Осознав смысл его слов, Кайл выпустил парня и метнулся по комнате, запустив пальцы в волосы.

– Вот ведь... дурная девчонка! – рыкнул так громко, что звякнули стекла. – Мало того, что идея бредовая – люди Эссекса слепо преданы господину, их деньгами не подкупить, – так еще это... театры... – Кайл подался к Шекспиру: – Ты хоть знаешь, как это опасно? – Собеседник кивнул. – И позволил ей?

– Сам знаешь, уж если Соланж что-то решила, ее не остановить. И лучше я пойду с ней, чем одну отпущу!

Кайл, совершенно раздавленный этой истиной – Соль рисковала собой ради денег, не сочтя нужным посвятить его в свой план – прикрыл на мгновенье глаза. Представил испуганного зверька перед сотней горланящих зрителей! Видел он подобные представления, приходилось. И от мысли, что его соплеменников унижали подобным варварским образом ему делалось тошно до дрожи...

И чтобы Соланж...

– Где она? – спросил он. – Снова в каком-то театре?

Шекспир сглотнул.

– Я не знаю. Она обещала не ходить туда больше... – И снова сглотнул: – Ей одевали ошейник. И вели себя так, что...

– Где она? – прохрипел Кайл, не в силах выслушивать это. – Ты должен что-нибудь знать.

Уильям признался:

– Она подумывала о «Розе». Там платят больше, и публика побогаче... – Кайл выругался сквозь зубы. – Но я заставил ее отказаться от этой идеи, – уверил Шекспир.

– Не очень-то получилось, как я понимаю. Она солгала тебе и отправилась в это место одна!

Слова эти Кайл говорил уже на ходу, направляясь к конюшне за Обсидианом и молясь, чтобы с Соль ничего не случилось.

Представление в «Розе» закончилось, актеры уже разошлись, но хозяин театра подсчитывал выручку в комнатке за гримерками. Монеты высились аккуратными стопками, как солдатики на плацу, но все они разлетелись по полу, когда рассерженный Кайл ворвался к нему и ухватил за грудки.

– Где перевертыш? – прорычал он в перекошенное от страха лицо. – Где перевертыш? – процедил по слогам. – Отвечай, не доводи до беды! – И показательно стиснул ворот рубахи покрепче.

Антрепренер, заикаясь и покраснев до темно-бордового, пропищал тонким фальцетом:

– Не понимаю, о ком идет речь... сэр...

– О перевертыше на твоей сцене, грязная ты скотина. Где он?

– Сэр... я решительно не понимаю...

Кайл практически накрутил ворот рубахи на свой огромный кулак, и мужчина замолк, издав хриплый звук. Глаза его выпучились, вот-вот вывалятся наружу...

– Сэр, – подступил к нему, вынырнув из-за спины Кайла Уилл, – вы бы лучше ответили... ради собственного благополучия, – посоветовал он. – Сами видите, человек... кхм, – он вежливо кашлянул, – в дикой ярости. Если выпустит когти, мало вам не покажется! – Подтверждая эти слова, Кайл действительно выпустил когти, прорвавшие антрепренеру рубашку и чиркнувшие по коже. А Уилл продолжал: – Он становится не в себе, когда дело касается этого перевертыша. Просто звереет, если вы меня понимаете... Дикий медведь, не иначе.

– Где лисица? – пророкотал Кайл, подтверждая всем видом слова говорившего.

Его несчастная жертва чуть приоткрыла свой рот и снова захлопнула.

– Кажется, он и хотел бы что-то сказать, но не может, – осторожно коснулся локтя Кайла Уилл. – Ты бы позволил ему глотнуть воздуха, вдруг услышишь что-нибудь интересное...

Кайл жаждал крови, но Уиллу неожиданно внял, и оттолкнул мужчину на стол.

– Говори, – велел он. – А иначе... – Потряс у его лица кулаком.

– Я скажу... я скажу... – залепетал тот, хватаясь за шею. – Я скажу... Лисицу забрали охотники. Я ничего не мог сделать: они здесь частенько кого-нибудь забирают. Грозятся театр закрыть, если содействовать перестану... А я что, человек маленький, насильно этих зве... перевертышей не приманиваю: они сами приходят. А охотники тут как тут...

