Я заслушалась, голос у Меланьи был не сильный, но очень приятный, пела она чисто, хотелось, чтобы песня не кончалась, так хорошо и светло становилось на душе.

Наталья тоже заслушалась, положив вышивку на колени, казалось, что она унеслась в своих мыслях куда-то далеко от нас.

Только сестрички, Полина с Катериной, продолжали шить, изредка перешептываясь друг с другом.

— Меланья, — проговорила Катерина сладким голосом, — Не в чернички ли ты готовишься?

Полина фыркнула, а Наталья покраснела и гневно взглянула на хихикающих сестер.

Меланья же продолжала молча шить, казалось, что она не заметила ехидных замечаний сестриц.

В светелку заглянул Матвей, он кивнул девушкам, мне показалось, что на Наталью Матвей смотрел чуть дольше, чем на остальных.

Наталья же ничем не показывала своего интереса, если он, конечно, есть, она усердно вышивала, не поднимая головы.

Полина с Катериной завертелись на своей лавке, они стреляли глазами и глупо хихикали, подталкивая, по своему обыкновению, друг друга локтями.

— Марьюшка, поди к маменьке на минуту, она просила тебя помочь. Там козленок родился, его поставить надо, а маменька с козой возится, беги скорее, — Матвей ушел, и я тоже поспешила в сарай, где жили козы.

Надо сказать, что козы были очень красивы и любимы всеми домочадцами. Мне раньше не приходилось видеть этих животных вблизи и я поначалу побаивалась подходить к ним близко, но заглянув как-то в глаза белой козочке, я влюбилась в этих красавиц. И похоже, что они платили мне взаимностью.

Я прибежала в сарай, где маменька обтирала белую козочку, родившую слабенького козленка. Она ласково с ней разговаривала, шептала что-то, рядом лежал маленький козленок.

Я увидела, какой он слабенький, глаза его были полуприкрыты и дышал он с большим трудом.

— Марьюшка, пришла, спасибо, милая. Попробуй поставить козленка на ноги, ежели останется лежать, то уже не встанет, а я Липку пока вымою, с ней все хорошо будет, но хочется и козленка сохранить.

Я присела на корточки возле козленка, подула ему в мордочку, тот чуть приоткрыл глазки и попытался встать на ножки, но был слишком слабым для этого.

Я подхватила легкое тельце под животик и, придерживала козленка, чтобы тот понял, что ему делать. Липка тоже подошла ближе, мы с маменькой направили головку козленка к вымени и он наконец понял, что мы от него хотели. Стоя на своих качающихся ножках, козленок сосал мамино молочко и косился на нас. Мы выдохнули, вроде обошлось.

— Вот и славно, — маменька утерла вспотевший лоб передником, — пойдем Марьюшка, — теперь я за них спокойна.

— Идите, маменька, я чуть посмотрю на малыша, такой он славный.

Маменька улыбнулась:

— Там за подругами твоими уже приехали. Не хочешь проститься?

Я помотала головой:

— Скажите им, что я важным делом занята.

Маменька кивнула и вышла.

Я же присела, прислонившись к деревянной стене. Странно, но здесь не пахло ничем, кроме молока, сено же, на котором я сидела было теплым, чистым и источало аромат луговых трав.

Я прикрыла глаза и даже кажется задремала, как вдруг меня подхватили крепкие руки и и горячие губы накрыли мой рот поцелуем.

Я охнула и попыталась выскользнуть из железных объятий Добрыни. Теперь я не сомневалась, что это был именно он.

Крепкие мужские руки подняли меня, как пушинку, так что мое лицо оказалось вровень с его лицом.

— Милая моя, какая же ты…

— Ну нельзя же так…Что же ты, как разбойник на девушек в ночи набрасываешься, — я отчаянно толкала железную грудь князя, но тот только тихо посмеивался и продолжал осыпать жаркими поцелуями мое лицо и шею:

— Ох, девка, больно ты стала гордой, да несговорчивой, раньше ведь нравились тебе мои ласки…

Добрыня тянет меня за косу и я невольно поднимаю лицо. Вот уже его язык раздвинул мои губы, и словно пробуя меня на вкус, властно вторгся в мой рот. Я невольно всхлипнула. Меня никто не целовал так, как Добрыня — жестко и в тоже время нежно.

