– Пришли, – сказал Сайлас и выпустил ее руку.

Соланж сразу же захотелось снова вцепиться в него и хоть в этом обрести пошатнувшуюся основу. Весь этот вечер казался безумной фантасмагорией, игрой света и тени... И она потерялась в ней, заблудилась как в этом лесу.

– Где мы? – спросила она. – Я ничего толком не вижу.

– Это пока... После первого обращения мрак не станет пугать тебя больше. Твое зрение перестроится. Обоняние, слух станут иными. – И совсем другим тоном скомандовал вдруг: – А теперь раздевайся!

– Раздеваться?!

Сайлас хмыкнул.

– Можешь не раздеваться, конечно, но мало ли кто ты в другой ипостаси. Вдруг медведица... Зря испортишь одежду.

Соланж фыркнула.

– Я – не медведица. – Отчего-то показалось ужасным, оказаться именно что медведицей. Вроде как подыграть ему в чем-то, оказавшись той же породы, что он...

– Это как знать. В любом случае, это тебе возвращаться нагой в случае неудачи... Думай сама.

Как же он раздражал, этот Гримм-будь-он-неладен! Выругавшись сквозь зубы, Соланж скинула плащ.

– Отвернись! – рыкнула на него, понимая, что темнота его зрению не помеха.

Гримм отвернулся. По крайней мере, она очень надеялась, что отвернулся, так как сама не видела ничего... Будто барахталась в вязких чернилах, густых и тягучих, как патока. Скинуть мужскую одежду было несложно: сапоги, штаны и рубашка вскоре лежали у ее ног. Плащ же Соланж стыдливо накинула на обнаженное тело...

Несмотря на довольно прохладную ночь, холодно не было. Даже дрожь, сотрясавшая ее тело, была скорее нервической. Было страшно представить, что здесь, прямо сейчас, она обратится в кого-то другого... В кого? И как это будет? Больно ли, когда твое тело делается иным? И каково быть животным с человеческим разумом? Что изменится в ней, кроме зрения, обоняния, слуха? Будет ли она по-прежнему той же Соланж, что была до обращения? А ее убийственный дар... он перейдет и в животного?

От вопросов ломило виски. А мох под ногами непривычно холодил голые стопы...

– Что... что теперь? – спросила она дрогнувшим голосом.

Сайлас Гримм обернулся и сказал четко и ясно:

– А теперь обращайся.

И сердце Соланж запнулось на миг...

Она замерла, тщетно пытаясь представить, как обращается, но никаких изменений в себе не заметила. Глаза все так же глядели в чернильную мглу, а озноб сковывал тело...

И сжатые от напряжения кулаки аж вибрировали как струны.

– Соланж? – Тихий голос прозвучал совсем рядом, участливый, добрый, он коснулся чего-то в душе: захотелось банально заплакать.

Как маленькой...

Вот ведь глупость какая.

И она призналась в сердцах:

– Я не знаю... не знаю, как обращаться... Может быть, я вообще не могу...

Гримм улыбнулся, и она ощутила его горячие руки, опустившиеся на плечи.

– Ты чересчур напряженная, просто расслабься.

– К-как?

– Вспомни Лес. Тот, что видела в своих снах... Опиши мне его.

Соланж, несмотря на окружающий ее мрак, прикрыла глаза и в тот же миг вспомнила зимний, пасмурный Лес, будто принявший ее в свое лоно... Вспомнила яркие нити, пронизывающие его, восторг охоты и мягкость мха под своими легкими лапами. Сотни запахов... Сердце, восторженно бьющееся в груди.

– Лес был зимним и неприветливым поначалу, будто сонным...

– Таким, как этот сейчас?

– Да... отчасти.

– А потом стал другим?

– А потом он ожил...

Тепло от ладоней, лежавших у нее на плечах, вдруг потекло прямо к сердцу и наполнило грудь без остатка. Сердце залипшей в меду маленькой мушкой замедлилось без возможности трепыхаться... Дыхание стало ровнее. А жар, сконцентрировавшийся в груди, вдруг полыхнул по рукам и ногам, да так сильно, что ее бросило в пот... Соланж охнула. Тело же, изогнувшееся дугой, будто подкошенное повалилось на землю... Она вот-вот ждала боли падения, ободранных рук и ушибленной головы, но ощутила... волшебную легкость... А распахнув зажмуренные глаза, на мгновенье ослепла от яркого света: лес ожил, как в том сне. Завибрировал, засветился...

