Тени в холле, кажется, стали еще гуще и непрогляднее.

Вик, передернув плечами, попрощалась с Лео и Жаме и первой вышла на улицу, еще и дверь для Одли придержала — у него обе руки были заняты коробками. Ветер был такой силы, что Вик еле удержала дверь. Закрываясь, та все равно вырвалась и с грохотом захлопнулась. Шагая к паромобилю, припаркованному у тротуара, Вик пожалела, что гогглов для защиты глаз у неё так и нет — ветер щедро бросал в лицо пыль. Одли, тихо ругаясь себе под нос, спешил за ней.

Вик уточнила у Одли, вздрагивая под порывами ветра:

— Это уже шаррафа?

Одли, перекрикивая свист ветра и громкий шелест листвы на деревьях, ответил:

— Это только начало. Её предупреждающее дыхание.

Вик открыла заднюю дверцу паромобиля, чтобы Одли смог поставить на сиденье коробки — пришлось всем телом налечь на дверцу, чтобы её не захлопнуло:

— Как ты… поэтично говоришь…

Одли промолчал, ставя коробки и закрывая дверцу. Только когда Вик устроилась на переднее пассажирское сиденье, а он сам сел за руль, он пояснил, трогаясь с места:

— Брок верит, что шаррафа живая. Раньше вообще верили… В смысле, когда шаррафа была редким явлением, раз в четверть века, а то и реже… Вот тогда верили, что это наказание богов за грехи людские. Прилетает змей жаркий, выжигает все на своем пути, да затапливает своей кровью земли…

Вик не успела спросить про кровь — с неба словно в ответ на слова Одли понеслись алые потоки воды.

— Ого… — только и сказала Вик.

Одли почти с гордостью в голосе сказал:

— Да, вот она такая, шаррафа. Главное теперь — чтобы мотор не захлебнулся где-нибудь в низинке… — Он сбавил скорость и поехал старательно осторожно по пустым улицам города. Вик смотрела в лобовое окно и не могла поверить — шаррафа словно проглотила весь город, оставив им с Одли только небольшой клочок пространства. Паромобиль то и дело вздрагивал под порывами ветра. Казалось, еще чуть-чуть, и ветру хватит сил подхватить его и отправить в небеса.

Видимо, заметив, что Вик не по себе, Одли тихо начал рассказывать. О войнах. О полицейских войнах. Самое то, чтобы успокоиться под непрекращающимися потоками алой, как кровь, воды.

— … раньше полицейские участки были меньше. Вместо Центрального участка — целых шестнадцать было. Вместо одного Речного — шесть. Вместо Северного — тоже шестнадцать. Сельских, как было пять, так и осталось пять. Каждый участок охранял свои границы — ведь стоит зазеваться, и пришлая пилотка подговорит хозяина паба или ресторанчика, синематографа или мюзик-холла перейти под их охрану. Границы участков пересекать не стоило — забредшего констебля отпинывали всем участком и выкидывали на свой — в назидание, так сказать. Страшные были времена — подчас пилоток боялись пуще банд. Банда раз в луну собирает дань, а пилотки могли приходить сколько угодно. Сперва с проверкой и штрафами, потом с предложением принять охрану, потом снова со штрафами. И каждый раз плати. Некоторые владельцы сами приходили в мэрию и просили изменить границы участков. У Старого моста, где расположен Веселый квартал, войны были самые жесткие. Там конкурировали между собой Шестнадцатый, это сейчас Центральный участок, и Шестой — сейчас Речной.

— И…?

— И ситуацию исправил только прогресс.

— Фиксаторы? — предположила Вик очевидное.

— Пфф… Их можно же отключить на время разборок между участками. Паромобили. — Одли хлопнул правой ладонью по рулю. — Ситуацию изменили паромобили. Как только отказались от конных патрулей перейдя на моторы, оказалось, что мелкие участки больше не нужны. Ну и… рыжий, конечно. Он славно проредил полицию, введя комиссию по этике. Не будь он магом, и не покровительствуй ему лер-мэр лично, прибили бы его еще в первый год реформы полиции. Причем свои же прибили бы.

Вик нахмурилась, впервые понимая причину, по которой в бывшем Особом под началом Брока служили только молодые констебли — те, кто не замарался в полицейских войнах. Одли и Стилл не в счет — они пришли на службу в полицию уже в годах.

Одли, тормозя перед особняком Хейгов, криво улыбнулся Вик:

— Разочаровалась в полиции, девочка?

