Она забирает какой-то пакет, прощается с Катей, секретарём и уходит.

Стою, как монолитный Моаи с острова Пасхи и смотрю в пустой холл. Всё, что осталось от Яны, — это лёгкий шлейф её парфюма, который медленно растворяется в воздухе и совсем скоро полностью исчезнет.

Зайцева внимательно смотрит на меня, но мне так похуй.

— Глеб…

— Я сейчас, — бросаю и быстрым шагом выхожу в холл. Игнорирую лифт и сбегаю по лестнице вниз, вылетаю из офиса. Яна уже садится в такси. Не успею добежать! Окрикиваю её, она поворачивает голову, добивая меня взглядом, полным боли, закрывает дверь, машина трогается с места и удаляется. А я стою до тех пор, пока “жёлтая точка” совсем не исчезает в потоке транспорта.

Сразу же набираю ей, но ожидаемо, звонок остаётся без ответа.

— Сука! — выкрикиваю во всё горло, пугая случайных прохожих. Лицо искажает страдальческая гримаса, и я растираю лоб, а затем и всё лицо.

Вновь возвращаюсь в кабинет Кати, потому что этот разговор надо как-то закончить, желательно, как можно скорее.

Она сидит за столом. Спокойна. В руках всё так же держит файл, который протягивает мне, как только я плюхаюсь в кресло. Вопросов, о моей реакции на Яну и почему я убежал, не задаёт.

— Что это? — сдвигаю к переносице брови. Глаза начинают бегать по строчкам, и чем дальше я читаю, тем больше внутри меня начинает всё трещать по швам. Организм буквально весь вибрирует. Достаю второй лист, третий. Всё читаю. Катя не отвлекает. В конце отрываю глаза от бумаг и смотрю на неё, каменным взглядом.

Она реально беременна.

— Ты уже и по врачам успела пробежаться? Как быстро! — встаю из-за стола и прохаживаюсь в попытках отойти от шока и внутренней злости на всю ситуацию.

— Да, Глеб, быстро! В пятницу сделала тест и сразу записалась в медицинский центр. Все выходные там просидела и сегодня вновь была, сдала кучу анализов.

— Вот скажи мне, то, что всё это время не шли месячные, тебя никак раньше не беспокоило? И вообще, ты же пила теблетки…

— Я как-то не обратила на это внимания. Да и какая разница, в любом случае я не стала бы и не стану делать аборт.

Впиваюсь в неё разъярённым взглядом.

— К чему ты сейчас это сказала?

— Если ты против нашего малыша, я всё равно не буду делать аборт и тем более, уже поздно, — повышает голос, — делает яркий акцент на слове “нашего”.

— По-твоему, я бы стал тебя заставлять, сделать его? Ты вообще в своём уме?

— Рада, что ты в этом плане адекватен и понимаешь, что ребёнок, это не фурункул, который можно спокойно вырезать и забыть.

От её сравнения становится откровенно тошно, но я никак этого не выражаю.

— Катя, я всё ещё пребываю в шоке, но в любом случае хочу тебе сразу сказать: наличие ребёнка никак не повлияет на наши отношения. Мне жаль… Я не брошу тебя с ним. Всё, что касается помощи, финансов, времяпровождения с ребёнком, без проблем, но вместе мы уже не будем. Наши отношения закончены.

Зайцева подходит ко мне, замахивается и с силой лупит мне пощёчину. Терплю. Вторую, третью. Да пусть хоть сотню.

— Подонок! Миронов, ты конченый подонок! Я так тебя люблю, а что же ты? Как ты можешь так поступать?

— Прости… — выдаю хриплым полушёпотом.

Вновь пощёчина.

— Заслужил, — киваю, прикрывая глаза.

Вновь пощёчина.

Открываю глаза и смотрю совершенно безэмоциональным, уставшим взглядом. Катя вновь замахивается, но внезапно её рука застывает в воздухе, а затем она яростно цедит сквозь зубы:

— Я тебя уничтожу Миронов! “Отольются кошке мышкины слёзки”, ты ещё поплатишься за то, что так по-скотски поступил со мной! А теперь убирайся! — указывает пальцем на выход.

— Мы сейчас оба на стрессе. Давай успокоимся и встретимся позже, чтобы всё детально обсудить.

— Будь ты проклят, Миронов! Будь ты проклят! — выкрикивает Катя и заходится в жуткой истерике.