От мысли, что он подвел девушку, Шекспиру стало не по себе, поверил ей, как какой-то дурак – и вот результат. А ведь мог догадаться, что она не остановится... Характер не тот. И все-таки предпочел устраниться. После первого представления в «Спринг-филдс», когда Соланж водили на поводке, как простую дворнягу, а зрители в зале выкрикивали ей пошлости и кидались скорлупой от орехов, он полночи не спал: мучила совесть за себя и своих соплеменников. Разве можно так обращаться с себе подобными? Пусть перевертыши отличаются, да, но они все равно люди, разумные существа, а не безгласные существа, вроде домашних животных. Кто дал им, людям, право считать себя лучше Соланж и других?

На утро Уилл собирался признаться Кайлу в случившемся накануне, пусть, думал, знает, на что подписалась Соланж, но решимости не хватило. Слишком холодным и неприступным выглядел их хозяин, казалось, от его взгляда обеденный стол покроется изморозью...

Уильям решил, что, быть может, после вчерашнего Соланж и сама передумает зарабатывать деньги на своем лисьем обличье. Если нет, он заставит ее передумать...

Однако переубедить девушку не получилось, и новое представление оказалось унизительней первого. Ее гоняли по сцене собаками, изображая охоту, и, если бы не Уилл, два терьера, возбужденные видом лисы, просто-напросто разорвали б ее на куски.

В тот раз Шекспир твердо сказал:

– Это было последнее представление! – И Соланж согласилась.

Но лишь для вида, как оказалось.

– Куда ее увезли? – с искаженным скорее от ужаса, чем от злости лицом продолжал допрашивать антрепренера мужчина.

Тот посерел лицом.

– Я не знаю, сэр. Клянусь, что не знаю! – Кайл зарычал, подавшись к нему. Несчастный почти вжался в стол: – Слышал лишь, что где-то в Лондоне проводят торги для богатых клиентов. Каждый раз в другом месте! Информация передается из уст в уста. О большем мне не известно!

Кайл продолжал нависать над своей перепуганной жертвой, но Уилл видел, что он поверил услышанному.

– Ты лжешь, – процедил все же, испепеляя мужчину глазами. – Я тебе глотку порву! Я тебя...

– Я верю ему. – Уильям в упреждающем жесте опять коснулся рукава Кайла. – Он, в самом деле, не знает ничего о торгах.

– Не знаю, клянусь, что не знаю, – захныкал несчастный, поддакивая Уиллу.

Не сразу, но Кайл отступил. Глаза его полыхали нечеловеческим светом, дыхание с шумом прорывалось сквозь зубы. Он, словно пьяный, развернулся и пошел к выходу... Но в дверях вдруг остановился и ткнул в хозяина пальцем.

– Если продолжишь использовать перевертышей в своих якобы постановках, я самолично сравняю твой мерзкий театришко с грязью Саутворка, – пообещал он и вышел.

Стремительно миновал закулисье, готовый выйти на улицу, но Уилл ухватил его за край развевающегося плаща.

– Да что б тебя! – выругался мужчина, махнув рукой, чтобы освободиться от досадной помехи, Уильям едва увернулся.

– Эй-эй, поосторожней! Я, между прочим, о твоем благе пекусь. – И протянул мужчине флакон с бересклетом. – Что, так и выскочишь с этими-то глазищами? Хорош будет помощник, сделавшись и сам жертвой.

– Никто не посмеет тронуть меня, – угрожающе процедил Кайл, но флакон взял, опрокинув в себя разом полпузырька. И припечатал в тот же момент кулаком в стену. – Проклятье, как я мог не понять, что она учудит нечто подобное?! Что не смирится так просто... – Он схватился за голову и вывалился на улицу, мучительно соображая, как быть.

Уилл чувствовал то же – сожаление и отчаяние, – а потому хорошо его понимал. Боялся даже представить, что за торги для богатых клиентов проводятся в Лондоне...

– Может, ее способность... ну, понимаешь... поможет ей освободиться и убежать... – сказал он, и Кайл возразил:

– Не в лисьем обличье. Если ее заковали в браслет, толку от этого мало!

И в этот момент из темноты прозвучало:

– Я могу вам помочь? – Под чадящий свет фонаря у входа в театр выступила фигура в темном плаще. Это был нищий, как показалось Уиллу, один из множества, что побирались на улицах Лондона. Его морщинистое лицо с неожиданно умными, проницательными глазами казалось располагающим. Не отталкивающим, как часто бывало.