Добрыня прижал меня к стене сарая так сильно, что я почувствовала твердую мужскую плоть…Боже, помоги мне сбежать от этой силы!

Его поцелуи становились все более горячими, и признаться, я невольно отвечала на эти безумные ласки.

Вот уже его рука под рубахой стискивает мою грудь, он проводит пальцами по соскам…

Я сглатываю, мое тело отвечает. Но нельзя позволять втянуть себя в этот омут!

Добрыня уже покусывает мочку моего уха. Его дыхание все жарче, сердце стучит молотом. Вот уже он стискивает мое бедро и рука его настойчиво пытается задрать мой сарафан.

Мне страшно, что Добрыня потеряет контроль на собой. И тогда может случится…Нет, надо выбираться из ситуации. Попробую по-хорошему, ну, а если не получится, то вон в углу лопата стоит. Авось поможет привести в себя добра молодца.

Я попыталась уговорить Добрыню:

— Послушай, ну в самом деле, не в сарае же миловаться, пусти, сейчас маменька придет козленка кормить…

Добрыня чуть отстранился от меня. Я плохо вижу в полутьме его лицо, но глаза его сверкают, будто они подсвечиваются изнутри:

— Ты из меня веревки вьешь, Марья, — он опять подхватывает меня и целует так нежно и пылко, что тысячи искр взрываются в моей голове, — Только моей будешь!

Добрыня растворился в темноте. И очень вовремя, потому что в сарай вошла маменька, за ее спиной подпрыгивает Настя.

— Ой, какой козленок! Можно я поглажу его?

Хорошо, что маменька с Настей заняты козленком и не обращают внимание на меня. Наверное, видок у меня тот еще! Коса растрепана, рубаха распахнута, глаза безумные. А вдруг на шее следы поцелуев Добрыни остались? Скорее надо идти к себе.

— Я побегу, устала очень, лягу спать. Спокойной ночи, маменька, — я поспешила убежать в свою комнату, пока маменька с Настей не смотрят на меня.

Показалось мне, или Настя оглянулась мне вслед и прыснула в кулачок? Оглянулась, но Настя уже смотрела только на козленка, что-то ласково нашептывая малышу в ушко.

К счастью, я никого не встретила на пути в свою комнату. В доме было тихо.

Забежала, прикрыла за собой дверь, и бросилась переодеваться и переплетать косу, не ровен час, кто войдет и поймет, что дело нечисто.

А если папенька узнает? Страшно даже подумать, какая разразится буря.

Только переодевшись в ночную рубаху и причесав волосы, я позволила себе думать о том, что произошло в сарае.

Я лежала на мягкой перине и мне было душно от того, что окно было закрыто.

А от воспоминаний сегодняшнего вечера, меня и вовсе бросало в жар.

Мягкие губы, жаркое дыхание, такие крепкие, и в тоже время нежные руки Добрыни — я не могла не думать об этом. А потом он прижался ко мне…

Хватит, Марья! Я вертелась на простынях, пока не сбила их в большой ком.

Встала, поправила постель, налила себе воды из кувшина, выпила эту теплую воду.

Взбила подушки, улеглась поудобнее, опять натянула на себя одеяло, закрыла глаза.

Мысли мои скакали, как бешеные, но ничего стоящего я не придумала.

Мне было страшно от того, что этот князь так настойчиво добивался Марьюшки…или меня? Добрыня пугал меня, но в то же время меня тянуло к этому мужчине, он был таким сильным и таким притягательным, как ураган или смерч. Стоит только попасть в центр этого торнадо, как тебя унесет, и кто знает, сумеешь ли ты вернуться обратно?

Но ведь, наверное, так приятно отдаться на волю бушующего моря, чтобы волны ласкали тело, и держали тебя в своих крепких и нежных объятиях.

Я уже засыпала, и во сне меня крепко прижимал к себе князь, он осыпал меня жаркими поцелуями, а его невозможно синие глаза смотрели на меня так нежно, что я хотела утонуть в них.

Проснулась я от звуков, которые доносились со двора.

Громко смеялись девушки, маменька что-то говорила, но ее слова прерывались громким хохотом.