– А теперь, зная правду?

– Мечтаю о том же, что прежде: жить в мире и безопасности с любимой женщиной.

– С оборотницей? – Королева оценивающе окинула Соланж взглядом.

– Да, моя королева, Соланж – перевертыш, такой же как я.

Елизавета скривилась, словно ей наступили на нелюбимый мозоль.

И капризно сказала:

– Но ведь она убивает... руками, насколько я слышала. И отец ее точно такой!

– Он теперь в вашей личной гвардии, Ваше величество, – вставил Сесил многозначительно. – Это большое приобретение.

– Слышала. Ты уже говорил, – отмахнулась Елизавета. И снова поглядела на Кайла: – Для тебя, говорят, ее дар не смертелен?

– Не смертелен, Ваше величество. Любовь разрушает любые преграды!

Королева лукаво ему улыбнулась.

– А ты знаешь, что сказать женщине... В этом пошел весь в отца! Он был тираном и тряпкой, но женщины по нему сходили с ума. Что ты хочешь в благодарность за спасение моей жизни? – вдруг осведомилась она. – Сесил мне рассказал, что это ты раскрыл планы Эссекса...

Лорд-казначей улыбнулся молодому мужчине и чуть склонил голову, признавая, что именно это и сделал: не утаил ничего от королевы. Хотя оба знали, что ничего подобного Кайл не делал...

Кайл кашлянул.

– Не сочтите, что прошу слишком много, но на правах вашего младшего брата и к тому же представителя угнетенной группы людей, я хотел бы просить послабления, Ваше величество. Перевертыши – не враги вам, пока их, как загнанных животных, не стесняют жесткими рамками. Отмените браслеты... Позвольте им делать то же, что людям: жить и трудиться во имя процветания нашего королевства. Вот увидите, результаты удивят вас!

Елизавета прикусила губу, будто бы размышляя о чем-то.

– Я подумаю, – неохотно пообещала она. И тут же обратилась к Соланж: – А чего хочешь ты?

Просить для себя показалось Соланж неуместным, к тому же был тот, кто не меньше нее был достоин монаршей благосклонности.

– Ваше величество, вам понравилась пьеса, сыгранная сегодня?

Вопрос удивил королеву, и она вскинула начерненные брови.

– Пьеса была хороша. Жаль, концовку я не увидела... Пэк показался мне милым проказником. Почему вы спросили?

– Ваше величество, написал эту пьесу наш друг, молодой драматург Уильям Шекспир. Он играл того самого Пэка, что вам так понравился... И для него было бы важно услышать, что пьеса понравилась вам. Благосклонность самой королевы, к тому же столько искушенной в театральной науке, была бы огромным подспорьем для молодого, талантливого драматурга, едва начинающего карьеру!

– Другими словами, вы просите о протекции для него?

– Лишь обратить ваше внимание на его безусловный талант, Ваше величество, всего остального Уильям добьется и сам. В его голове еще много прекрасных идей для всеобщего нашего удовольствия!

Елизавета кивнула.

– Ваш друг будет отмечен по заслугам, мисс Дюбуа.

– Благодарю, Ваше величество. О большем и не прошу!

Королева посмотрела на Сесила и сварливо заметила:

– Эти двое просят лишь за других. Либо они абсолютно глупы, либо беспечны как дети! Проследи, чтобы им предоставили лучший корабль до Леруика. И вот, – она обернулась к Соланж, – вам за труды! – Королева сняла с шеи нитку отборного жемчуга и протянула ей. – Ваш будущий муж достаточно обеспечен, чтобы вы ни в чем не нуждались, но этот жемчуг пусть станет семейной реликвией и неизменно напоминает о том, что королева Елизавета проявила к вам королевскую милость. А теперь уходите! – взмахнула рукой.

И Кайл под руку с Соланж, поклонившись своей королеве, молча проследовали за дверь.

Соланж проснулась еще на рассвете и долго лежала, прислушиваясь к звукам пробуждавшегося дома. На кухне уже разводили огонь, чистили и затапливали камины... И, судя по звукам, устанавливали столы на лужайке у дома.

Лишь бы дождь не пошел.

Но старая Марта клятвенно заверяла, что ее старые кости – лучший барометр из имеющихся, и они говорят ей: день будет ясным.

