещё идёт, уже ясно, их ждёт приличный срок. Хотя каким бы он ни был, меня всё равно он не устроит. Для меня те года, что они проведут за решёткой, будут являться такой мелочью, в сравнении с их преступлением. И первое время, после того как всё вскрылось, я буквально горела чувством мести. Оно меня сжирало сутками напролёт. Чего я только им не желала, каких только казней в мыслях им не устраивала. И тогда-то поняла, что в своё время испытывал Глеб к Алексею Белову — моему бывшему мужу.

Избавиться от этого жуткого, буквально разъедающего изнутри чувства я смогла лишь в один из дней.

— Ну что Миронов! С банными процедурами мы закончили, давай просто посплетничаем, — улыбаюсь я. — Ты сейчас офигеешь, что тут на днях случилось! В общем, когда я была с Анаит в Салерно, она познакомилась там с русским фотографом. Ну он такой, я бы сказала интересный мужчина. Брутальный, рыжий, в общем, современный викинг. И казалось, типичный роман, ничего серьёзного. Этот Андрей, если я не ошиблась в имени, после пары недель улетел восвояси и был таков. Но, знаешь ли, и Ана, вроде не сильно по нему страдала. А может, просто не показывала вида, она же всегда держится на позитиве. Так вот, объявился он! Нашёл Анаит в соцсетях, написал ей, а когда узнал, что она вернулась в страну, купил билет из Владивостока и прилетел сюда. Несколько дней они просто гуляли. Свиданки там, прогулочки, всё такое. А вчера он сообщил, что настроен серьёзно. Круто же, правда? Сейчас он вынужден вернуться домой, но планирует закончить работу и переехать в наш город. Такая вот сказка. Я очень надеюсь, что он окажется хорошим человеком и сделает мою подругу счастливой. Вот, такие у меня новости для тебя.

А потом я говорила буквально всё, о чём думаю. О том, как визуализирую наш просторный и светлый дом, о том, что у нас обязательно будет самая крепкая семья, и даже о своём повторяющемся сне поведала.

— Ты представляешь, у нас было два ребёнка! Мальчик и девочка. Правда, я уже забыла, кто из них старше, да и неважно это. Они очень красивые, на нас похожи и такие жизнерадостные были… как и мы с тобой, — лепечу, но заканчиваю всё же с небольшой тоской. — Такие дела… да, — ставлю точку в своём рассказе, перевожу взгляд на лицо Глеба, затем придвигаюсь и укладываюсь рядом с ним на самый краешек кровати. — Я тут полежу с тобой пару минут и пойду. Ты же не против? — слушаю тишину, потом киваю сама себе и прикрываю глаза.

Когда я просыпаюсь, то замечаю, что свет в палате уже не такой ясный. Сколько же я проспала? Поднимаюсь и тянусь к тумбочке, на которой лежит мой телефон. Ну конечно, продрыхла два часа. Кладу телефон обратно на тумбу, встаю с кровати и начинаю поправлять постельное бельё. Приподнимаю руку Глеба, чтобы достать из-под неё одеяло и укрыть им. И в этот момент замечаю, что его рука стала теплее. Тело мгновенно каменеет, и я словно в замедленной съёмке перевожу взгляд на его лицо.

Глаза в глаза. Столкновение. Вспышка.

Полюса наших магнитов почувствовали друг друга и притянулись. Замираю. Не дышу. Лишь нижняя губа не то дрожит, не то нервно кривится. Немного сжимаю его руку, а он мою в ответ.

— С пробуждением родной, — говорю тихим хрипом, и по щеке стекает слеза ровной струйкой. — Я так ждала тебя, чтобы ответить на твоё последнее признание, — губы дрожат в улыбке. — Я тоже люблю тебя, мой Миронов! — делаю шаг, наклоняюсь и осторожно целую его. — А теперь прости, но мне нужно срочно позвать врача.

Срываюсь и несусь на космической скорости. Подбегаю к посту и не совсем связно, с тремором, с заиканием, шумно эмоционирую.

— Миронов, там… в палате! Глеб Миронов, он глаза открыл! Он проснулся! Вызовите врача скорее!

Дежурная медсестра сначала смотрит на меня с подозрением, но затем до неё доходит смысл сказанных мною слов, она соскакивает с места и несётся в палату Глеба. Убеждается в том, что пациент действительно вышел из комы и срывается за врачом, а я обратно в палату.

Без отрыва смотрю в любимые глаза, в сердце напрочь выбивает предохранители, и оно через раз выдаёт удары, замедляется, но затем вновь набирает скорость, а потом начинает оголтело колотиться, рискуя довести меня до инфаркта.

— Глеб, ты меня… — и все слова застревают в горле.

Он медленно прикрывает глаза и вновь открывает.

Что это? Ответ?

— Ты меня помнишь? Узнаешь?

И снова медленно закрывает глаза и открывает.

— У-у-у, моя ты радость! — завываю и еле сдерживаю себя, чтобы не броситься на него с объятиями. Страшно. Кажется, что любое неверное движение и всё лопнет, как мыльный пузырь, окажется лишь моим сном или больной фантазией.

— Та-а-к Белова, — тянет вошедший врач в составе ещё трёх медиков. — вас я попрошу выйти, нам надо работать. Можете подождать в холле.

Торопливо целую Глеба в руку и послушно выскакиваю, сажусь около его палаты на корточки, обхватив колени и положив на них голову. Тихонько жду хороших новостей.

Вот так просто. Именно в такие моменты жизни ты и понимаешь, что всё вокруг вообще неважно. Ни злость, ни гнев, ни обиды, ни тем более месть или ненависть. Всё это несёт в себе лишь разрушительную энергию, после которой будет ждать лишь горькая пустота. Так стоит ли тратить своё драгоценное время на это?

Думаю, нет.

Важно лишь то, что самый близкий человек рядом. Живой. Тогда и ты по-настоящему жив.