— Девушки, что вы думаете о том, кем мог быть соблазнитель нашей Меланьи?

Катерина подхватила:

— Вот тихоня то какова оказалась? Все сидела, как мышка за печкой, а потом оказывается, что мышка то с приплодом была.

Сестрицы захихикали.

Наталья попыталась их остановить:

— Давайте мы не будем обсуждать это…Мы же не знаем, что и как было. Может и не виновата Меланья была. Обманули ее или снасильничали.

Катерина фыркнула:

— Чай сама она кого и снасильничала. Не хотела в чернички идти, вот и решила, что…

Я прервала Катерину:

— Хватит сплетничать! Не можешь ты знать, чего она хотела, а чего нет. Давайте лучше поговорим о другом.

Полина усмехнулась:

— Ну давай, Марья, о другом поговорим. Вот слышала я вчера, что сваты к тебе скоро приедут. Говорят, что из самой Москвы. А еще говорят, что папенька твой много денег потерял от торговли своей неудачной, и замуж тебя хорошо выдать, это будет для него большой удачей. А жених то говорят хоть и богатый, но шибко молодой… — Полина прыснула в кулак.

Я оцепенела:

— Что ты там болтаешь языком своим поганым? Откуда ты можешь знать о моем отце того, чего я не знаю?

Я готова была вцепиться мерзкой сплетнице в волосы, но Наталья положила руку мне на плечо и сказала:

— Девки, успокойтесь уже, а то сейчас кто-нибудь придет и окатит вас колодезной водой.

Шейте уже, а то только болтать горазды.

Сестры примолкли. Я тоже молчала, но чувствовала, что ком в горле становится все больше, глаза наполняются слезами.

Не выдержав этой пытки, я встала, взяла свою корзину:

— Наталья, я пожалуй пойду. Голова болит…Меня Матвей за воротами вашими ждет, — я обняла Наталью и быстро выбежала из светелки.

За моей спиной опять затараторили сестрицы, но мне было все равно, я хотела лишь поскорее добежать до дома и расспросить отца о том, что только что узнала.

Конечно, я не должна была идти одна, да еще и в темноте, но ждать Матвея у меня не было сил.

Я бежала по дороге, слезы рекой текли из моих глаз, и почему то я совсем не удивилась, что почти около наших ворот, я попросту врезалась в широкую грудь князя.

Я больно ударилась носом о железную грудь Добрыни и расплакалась еще больше.

Князь гладил меня по голове и уговаривал, как маленькую девочку:

— Ну полно тебе, Марьюшка, почему ты так плачешь? Или обидел кто? — князь отстранил меня и внимательно посмотрел в глаза, — Говори, кто обидел! — глаза князя вспыхнули.

— Я узнала… — захлебывалась я слезами, — Мне сказали, что папенька хочет меня замуж выдать. За старикааа… — я плакала уже в голос, не думая о том, что меня может кто-нибудь услышать. Мне было все равно. Я думала лишь о том, что могу выйти замуж за неведомого мне человека, и от этой мысли, слезы текли с удвоенной силой.

— Ты точно это знаешь? — Добрыня прижимал меня к себе и тихо покачивал, как ребенка, — Твой отец всегда был мужиком разумным и дочек своих кабы за кого не отдаст.

Вот меня он, правда, недолюбливает. Но это, потому что мой отец когда-то насолил ему здорово. Не хочет твой отец принимать меня. Ты же помнишь, как прошлой зимой я пытался с ним поговорить?

Я кивнула, хотя, знать не знала, о чем идет речь. Оказывается, князь разговаривал с отцом, а тот не захотел его слушать? Надо выяснить причину этой вражды, быть может дело совсем пустяковое.

Я чуть приободрилась:

— А о чем ты с папенькой разговаривал тогда?

— Ты, Марья, что-то совсем забывчивой стала. Оно, конечно, память-то девичья, — князь усмехнулся, — О тебе разговаривал, просил разрешения сватов послать, но уперся отец твой, мол, рано Марье замуж выходить, пусть дома пока поживет, недолог девичий век.

А теперь оказывается, что уже в самый раз, но только почему-то не за меня.

Ничего, я с ним опять переговорю, не плачь, утри слезы.

