В это время кто-то плеснул на Наталью водой, та ответила тем же, и вот уже девушки дружно засмеялись и попытались столкнуть друг друга в воду.

Я порадовалась, что подруга немного расслабилась и перестала плакать…Но, что будет с ней дальше? Как же незавидна участь всех девушек, которых могут выдать замуж не по доброй воле, а по воле отца. И хорошо, если муж окажется порядочным и добрым человеком, но ведь не всегда так бывает, к сожалению.

Мы уселись под деревом, чтобы обсохнуть. Девушки запели:

Вьюн над водой, ой, вьюн над водой,

Вьюн над водой расстилается.

Жених у ворот, ой, жених у ворот,

Жених у ворот дожидается.

…Вывели ему, ой, вывели ему,

Вывели ему вороного коня.

— Это не мое, ой, это не мое,

Это не мое, это батюшки мово.

Вьюн над водой, ой, вьюн над водой,

Вьюн над водой расстилается.

Жених у ворот, ой, жених у ворот,

Жених у ворот дожидается…

Ой, и опять про жениха, посмотрела на Наталью, та лежала на траве и грызла красное яблоко.

Ничего, мы обязательно справимся и с этим, постараемся справиться.

Вечером я долго не могла уснуть.

Думала обо всем, что произошло в последнее время.

Могла ли я подумать, что мне доведется жить такой жизнью?

Именно здесь я нашла семью, которой у меня не было.

И, похоже, что любовь я встретила тоже здесь.

У меня заболело сердце от тревоги за судьбу князя и Матвея…Как они там? Живы ли?

Понемногу я начала засыпать, но вдруг услышала с улицы, как кто-то надрывно голосил, слышались непонятные возгласы, тут же зазвонил колокол.

Я бросилась к окну и увидела всполохи огня на фоне черного неба.

Неужели у кого-то пожар?

Я побежала вниз, где уже натягивал сапоги отец, а маменька прижимала к себе испуганную Настю.

— Пожар? Что горит? — я смотрела на отца.

— Сейчас узнаю, не ходите пока никуда и дверь закройте.

Отец ушел, а мы задвинули засовы и заметались по комнате, не зная, что нам делать.

Маменька подошла к окну и тут же повернулась к нам. Лицо ее было белое, как мел:

— Девки, прячьтесь, скорее, литовцы жгут деревню.

Настя закричала, я попыталась зажать ей рот рукой:

— Тише, милая, услышат ведь, не кричи, пожалуйста.

Маменька откинула половик и быстро отодвинула доски, что прикрывали подпол:

— Скорее, лезьте туда и сидите тихо. Авось не найдут вас…

Мы с маменькой едва успели опустить Настю в подпол, как двери дрогнули под сильными ударами.

Я быстро закрыла подпол и накинула сверху половик:

— Настя, молчи, ради всего святого, что бы не случилось здесь.

— Марья, а ты что ж? Дочка, как же так, ироды ведь сейчас здесь будут — плакала маменька, обнимая меня.

Двери распахнулись, не выдержав напора и в комнату ворвались вооруженные люди.

Их лица были в саже, глаза бешено сверкали, что они говорили мы не могли понять, но речь их звучала угрожающе.

Самый высокий литовец, похоже он был главным, подошел к нам и что-то спросил.

Маменька загораживала меня и попыталась оттеснить этого воина, в кольчуге и железном шлеме. Мужчина схватил маманьку за шиворот и отшвырнул в сторону. Она вскрикнула, упала, ударившись головой об лавку, я увидела тонкую струйку крови, растекающуюся под русой косой.

— Маменька! — я бросилась к ней, но меня поймал какой-то головорез. Он снял с головы шлем и его рыжие спутанные волосы рассыпались по плечам.

Рыжий осмотрел меня с ног до головы, что-то сказал своим товарищам, те громко заржали.

Рыжий поднял своей ладонью мое лицо и скривил рот в нечто, напоминающее улыбку.

Дикари пошли лазить по комнатам, вытаскивая все, что имело какую- то ценность.

Я видела, как из дома выносят наши платья, ткани, складывают в узлы серебро и посуду.

Рыжий все еще держал меня за подол, я попыталась вырваться, но тот перехватил меня за косу и потащил к двери.

