— Не может быть! — я не находила слов от обиды и горечи, — Я не рассказала ничего Наталье, мне Ядвига не велела, — я заливалась слезами, — Как же так? Как Наталья могла узнать о побеге?

— Э, милая, здесь и у стен есть уши. Позавидовала тебе подруга, разозлилась, подслушала и рассказала обо всем Войцеху, — Агата перешла на шепот, — Теперь Наталья у Войцеха в покоях живет, на его перине спит, так-то вот.

— Выходит, что никому нельзя верить, — я закуталась в шаль Агаты, — Спасибо, что вспомнили обо мне.

— Как не вспомнить, сама была на твоем месте, — Агата шумно выдохнула, — Пойду я, как бы не хватились. Если смогу, то постараюсь помочь тебе, а если не выйдет, то не обессудь уж.

Она тихо пошла прочь.

Я села в свой угол и горько заплакала, вспоминая, как мы с Натальей гуляли по лесу, собирали малину, как вышивали и разговаривали о Матвее.

Как же так случилось, что она так поступила со мной?

Я жевала хлеб, который добрая Агата принесла мне, не побоявшись панского гнева, и хлеб тот был соленый от моих слез.

Поняла я, что наступил рассвет, по тому как в щели начали пробиваться слабые лучики света.

Руками я пригладила волосы и завязала шаль на груди, прикрыв разорванное платье.

Я не знала, что мне могло помочь сегодня, но в самой тайной глубине израненной души, слабо горела надежда на чудо.

Откуда могло взяться это чудо? Я не знала, но человек живет надеждой, иначе и быть не может.

Громко топая сапогами, в подвал спустились двое из вчерашних моих преследователей.

Они грубо вытолкнули меня из темницы и повели наверх.

Во дворе столпился народ. Я увидела несколько знакомых лиц — кухарки, с которыми я работала на кухне, мне показалось, что они смотрели на меня сочувственно, горничная Ядвиги.

Войцех, злобно ухмылялся в усы и что-то говорил стоящему рядом с ним пану.

Вот еще одно до боли знакомое лицо — Наталья… Она смотрела на меня прищурив глаза и кусая кончик своей косы. Я отвернулась, чтобы опять не расплакаться от жгучего чувства боли и разочарования.

Меня протащили через двор к деревянному помосту, где возвышался высокий столб, к которому меня и привязали, заломив руки за спину.

Тут же, на помосте, стоял стол и скамья, куда уселись пан, Войцех и невысокий человек в черном, похожий на священника.

Эти трое начали по очереди говорить, гневно указывая на меня.

Люди, собравшиеся вокруг, тоже что- то выкрикивали и махали руками. Только немногие отводили глаза и молчали, склонив голову. Среди них я увидела Агату, она утирала слезы, уголком косынки, наброшенной на плечи, и тайком крестила меня тремя пальцами, сложенными щепотью.

Я закрыла глаза и, как могла, своими словами, молилась, чтобы смерть моя была быстрой и легкой.

Мне было очень страшно от мысли, что меня будут долго пытать и мучить, сумею ли я пройти это испытание? Не уверена…

Вдруг раздались громкие крики. В толпу ворвались всадники, круша все на своем пути.

Я смотрела во все глаза и не могла понять, что происходит.

Кони топтали людей, всадники махали мечами.

Пана, Войцеха и священника сдернули с места, связали и бросили на землю.

Ко мне подскочил разгоряченный мужчина… не может быть… Он одним движением перерезал путы и подхватил меня, усадив впереди себя на лошадь.

Добрыня? Это, действительно, был он. Глаза его дико горели, меч рубил все, что попадалось на пути. Вот я увидела еще одно родное лицо и слезы опять потекли из глаз.

Матвей!

Любимые мои, они здесь, чтобы спасти меня.

Я уткнулась лицом князю в грудь и разрыдалась от счастья.

Мы неслись прочь от ненавистного поместья. За нашими спинами полыхали крыши панского дома и надворных построек.

Домой! Неужели скоро я окажусь дома?

Я плакала и улыбалась сквозь слезы.

В голове все кружилось, было страшно, что вдруг я проснусь и опять увижу тот страшный подвал или столб, к которому меня привязывают.

Я вдыхала запах Добрыни, прижимаясь к его груди, и не могла им надышаться.

