Грег напомнил:

— Ты его называл церебротомом. Вчера.

— Да какая разница. Его все равно нет.

Грег предпочел промолчать про Марка. Не его секрет. Только теперь Хогга не повезешь к Марку: ему предъявят обвинение в убийстве и… Успеет ли Марк его пролечить? И надо ли уже лечить, ведь все равно Хогга ждет пожизненное заключение. Пилотки в тюрьме долго не живут, а уж зараженные вернийкой — тем более.

Брок еще тише добавил:

— Ты помягче с Вином, ладно? Он все поймет и примет, просто…

— Снежень, — подсказал Грег. — Он опять провалился в снежень.

Брок хлопнул его по плечу:

— Ты сам все понимаешь… Вот как-то не везет Вину с друзьями. Сперва я его обманул, теперь вот… Хогг. И еще… Помни, что угрозы Хогга никак не связаны с трупами в парке. Это дикое совпадение.

Грег скривился:

— Я знаю. Никто не мог предсказать Ноа, Каеде и появление канарейки-хранительницы. Совсем никто.

Одли вышел из своего кабинета все такой же растрепанный — только мундир в руках появился. Грег понял, что Вин тактично дал им с Броком время переговорить наедине.

— Пойдем? — спросил Одли.

— Пойдем… — согласился Грег, а Брок выдохнул уже им в спину:

— Вот же почечуй…

Одли обернулся у лестницы, соглашаясь:

— Полный!

Полуденное солнце слепило так, что Грег порадовался тому, что за рулем Одли. Глаза слезились, а гоглами Грег не пользовался принципиально — ему не нравилось ограничение периферийного зрения из-за них. Паромобиль прогрелся, как парилка в сауне — Грегу приходилось и с таким сталкиваться по службе. Казалось, уж лучше бы пешком добрались, только вряд ли храмовник захочет прогуляться вместе с ними до парка. Хорошо, что улицы были пусты, да и ехать по прямой недалеко — храм Сокрушителя располагался на Дубовой, почти по середине между парком и управлением. Еще подумалось, что если бы в парке проводился черный ритуал, то его отголоски лучше бы фиксировались в храме, чем в Речном или в Управлении — все же расстояние имеет значение при затухании эфирных волн.

Одли сам тихо начал:

— Ты только не смотри на меня. Расследуй, как положено. Я, оказывается, ни хрена не умею разбираться в людях. Сперва прошляпил рыжего. Поверил его словам, хоть и подозревал, что дело нечисто. Но поверил, а ведь он спутался с контрабандистами, добывал незаконно потенцозем, хуже того — убил в королевском номере Кюри. Туда ему и дорога, только ж надо было по закону делать. Короче, не бери в голову мои суждения о Хогге. Я Брока знал и ошибся. Хогга, как оказалось, я вообще не знаю.

Грег вздохнул:

— Прорвемся.

Одли выругался:

— Ощущения, как в прошлый снежень.

— Понимаю.

Тот внезапно взорвался, паркуя паромобиль у храма — он даже по рулю ладонями стукнул:

— Да ничего ты не понимаешь! Тогда вы с морской пехотой вошли в город и отняли оружие. Сейчас же оружие при мне и при пилотках речного. Мы умные и удержались. Они же красивые… И…

Грег лишь снова повторил:

— Прорвемся! — он открыл дверцу паромобиля и вышел в духоту, словно бросился в знойные объятья города.

Сам храм был обычен для дореформистов: светлый, слепящий глаза травертин, почти белый на ярком солнце, длинная лестница, высокие колонны, портик. В прохладе храма почти варварская роскошь: золото на статуях, золото святых треугольников возле статуй, золото на алтаре, золото купели со святой водой, яркая роспись высоких потолков, витражи с богами на стрельчатых окнах. Хотя Грег в Ренале видел и более роскошные храмы — варварские. Ему был ближе аскетизм храмов Тальмы. И ведь понимал, что аскетизм там тоже наигранный — в пылу реформы грабили храмы нещадно, а потом всем миром собирали на новое убранство. Только много ли даст мир? То есть прихожане.