А я хочу прямо сейчас провалиться сквозь землю, потому что сердце в клочья и душа рвётся к Яне, а разум и совесть не позволяют оставить беременную Катю в таком состоянии…

Глеб

Сразу же вызываю врача, затем звоню лучшей подруге Кати и вновь выдёргиваю её. Нет времени на сантименты, мне надо как можно скорее увидеть Яну. Но, как назло, минуты тянутся подобно резине.

Наконец, в кабинет заходит медик. Мужчина, на вид около сорока лет, высокий, крепкий, с серьёзной миной. Катя всё также рыдает, периодически выкрикивая всякий бред.

— Пусть он выйдет! — визжит она, тыкая в меня пальцем. И я даже рад этому. Выхожу, прикрывая за собой дверь кабинета.

Инга сидит притихшей болонкой и украдкой злобно поглядывает на меня.

— Кофе сделай, — прошу её, лишь бы она свалила отсюда и не маячила перед моими глазами.

— Сейчас сделаю, — гордо вздёргивает нос, встаёт, поправляет платье и удаляется в кухонную зону.

Наконец-то, я один. Вновь, безуспешно, набираю Яну несколько раз подряд.

— Блять! — бросаю и сжимаю кулаки до белых костяшек.

Из кабинета Зайцевой больше не доносится рыданий, что немного обнадёживает на то, что я скоро уйду.

Минут через десять приезжает подруга Кати, и я, уточнив, что припадок купирован, моментально срываюсь. Еду в ресторан в надежде застать Яну на работе.

— Где Белова? — режу стальным голосом, заходя в кабинет бухгалтерии.

— Здравствуйте, Глеб Григорьевич. Яна недавно вышла с Наташей, сейчас должны подойти, — отвечает Краснова.

— Я подожду здесь, — прохожу в кабинет под испуганные взгляды сотрудников и усаживаюсь в кресло Яны. Замечаю сбоку её рабочего стола кучку личных вещей, будто собранную наспех. За грудиной неприятно давит, но я стараюсь держать себя в руках.

Наконец, заходит… Наташа. Одна.

— Где Белова?

— Она в уборную пошла. Сейчас вернётся, — проходит к своему месту, садится за стол и разворачивает рабочую программу.

— Краснова, какого лешего у тебя сотрудники гуляют спокойно, вместо того, чтобы работать? — всё-таки срываюсь на нервяке.

— Простите, Глеб Григорьевич, такого больше не повторится. Я обязательно проведу с ними беседу.

Выхожу из кабинета и нарезаю круги по коридору. Пять минут, десять. Яны нет. Подхожу к туалету и толкаю дверь. Ни души.

Какого чёрта?

Спускаюсь на первый этаж, проверяю там уборную, но тоже никого. Когда я проверил все уборные в здании и не обнаружил Яну, все мои внутренности перекрутило словно в центрифуге. Я вдруг отчётливо вспомнил, как пять лет назад, после драки с Александром Беловым прямо в стенах в больницы, где лежала Яна, меня увезли в полицию, а когда вернулся обратно, ее палата уже была пуста…

Буквально взлетаю в бухгалтерию и весь свой гнев вываливаю на бедную Краснову, которая в ответ может только мычать. Как же я орал. Удивительно, что всё вокруг не разнёс, потому что именно этого, мне и хотелось.

Быстрым шагом иду к себе в кабинет, открываю камеры и начинаю просматривать. Вижу, как Яна выходит с Наташей из здания и сворачивают в закуток, который, как назло, не попадает на камеру. Зато ясно одно: ни в какой туалет она не ходила, потому что по другой камере отчётливо видно, как в то время как я подъехал на парковку, она убегает в сторону “нашего берега", и я понимаю с какой целью. Оттуда можно незаметно свалить. Рузич своё ещё получит за враньё, но позже, решаю я, хватаю ключи от тачки и сразу срываюсь.

Выжимаю кнопку звонка, выношу в кровь казанки, тарабаня в дверь, но за металлическим полотном полнейшая тишина. Сажусь на бетонную ступень, обхватываю голову руками и просто жду. Терпения хватает на полчаса. И снова обрываю звонок и грохаю кулаками по двери.

Нет. Нихера это не работает.

Через час подъезжают “волшебники”, которых я вызвал, и путём хитроумных приёмов открывают дверь. Парни остаются на площадке, а я врываюсь в квартиру. Заглядываю в каждый угол, даже кладовку исследовал, но моей нигде нет. Все вещи лежат так, будто хозяйка вышла ненадолго. Это немного радует. Честно говоря, до последнего боялся увидеть пустое и безжизненное жилище.