Добрыня нагнулся и стал осушать мое зареванное лицо поцелуями. Сегодня я не отталкивала князя, мне было необходимо его участие, только его сильные руки могли меня защитить от всего, чего я боялась.

Я обвила могучую шею Добрыни руками и отдалась во власть этих нежных поцелуев.

Постепенно поцелуи князя становились все жарче, вот он уже толкнулся языком в мои приоткрытые губы, целует шею, спускается все ниже.

Добрыня подхватил меня, как перышко и посадил на деревянные козлы, что стояли рядом с забором. Теперь наши лица были друг против друга и мы опять целовались, у меня кружилась голова и тепло медленно опускалось по животу все ниже.

Князь ласкал мою грудь, его руки становились все смелее, вот он уже поглаживает ногу и рука его поднимается все выше, он сжимает бедро чуть сильнее и поглаживает пальцем самое сокровенное место.

Я вздрогнула, попыталась плотнее сжать ноги, но князь сильной ладонью раздвигает их шире…

Стараясь не застонать, я прижимаюсь лицом к шее князя, а тот продолжает ласкать меня и нашептывать мне в ухо:

— Марьюшка, моя, только моя, завтра же к отцу твоему пойду…Какая же ты горячая, шелковая…

Я всхлипнула, разноцветные огни будто беззвучно вспыхивали вокруг меня…

Как издалека я услышала шум, меня звал Матвей, который, видимо, уже возвращался от Натальи, он не нашел меня там и беспокоился, куда пропала сестра.

Я отодвинулась от Добрыни.

— Меня Матвей ищет…

Добрыня поцеловал меня в губы и прошептал:

— Завтра приду к отцу твоему. Не плачь больше, милая.

Я обняла князя, подхватила корзинку с рукоделием и на трясущихся ногах поспешила к воротам.

Матвей, увидев, что я появилась совсем с другой стороны, откуда он меня ждал, прищурился и буркнул:

— Где это ты, Марья, шляешься?

— Да вот сидела в огороде и плакала…

— Отчего?

— Сказали мне сестрицы, подружки мои заклятые, что отец наш решил замуж меня выдать. Да не по моей доброй воле, а против. И жених этот мой, говорят, хоть и богатый, но старый. Не слыхал ли ты чего?

Матвей потупился:

— Пусть отец сам тебе все скажет, не моего это ума дело…

— Ах, не твоего? Так знайте, что не пойду я за старика вашего! Я лучше вон как Меланья, — я показала рукой в сторону реки и уперла руки в бока.

— Ты что такое говоришь, Марья! Побойся божьего гнева, — услышали мы голос маменьки.

Она подошла к нам и встала рядом:

— Что за речи такие? Не гоже девице такие слова молвить и идти супротив воли отца. Идите в дом, поздно уже, — маменька развернулась и пошла к дому.

Мы с Матвеем переглянулись и пошли за следом за ней.

Я поднялась в свою комнату и громко хлопнула дверью. Это было в первый раз за все то время, как я жила в этом доме.

Возмущению моему не было предела!

Как так может быть, что родители, не спросив на то согласия девушки, просто берут и отдают ее замуж за совершенно постороннего человека.

Когда я читала такие истории в книгах, или смотрела фильмы о далеком прошлом, то, честно говоря, меня мало трогали слезы героини тех произведений, ведь все это было так бесконечно далеко от меня!

Теперь же, мне довелось испытать всю прелесть зависимого положения девушки, на себе.

Я со вздохом вспомнила про права женщин, про Розу Люксембург и Клару Цеткин, представила, сколько еще должно пройти времени прежде, чем эти смелые женщины начнут свою деятельность…

Что ж, придется мне выпутываться из ситуации своими силами, ну или с помощью князя.

Утром я не вышла к завтраку, сославшись на нездоровье.

Настя прибежала и принесла мне большой ломоть свежего хлеба и кружку молока.

— Чего-то маменька сегодня сердитая. Ты часом не знаешь, почему? — Настя посмотрела на меня.

— Понятия не имею, — я жевала теплый хлеб, запивая его молоком, — Спасибо тебе, очень вкусно.

Настя убежала.

Я присела к окну и увидела, что папенька сегодня дома. Меня это обрадовало. Во-первых, я хотела с ним обсудить мое предполагаемое замужество, а во-вторых, я надеялась, что князь сдержит слово и придет поговорить с отцом.