Одли уверенно шел вглубь храма, за алтарную часть — не раз тут бывал. Грег же замер у купели. Святая вода казалась разноцветной из-за солнечных лучей, пробивающихся через витражи, и это было красиво. Он украдкой опустил пальцы в воду и нарисовал у себя на лбу святой треугольник — вспомнил, что седьмицу назад Марк настоятельно рекомендовал не отлынивать от посещения храма. Только как-то завертелось все, что не до того стало. Никто из редких в это время прихожан храма и не понял, что Грег тут не свой. Ему оставалось надеяться, что боги простят ему это прегрешение, да и какая разница, какой ветви веры храм, если боги-то одни и те же?

Грег быстро догнал Одли, который уже успел переговорить с немолодым мужчиной в монашеской рясе, вызвавшимся их проводить до адера Уве. И вот как получается, что монастырей в Аквилите нет, а монахи есть. И монах какого ордена прячется под скромной серой рясой, поди еще угадай. Может, и каутельянцы тут есть, несмотря на слова Анри, что те предпочли уехать в Ондур. Монахам верить Грег не привык.

Адер Уве оказался мужчиной лет пятидесяти, чуть присыпанный сединой поверх черных волос, мягкий, круглый, улыбчивый, как какая-то сдобная булочка. Слишком приторно сладкий. Серая ряса, святой треугольник на цепочке, что характерно — простое серебро, не золото. Сияние эфира слабое, из тех, что дается молитвами прихожан, а не природным даром. И кабинет без излишней роскоши — простая, удобная мебель, все богатства — книги на полках. Книги старые, явно дорогие, попахивающие пылью и тайнами. Адер Уве после приветствия и проверки документов предложил сесть, благосклонно выслушивая Одли — видимо, они были хорошо знакомы. Впрочем, неудивительно — хранилище эфирных эталонов одно на весь город. Еще, конечно, в инквизиции реформаторов есть, наверное, но Грег не был уверен в этом. Он вместо всех слов протянул адеру запрос на проверку эталона.

— Грегори Хогг, значится… — Адер Уве вздохнул, пальцем придвигая к себе бумагу и лихо, пером и чернилами, как в темные века, расписываясь на ней. Потом он присыпал песком чернила и зачем-то повторил, складывая руки на довольно объемистом животе:

— Грегори Хогг… И сестра Натали…

Грег тут же уточнил:

— Вы помните этот случай?

— Помню… — добродушно кивнул адер и очень понимающе улыбнулся. — Конечно, помню этот случай. Странный и такой трагичный. Тогда храм пытался вмешаться, но… Но… Но…

В кабинете даже запахло булочками и ванилью — от приторности адера Уве. Грег ждал продолжения, Одли тоже. Вместо этого адер встал и принялся копаться в шкафу светлого дерева, доставая пару тяжелых книг для записей. Одну из них он тут же открыл и придвинул Грегу по столешнице. Тот пробежался по записи: «Грегори Хогг. Аквивация дара второго вьюговея две тысячи девятого года. Запись эфирного эталона пятого вьюговея две тысячи девятого года. Повторная запись десятого вьюговея две тысячи девятого года. Повторный эталон сверен с первым и уничтожен — расхождений и затуханий нет. Повторная запись тринадцатого вьюговея две тысячи девятого года. Повторный эталон сверен с первым и уничтожен — расхождений и затуханий нет». Адер закопался во второй книге, но, видимо, не нашел ничего интересного. Зато продолжил, как ни в чем ни бывало:

— Видимо, боги знали что-то свое, что не дано нам. Мальчик к нам попал с инициацией дара. И сразу же с кожно-язвенной болезнью. Я первый, кто заметил язвы на его теле. Сам он был слишком подавлен происходящим, чтобы что-то понимать. Сестра для него была всем. Мы его долго обследовали, дня на два или три задержали. Даже инквизитора вызвали.

— С чего бы такой интерес? — не понял Грег.

Адер как-то вот притворно, на взгляд Грега, вздохнул:

— С того, что время пропажи сестры было слишком… Специфическое. Самая длинная ночь в году. Ночь, когда проводят темные ритуалы. Да и странно, что Натали, чистое и нежное дитя, так быстро заболела кожно-язвенной болезнью, и брат тут же слег. Так бывает при… — адер бросил на Грега задумчивый взгляд, словно не надеялся, что тот поймет.

— Проклятьях, — спокойно сказал Грег. — И как, что-то нашли?

— Увы, нет. Даже инквизитор ничего не нашел. Мы Грегори потом еще много раз вызывали в храм. Дергали почем зря — его слова. Он под конец на нас так люто смотрел, словно мы его раздражали до крайности или жить мешали. — Он поднялся: — что ж, я сейчас принесу его эталон.