Я не кричала, потому что боялась, что Настя услышит меня и попытается помочь.

Пусть хоть она останется жива! Она же еще маленькая, чтобы видеть весь этот ужас.

Рыжий закинул меня на коня, как мешок, вскочил в седло и стегнул коня по крупу.

Конь заржал и помчался.

Повернув голову, я увидела, как пылают дома, как полураздетые люди бегут от огня, а их нагоняют всадники, кого-то настигают удары мечом.

Кричат женщины, плачут дети.

Девушек хватают, кидают на коней.

Я увидела какую-то девушку, голая она бежала вдоль улицы, прижимая к груди разорванную рубаху.

Девушку нагнали два всадника.

Один подхватывает ее и бросает поперек седла, второй догоняет первого, и стегает несчастную плеткой. Эти люди радостно гикают и несутся прочь.

Я закрыла глаза.

Похоже, что сегодня меня ничего не могло спасти.

Боги, разрешите умереть без мучений…

Я не знаю, долго ли длилась эта дикая гонка. Я время от времени, проваливалась в забытье, голова безумно болела от ударов о бок коня.

Наконец, всадники замедлили бег, потом остановились и меня наконец сдернули с коня и поставили на землю.

Я оглянулась по сторонам, увидела каменную стену, возле которой стояли, сбившись в стайку, увезенные литовцами, девушки.

— Марья, — услышала я знакомый голос.

Я оглянулась:

— Наталья, и ты тоже… — мы обнялись и заплакали.

Рыжий что-то грубо крикнул нам и угрожающе поднял свою плетку.

Его остановил высокий мужчина, одетый в богатую одежду. Он резко что-то сказал рыжему, тот поклонился и буркнул в ответ какую-то фразу. Я поняла только слово “пан”.

Значит, этот господин здесь главный, догадалась я.

Пан внимательно осмотрел нас с Натальей и сказал по-русски, с чуть уловимым акцентом:

— Добро пожаловать в великое княжество Литовское, — он усмехнулся, — надеюсь, что вам понравится у нас.

Пан что- то приказал, высокому человеку в черном, стоящему поодаль, затем повернулся к нам:

— Это Войцех, вы должны его слушаться, — пан развернулся и ушел.

Войцех кивнул нам, чтобы мы с Натальей следовали за ним, и направился к высокому темному строению, немного напоминающему замок.

Наталья взяла меня за руку и мы с ней поспешили вслед за Войцехом.

Он вошел в здание, свернул по темному коридору, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низкие потолочные балки. Наконец Войцех остановился возле небольшой деревянной двери, отворил ее и рукой показал, чтобы мы с Натальей входили в комнату. Мы зашли, дверь захлопнулась.

Комнатка, в которую нас привел Войцех, была маленькой и полутемной. Небольшое оконце располагалось высоко от пола и, чтобы выглянуть в него, нам пришлось бы встать на лавку.

Рядом с лавкой, стоящей под окном, приткнулся маленький стол.

По обе стороны от стола, вдоль стен, были сделаны деревянные настилы, наподобие широких лавок, на них лежали тощие тюфяки и одеяла.

Видимо, это были кровати.

— Да уж, хоромы прямо царские, — сказала я, присаживаясь на одеяло, — На таких перинах лишнего не проспишь.

— Марьюшка, бог с ними, с перинами, главное, что живы и вместе.

Я кивнула:

— Правда твоя. Ничего, осмотримся и может придумаем что-нибудь.

Наталья вздохнула:

— На лошадях сколько времени скакали, пока добрались, разве ногами отсюда сбежать? Разом поймают, да еще и накажут, могут и забить до смерти.

Я промолчала, но решила смотреть в оба глаза и все запоминать.

Дверь отворилась. Держа свечу в одной руке, корзинку в другой, в комнату вошла старуха.

Она была одета в темные одежды, голову укрывал, тоже темный, низко повязанный платок.

Старуха посмотрела на нас пронзительными черными глазами, прошла к столу, поставила свечу и корзину на стол.

— Вот здесь хлеб, яйца и молоко. Поешьте и ложитесь спать. Завтра вас поднимут рано.

Старуха говорила с чуть заметным акцентом, казалось, что она вспоминает когда-то забытые слова.