Она качнула головой:

— Всякое бывает. Главное, чтобы прошлое осталось в прошлом. — Она оглянулась на коробки на заднем сиденье. Хотелось верить, что Хогг все же не перешел грань между законом и личной местью. Правда, надежда была крайне робкой. Вик помнила утренний рассказ Лиз.

Из дома выскочил лакей Джон, правда, без зонта — в такую погоду зонт абсолютно бесполезен. Джон помог выйти из паромобиля и зайти в дом пусть и мокрой, как мышь, зато не улетевшей в небеса. Почувствовав на себе шаррафу, Вик уже не сомневалась в такой возможности.

Дома было спокойно и хорошо. Горели свечи в высоких шандалах, плясало пламя в камине, пахло свежей сдобой — девочки пили чай в холле в ожидании Вик. Старательно пряча страх, они подскочили со своих кресел, где до этого чинно сидели под присмотром нериссы Эйр, и обняли Вик — та опустилась на пол, садясь на корточки.

— Ма… — прошептала более смелая Ноа.

— Ты дома… — добавила Полли.

— Мы так боялись, — призналась Ноа.

— Можно, мы эту ночь снова будем спать у тебя?

Вик прижала их обоих к себе:

— Конечно, можно. Я сейчас приведу себя в порядок, и присоединюсь к вам за чаем.

Джон понес коробки с бумагами в кабинет Эвана — Вик не стала его останавливать: какая разница, где она будет с ними разбираться? Одли, заметив у камина корзинку со спящей перебинтованной лисой, присел рядом с ней, гладя по голове:

— Уж ты ж моя хорошая… Я же говорил — ты выживешь. Ты сильная лисичка!

Та в подтверждении его слов тут же прокусила ему ладонь. В этот раз до крови.

Под утро шаррафа устала. Дождь закончился, океан еще ревел от ярости, но уже не стучал волнами прямо в заднюю дверь в просьбе впустить в дом. Шумели деревья, их ветви противно скрипели под порывами ветра, но Ноа уже не боялась. Мама была рядом, пусть она и спала, крепко обнимая Полли — до Ноа её руки не дотягивали, но Ноа и не была против. Она сама с другой стороны обнимала Полли — та иногда бывала такая трусиха! Ноа и сама, бывало, боялась, но рядом с Полли чувствовала себя храбрее — она обязана защитить свою сестричку.

Стучали капли воды, падая с сандрика на железный отлив. Кап-кап-кап. Долго, надоедливо, прорываясь через сон. Ноа приоткрыла один глаз и вдруг поняла, что это стучит не вода. Она осторожно, чтобы не разбудить Полли и маму, встала и направилась к окну, открывая ставни и запуская в спальню первые рассветные лучи солнца.

Снова раздалось громкое тук-тук-тук, и Ноа увидела, как в стекло клювом стучится желтая, полупрозрачная канарейка. Та самая, которую они недавно похоронили в дупле дерева. Увидев, что Ноа заметила её, канарейка взлетела вверх с отлива и словно позвала Ноа за собой — она отлетала в сторону, возвращалась, стучала вновь в окно и снова улетала. Она явно просила помощи у Ноа. И Ноа не смогла отказать. Спешно обув домашние туфли, Ноа выскользнула из спальни и тихо спустилась вниз, направляясь к задней двери для слуг.

Её никто не поймал и не остановил — Ноа умела быть незаметной, когда хотела. Шею сзади под волосами, сейчас заплетенными в куцую косичку, пекло — туда позавчера странный алоглазый и белокожий храмовник поставил какую-то непонятную печать: ей и Полли. Ноа знала, что если понадобится, печать исчезнет и тогда… И тогда… Что будет тогда, она не знала. Наверное, это и неважно.

Ноа открыла дверь и выскользнула на улицу.

Мир изменился за всего одну ночь.

Все стало алым. Алые лужи. Алые ручьи, несущиеся через их сад в океан. Алые стволы деревьев. Даже дорожки стали алыми — красный песок неприятно скрипел под подошвами домашних туфель. Переобуваться в холле в прогулочные ботинки Ноа не рискнула — там её могла заловить лиса. Хотя скорее все же Поттер. И почему она подумала на лису?

Ветер играл деревьями, легко сгибая их макушки, и огибал Ноа, словно боялся. Или это летящая впереди Ноа желтая, как солнышко, канарейка защищала её? Жаль, что от потоков воды она защитить не смогла. Туфельки Ноа промокли насквозь, как и подол ночной сорочки, неприятно липнувший к ногам. Холодно не было. Скорее душно, как перед новой грозой.