Она, кажется, рассмеялась, но не услышала смеха, только почудилось, кто-то пролаял с ней рядом. Или затявкал...

– Эй, это я, Гримм.

Мужчина оказался высоким, намного выше, чем она его помнила, так что ей пришлось задрать голову, чтобы увидеть его. Он присел рядом с ней и протянул свою руку...

– Нельзя! – завопила она, но снова услышала вместо голоса лай. Хотела было бежать, но рука опустилась ей на загривок, и Соланж сжалась в ужасе...

Ненормальный безумец! Ему жить надоело?

– Эй, все нормально, я жив. У тебя мягкая шерсть! Очень приятная, кстати. Ничего, что я прикасаюсь к тебе?

Не стоило ли спросить об этом заранее? Она извернулась и цапнула Сайласа за руку.

– Рыжая недотрога, – не обиделся тот, потирая прокушенную ладонь. – Но хотя бы не смертельно опасная.

А вот это еще надо проверить! Соланж ощерила острые зубы и зарычала, отступая на шаг. Если не кожа, то зубы ее защитят... Но как странно, что ее проклятый дар не работает в этом маленьком рыжем теле.

Лиса.

Она во второй ипостаси лиса!

Соланж представляла, конечно, кем может быть обратившись, но не думала, что лисой. Может быть, волком... Они одиночки, как и она. Или куницей...

Лисы ей даже нравились.

Живо представилась сцена в таверне, подсмотренная случайно... Пышный хвост рыжей Тары, обвивавшийся вокруг ее ног. Пушистые уши... Неужели у нее точно такие и уши, и хвост? А ведь она даже не рыжая, как Ричардова подружка.

– Слушай, я понимаю, ты полна новых, неизведанных впечатлений, и хочешь все испытать, но лучше не уходи далеко, – предупредил Сайлас. – Это опасно. Мало ли что бродит в этом лесу... Ты и сама еще не совсем владеешь собой. – Он хмыкнул смущенно. – Помню, как сам в первый раз обратился: скакал и резвился, как сущий ребенок, или пьяница, поднабравшийся в кабаке. Это чувство... ну, знаешь, свободы и легкости, бесконечно пьянит. Кажется, ты теперь защищен от всего... Но это не так.

Соланж слушала, а сама медленно отступала. Слова Гримма казались всего лишь словами – ее грудь распирало от счастья. И все, что хотелось, это пуститься бежать вдоль одной из сияющих нитей, распутать ее, выследив маленького зверька, оставившего ее... И наконец испытать чистый, незамутненный восторг настоящего единения со своим вторым «я», так долго ей недоступным.

– Извини, Гримм, но я должна размять лапы, – сказала, как ей казалось, она, хотя, конечно, всего лишь протявкала что-то по-лисьи, и он мало что понял.

А после нырнула в кусты...

– Соланж! – донеслось вслед то ли испуганное, то ли рассерженное. Кто его разберет? Но она и не думала остановиться: лишь припустила быстрее, скользя меж корней по мягкому мху и разинув от удовольствия пасть. Хотелось куснуть переплетение нитей зубами, как бы выпить их волшебство... Впитать в себя эту ночь и остаться в ней навсегда.

Раствориться в этом Лесу...

Но позади послышались хруст ветвей и сопение, они будто взорвали перезвон ночных звуков и шепотков, наполнявших подложку ее дивного Леса, и Соланж инстинктивно припала к земле, отскочив за корягу, замерла наблюдая.

Из-за деревьев появился медведь.

Огромный, матерый, он ловко двигался, перескакивая через поваленные деревья и пни, и шел как раз на нее. Будто знал, где она притаилась! Сайлас Гримм, будь ты неладен, она еще не готова покинуть свой Лес... Не сейчас. Она едва его обрела...

Соланж развернулась, мазнув хвостом по коре ближайшего дерева, и бросилась прочь...

Да так быстро, как никогда в жизни не бегала.

Даже в детстве, играя в салки с друзьями, подобный восторг не распирал ее грудь.

Ну, что же ты, Сайлас Гримм, такой большой и бывалый, не можешь поймать одну маленькую лису?! Не такой ты, оказывается, и ловкий.

Эй, косолапый, я здесь!

Сердце билось о ребра, усы трепетали, уши ловили малейший крохотный звук, а подушечки лап мягко скользили по зеленой траве, мху и палой листве, не перегнившей за долгую зиму, – все казалось прекрасным как сон. Новым. Дивно-чудесным.