После нескольких часов бешеной скачки, всадники спешились, чтобы перекусить и напоить коней.

Князь бережно поставил меня на землю:

— Скажи, с тобой ничего там не случилось? — он коротко кивнул назад, — Тебе ничего не сделали?

Добрыня пытливо всматривался в мое лицо.

— Нет, меня не трогали, — я положила руку на грудь князя, — Конечно, мне было очень тяжко, но насилия не было.

Я уткнулась князю в шею и разрыдалась:

— Если бы вы не успели… Меня бы сожгли сегодня.

Князь прижал меня к себе и судорожно вздохнул:

— Ну, полно, милая, теперь все позади, скоро мы будем дома, — он погладил меня по плечам, — Ты поплачь, если тебе от этого легче будет, — князь поднял мое мокрое от слез лицо и нежно поцеловал меня, осушая губами слезы, — Ты теперь со мной, не бойся больше никого.

Я кивнула и тут к нам подбежал Матвей.

Он схватил меня в объятия:

— Сестренка, боже, жива, как же я боялся, что мы опоздаем!

— Матвей, спасибо вам, — я все никак не могла успокоится, — Какой сегодня день счастливый.

Я заметила, что Матвей тоже украдкой смахивает слезы.

Князь хлопнул Матвея по плечу:

— Давайте, други, подкрепимся. Нас ждет долгий путь.

Мы сели на поваленное дерево и съели по ломтю хлеба, запивая эту нехитрую еду, холодной речной водой.

Спутники Добрыни и Матвея возбужденно переговаривались, рассказывая друг другу подробности этой внезапной битвы.

Матвей набросил мне на плечи свой плащ, князь прижимал меня к себе, и мне было так спокойно и радостно рядом с этими мужчинами.

Но вот князь дал команду своим дружинникам, все оседлали коней и мы опять помчались, обгоняя ветер.

Кони, видимо, чувствуя, что дом становится все ближе, бежали резво и весело, люди тоже торопились в родные стены, и еще не наступила ночь, как впереди замаячили деревянные башенки и послышался колокольный звон.

Сердце застучало быстрее. Что я узнаю о судьбе семьи? Я пока не решилась расспросить Матвея, что стало с родителями и Настей. Вдруг их больше нет?

В груди заворочался тяжелый ледяной камень, было трудно дышать, пересохло во рту.

Я всматривалась в знакомые улицы и дома — некоторые так и остались стоять полуразрушенные, с покосившимися оградами, но какие-то отстраивали и я даже заметила, что вдоль палисадников опять стройно цвели мальвы, гордо поднимаясь к солнцу.

Мы свернули на нашу улицу… Кольнуло сердце. Я увидела терем, высокое крыльцо…

На первый взгляд мне показалось, что дом не пострадал, но подъехав ближе, я заметила пепелище на том месте, где были сараи и конюшни.

Вот я подошла к крыльцу и мое сердце готово выскочить из груди от волнения.

Дверь отворилась и я увидела Настю, которая бросилась в мои объятия.

— Марьюшка, неужто ты? Какое счастье! — заплакала Настя.

— Настенька, милая, — реву я, обнимая сестренку.

К нам подходит Матвей и берет нас с Настей в охапку:

— Девки, вы сейчас нас в слезах утопите, пойдемте в дом уже, — Матвей подтолкнул нас к крыльцу.

Я оглянулась на Добрыню, тот махнул мне рукой:

— Иди, Марья, позже увидимся, — он развернул коня и уехал.

Мы же, обнявшись пошли в дом.

На лавке возле стола сидела маменька. Я бросилась в ее объятия.

— Марьюшка, дочка, живая! — маменька обнимала меня и гладила по лицу.

Я взглянула на Настю, та лишь вздохнула.

— Маменька, скажите, как вы? Все хорошо? — я заметила, что в волосах у маменьки прибавилось серебряных прядей, а глаза ее смотрят будто мимо меня.

— Ничего, Марьюшка, ничего, — маменька прижала меня к себе, — Вот только после того, как я ударилась головой об угол лавки, вижу я плохо, — она заплакала, — Свет вижу, тени… Но разглядеть лица не могу!

Я обняла маменьку:

— Все пройдет, мы справимся, — я огляделась, — А отец?.. Что с ним?

Маменька всхлипнула: