Андре проверила давление, постучала на удачу по водомерному стеклу, глянула на экран визуалофиксатора, который давал картинку со спины голема, и положила руки на рычаги управления. Пора.
Голем сделал свой первый шаг, сходя со стапеля.
Шаг дался тяжело. Андре пыталась приноровиться, но две опорные ноги — это совсем не четыре колеса паромобиля. Движения давались с трудом, требуя много сил. Шестеренки редукторов звенели зубьями, крутились валы, двигатель стучал, набирая темп. В кабине стала подниматься температура от близости парового котла. Равновесие голема оставляло желать лучшего: типичная компановка, как в паровозах, когда котел расположен над двигателем, оказалась неудачной — центр тяжести надо будет в новой модели перенести ниже, как в бронеходах. По пересеченной местности будет совсем трудно передвигаться. Да и переключать внимание на экран заднего вида было сложно. Кабину нужно будет перенести выше.
Андре поняла, что в самой конструкции голема была заложена огромная ошибка. Надо было пускать трубопроводы с пароэфирной смесью по всему голему, чтобы эфиром задействовать механизмы, а не только использовать пароэфир в двигателе. Она вернется и доработает, пусть проект и станет в разы дороже. Плевать. Она с лязгом остановилась в огромных ангарных дверях, которые распахнул перед ней Каеде. На миг стало тихо, только слышно, как продолжает биться огромное пароэфирное сердце голема. Андре засучила рукава свитера, обнажая татуировки цветов на запястьях. Первую рунную цепь ей подарил Брен еще в Аквилите, вторую, на правое запястье, он нанес ей тут во время их последнего мимолетного свидания. Андре положила руки на теплые рычаги управления и активировала руны, сливаясь с големом. Она была им. Он был ею. Теперь она была готова пойти и остановить проклятье ничейной земли.
Каеде провожал её странным взглядом. Может быть, жалел, что согласился на авантюру — Анри может сильно наказать его. Анри все же принц, хоть и не совсем самодур.
Тьма была совсем рядом. Она колыхалась вопреки ветру и выбрасывала вперед черные жгуты эфира. Щупальца хватали все, до чего могли дотянуться и тащили в темноту. Или подтягивали тьму на этот мир? То и дело из черноты вырывались чудовища: лоснящиеся от мрака, созданные из костей и обрастающие на глазах жгутами плоти. Они длинными эфирными нитями были связаны с тьмой, как дитя связано с матерью пуповиной. Чудовища ревели, рвались покинуть материнское лоно, чтобы нестись и крушить все вокруг. Ненависть, кипевшая на ничейной земле, рвалась разрушить мир, как война разрушила жизни сотен и сотен погибших тут. Андре видела длинные берцовые кости в ногах чудовищ, ребра в туловище, щедро набитом человеческими и звериными черепами, и тьму вместо головы. Такое не должно существовать. Такое надо уничтожать. Только кто-то же ждет домой хотя бы останки воинов, чтобы было куда приходить и поминать. Андре прищурилась и резко ударила ближайшего монстра, накидывая на него эфирную сеть и обездвиживая его. Потом, когда она остановит проклятье, некроманты придут и опознают останки тех, кого поглотила тьма. Солдаты и офицеры вернутся домой, чтобы их помнили.
Голем шагнул во тьму. Андре врубила прожектора на големе и поняла, что это очередная ошибка в конструкции. Надо было захватить гогглы с ночным режимом. Визуалофиксатор на спине показывал только тьму и стал бесполезен. Рев и стоны заглушали даже мерное перестукивание поршней пароэфирника. Впрочем, она никогда и не думала применять голема на войне. Волна злости на этот мир поднялась в Андре, придавая сил. Она рукавом вытерла пот со лба и направилась дальше. Её ждет сердце проклятья. Оно сияло тусклым белым светом, словно солнце, где-то отчаянно далеко.
Андре никогда не была за колючкой. Её даже в ближайшие окопы не пускали, и видеть то, во что война превратила землю, было больно.
Изъеденная снарядами земля. Воронки, полные воды и грязи, из которой торчали руки тех, кто не смог выкарабкаться или кого завалило землей следующего взрыва.
Порванная чудовищами колючка. Запутавшиеся в ней монстры, ревущие во тьму и подтаскивающие к себе кости — свою будущую плоть.
Обломанные стволы деревьев.
Застрявший в слишком широком для него окопе бронеход. Его нос уперся в землю, внутри еще билась, боясь, жизнь.
Застывшие в более черных, чем окружающая тьма, коконах фигуры в белых сутанах.
Этого всего не должно было быть. Не в её мире.
Она шла и шла. Тьма жадными щупальцами бросалась на голема, пытаясь его спеленать. Андре эфиром скидывала тьму, но даже её силы были на пределе. Рано или поздно они закончатся, и тьма закутает голема в паутинный кокон. Что тогда делать, Андре не знала.
Чудовищ становилось все больше и больше. Часть, по пути обрастая телесами, медленно шагала в мирные земли, где костей для неё больше, часть, теряя кости и черные жгуты плоти ползла к сердцу. Разум Андре не выдержал происходящего вокруг неё ужаса и не позволял увидеть еще живых людей в плоти монстров.
Где-то сбоку, освещая тьму ярким огнем, догорала туша дирижабля. Обшивка уже сгорела. Торчали как ребра погибшего кита искореженные пламенем дюралюминиевые конструкции. Андре отказалась замечать белого змея на догорающей гондоле. Анри здесь делать нечего. Каеде не позволит ему прорваться через иллюзию, убеждающую его, что Андре в безопасности. Сам Анри ни за что не рванет сюда. Он принц. Его голова крайне важна, как и та капля голубой крови, что где-то плавает в его жилах.
Смертельный визг шестеренок и скрежет сжимаемой, как лист бумаги брони, стал неожиданностью для Андре, видевшей перед собой только белое, умирающее сердце проклятья, пронизанное черными жгутами мертвого эфира. Последующее за этим падение голема Андре уже ждала. Только боль от удара о пульт управления все равно оказалась внезапной и всепоглощающей до черных мушек перед глазами. Ремни не удержали Андре и лопнули, как и брызнувшее во все стекло. Голем до самой верхушки был опутан черными щупальцами, выискивающими жизнь, плоть и кровь.
Андре дрожащими от усталости руками открыла замки на колпаке и выскользнула из кабины. Безнадежность и смерть тут же пронзили её сердце, заставляя шататься от боли. Она стиснула зубы и шагнула вперед, прочь от погибающего голема, плавящегося в черном эфире. Она не стала гасить котел — воды для охлаждения оставалось мало, и скоро тьма пожалеет, что попыталась переплавить голема в нового монстра.
В ногу вцепилась чья-то рука. Андре обернулась, сталкиваясь взглядом с полубезумными голубыми глазами какого-то офицера. Его окровавленный рот, в который тут же рванули черные щупальца, разрывая плоть изнутри, прошептал:
— Спаси…
Она лишь сглотнула и пошла дальше, все сильнее и сильнее запутываясь в окружающей черноте. Даже сердце проклятья стало тусклым и еле светило.
Андре упала на колени, спелёнатая, как ребенок в колыбели, эфиром, высасывающим из неё жизнь.
— Спаси! Разве мир это заслужил⁈
Сил ударить в центр проклятья не осталось. Андре сделала единственное, что могла — она потянулась за белым светом проклятья и принялась его впитывать в себя. Через боль, через сгорающую плоть, через умирающую душу.
Кто-то обнял её со спины, помогая выстоять в противостоянии с белым, выжигающим все эфиром.
Она не замечала, что злые слезы текут по её щекам.
Зачем эти мортиры и пушки? Зачем эти пулеметы и пистолеты? Зачем колючая проволока и километры минных полей? Это же столько не созданных велосипедов и игрушек для детей, это не собранные паромобили и что-то еще, сейчас даже думать было больно, что можно было сделать из скопившегося здесь металла.
А сколько напрасно загубленных душ. Они могли бы вернуться домой и радоваться жизни, улыбаться детям, влюбляться и флиртовать, просто дышать. Пусть разбираются тут на поле те, кто все это затеял. Лишь они, отсиживаясь в кабинетах и дворцах, заслужили это все.
Жить. Просто жить! Всем.
Она никогда не хотела воевать. Она никогда не хотела уничтожить проклятье. И потому она одна дошла до него и покорила эфир. Он брызнул из неё обжигающими лучами, уничтожая тьму и боль. Её самой стало так мало, зато желания, чтобы все вернулись домой было так много, что падали, распадаясь на отдельные тела чудовища, их плоть расплеталась обратно на людей, зверей, деревья и остальную жизнь.