Все ей верили.

Поверила и Соланж.

Ей в принципе было неважно, как пройдет этот праздник – главное, с кем.

Она повернула голову на подушке и посмотрела на спящего Кайла...

Прошло несколько месяцев, как они поселились на Вайле, одном из островов Шетландского архипелага, а ей все не верилось в свое тихое счастье. Бывало, она просыпалась в поту, снова, как наяву, ощутив на запястье сдерживающий браслет, или хуже – ошейник на шее. В такие ночи она обнимала любимого человека особенно крепко, и он, будто почувствовав ее страх, прогонял его поцелуями, ласковыми словами.

Не «будто» – он чувствовал. Он всегда ее чувствовал... Как и она его все сильнее день ото дня. Их связь крепла, сплеталась в крепкий канат, который уже не порвать...

И осознание этого наполняло сердце восторгом.

Соланж протянула ладонь и откинула с лица мужа непокорные волосы.

Как же она любила его...

Сердцу делалось тесно в груди, когда она понимала вдруг свое счастье.

Этот дар, дарованный свыше.

Кайл – ее дар.

И восторг ее, кажется, наполнял собой комнату их нового дома и, не вмещаясь в ней, вылетал птицей в окно, проносился над островом и воспарял над океаном, вспугивая касаток и выдр вдоль изломанной береговой линии, полнившейся зверьем.

Соланж нравился ее новый дом.

Он когда-то был старой, заброшенной фермой, засиженной олушами, но по прибытии им удалось превратить ее в маленькую усадьбу. Им, правда, советовали остаться на Леруике: мол, там и общество какое-никакое имеется, и места, где развлечься, но влюбленные молодожены не искали развлечений иных, кроме как в объятиях друг друга. К тому же после недавних событий в Лондоне хотелось сбежать на край света...

Мейланд стал этим краем.

И они не жалели.

Постепенно к ним пришли люди: кто работать на ферме, кто в услужение в дом. Потом подтянулись вязальщицы... Как оказалось, шетландские овцы дают мягчайшую шерсть, которую только можно найти. И вот уже второй месяц Соланж учили вывязывать удивительно тонкие, будто сотканные из паутины узоры...

Получалось у нее так себе, но она не сдавалась.

– Не спишь? – хриплый со сна голос мужа застал ее за плетением этих узоров в своей голове.

– Недавно проснулась.

Он улыбался, с нежностью на неё глядя.

– Волнуешься, значит?

– Вот еще, – в тон ему отозвалась Соланж. – В конце концов, это только обряд. Просто... не спится.

Он перекатился на бок, подперев рукой голову.

– И о чем ты в таком случае думала? Обо мне? – Улыбка его стала шире, а в глазах заплясали бесята.

Соланж вроде как с возмущением дернула головой.

– Будто мне больше не о чем думать! – пожурила его. – Я, между прочим, об овцах и олушах думала, а вовсе не о тебе.

– Об овцах и олушах, значит. Вот кто тебе милее меня! – С такими словами Кайл подмял ее под себя, и губы взвизгнувшей было Соланж оказались запечатаны поцелуем. – Овцы и олуши... Кто бы подумал, – шептал он, оголяя худенькое плечо и покрывая поцелуями и его. – Что за нахальное пренебрежение мужем... Придется с этим что-то да сделать.

Соланж казалось, горячие губы любимого человека воспламеняют в ней кровь и затуманивают рассудок. В такие моменты она забывала себя...

Вот и сейчас поняла, что впилась в спину супруга острыми лисьими коготками.

Восприятие в полулисьем обличье оказалось острее в разы, словно природа ее другой сущности, соединяясь с человеческим «я», удваивала эффект.

Соланж застонала от удовольствия, наслаждаясь трением кожи, близостью тел, единением, прежде ей неизведанным.

Каждая ласка – как откровение.

Каждый вздох – музыка.

А мужчина, любивший ее, – волшебство большее, чем перевертыши.

– Если у нас родится ребенок, – вдруг выдохнула Соланж, – кем он будет, медведем или лисой?

Кайл, опешивший от такого вопроса, ткнулся носом ей в подбородок.

– Другого времени для такого вопроса ты, конечно же, не нашла? – Защекотал своими губами ей кожу.