Кайл подумал, что никому никогда еще не рассказывал о подобном, просто некому было, а в душе накипело. Он теперь хорошо это видел. И грызло по-своему.

– Мне жаль, что отец не смог принять тебя полностью, – проговорила Соланж. И ей действительно было жаль, он видел это в ее подернутом дымкою взгляде. – Но ты хотя бы мог быть собой, развиваться, как цельная личность... Сотни других перевертышей лишены этого права.

– Я знаю. И мне очень жаль. По-настоящему. – Он понимал, что она говорит о себе в первую очередь и вложил в эту краткую фразу все свое сожаление.

– Ты не виноват, что тебе повезло больше, чем прочим, – кивнула Соланж и смутилась, опустив вдруг глаза.

Кайл догадался, что взгляд его, полыхнувший сапфировым цветом, показался и ей чрезмерно красноречивым, но скрывать его не хотел и не мог. Соланж, в конце концов, должна понимать, как много для него значит… А если не понимает, он скажет об этом в ближайшее время.

Вечер был странным, страннее всего, что случилось с Соланж за последнее время. Теплый, уютный, наполненный... донельзя непривычным ощущением тихого...

Счастья?

Соланж лежала плашмя на широкой постели и любовалась резными столбиками кровати. Все в ее комнате в Блэкфрайерс-хаус дышало достатком и красотой. Могло показаться, что не было ни бедного пансиона в Доугейте, ни графа Эссекского, шантажирующего ее, ни вообще ее прежней жизни, благодаря которой ее и прозвали «черной вдовой» – ничего не было, кроме этой постели и комнаты, и красивого платья, надетого на нее Кайлом Ризли, третьим графом Саутгемптоном.

И его поцелуев...

Боже мой, как же он ее целовал!

Щеки вспыхивали огнем, стоило снова припомнить его горячие губы и руки, блуждающие по телу. Он целовал ее так, словно Соланж имела значение... Словно он что-то к ней чувствовал...

Но возможно ли это?

Два года он был где-то рядом, наблюдал, защищал, но ни разу, ни единого раза она не заметила в нем интереса, а теперь ей казалось: она важна для него.

Не просто как инструмент для достижения своих целей, как для Эссекса и отца с Джеймсом.

А как женщина...

И не просто игрушка для удовольствия...

Разом вспомнился муж номер четыре, его плеть и плотоядное: «Раздевайся». Рука вспыхнула болью, фантомной, ненастоящей, Соланж растерла старую рану рукой. Конечно, стоило ожидать, что единственный человек, сумевший к ней прикоснуться, затронет не просто тело, но душу. Но Гримм... разве может она к нему что-то испытывать?

Это неправильно.

Да и время ли думать о глупостях?!

Ей предстоит убить королеву, саму «добрую» Бэсс. Шутка ли?

А если не убивать...

Эта мысль подкинула девушку на постели, и она села. Что, если найти другой способ вызволить Джеймса с отцом и сбежать на Острова? Что, если бы у нее были деньги и возможность... подкупить людей Эссекса, вызнав, где их хозяин удерживает ее родных, и...

Соланж поднялась и торопливо метнулась по комнате.

В конце концов, она давно убедилась, что деньги открывают все двери. Нужно только достаточно предложить... Весь вопрос в том, где разжиться деньгами.

Она тут же окинула комнату взглядом: серебряные подсвечники и расческа, инкрустированная камнями, первыми бросились ей в глаза. Если продать что-то из этих вещей...

Соланж даже сжала расческу в руке, но тут же брезгливо отбросила.

Ну уж нет, она не опустится до такого! Не станет воровать в доме Кайла.

«Тогда просто его попроси», – шепнул внутренний голос, но Соланж в сердцах отмахнулась.

– Я не стану просить его ни о чем! – вслух сказала она. – Я и так обязана ему слишком многим.

Вдруг его поцелуи ни много ни мало, как плата, взимаемая за помощь...

И пусть Соланж нравились те ощущения, что она испытала сегодня в объятиях Кайла, было б неправильным продаваться ему за презренный металл. Возможно ли после такого себя уважать?

Она снова метнулась по комнате и, ощутив, как меняется тело (опять чрезмерно разволновалась), поняла вдруг, что станет делать...

На следующий день в театре Соланж, подловив Филдса, спросила:

– Скажи, это правда, что в некоторых театрах на подмостках перевертыши выступают? Мол, им платят хорошие деньги...

Филдс прищурился.

– Что, если и так? Хочешь сам посмотреть или приятель какой интересуется? – Слово «приятель» молодой человек выделил по-особенному. – Неужто снюхался с кем-то? Так сюда его приводи: Бёрбедж, хоть и кичится чистотой своей сцены, не откажется от барыша, коли привлечь к нам волчонка. Или медведя. Люди любят такое! Ричард втайне давно об этом мечтает.

– А как же Тара? – спросила Соланж. – Ее он разве на сцену не звал?

– Нет, она сцену не любит. Говорят, в уличных схватках охотней участвует... Так что, зачем спрашиваешь?

– Да так... – Замялась Соланж. – Просто для интереса.

Филдс, конечно, ей не поверил, но выпытывать дальше не стал.

Произнес лишь:

– Слышал, в «Спринг-филдс» частенько перевертыши выступают, а еще «На подмостках у Марло» и в «Розе». Но в «Розу» лучше не суйся: там, поговоривают, Охотники промышляют.

– Охотники за головами? – испугалась Соланж.

– Можно и так сказать: вылавливают безбраслетников и продают богатеньким извращенцам в личное пользование. Сечешь, парень? – прошептал он ей в ухо гаденьким тоном.

– Секу, – отозвалась Соланж и отстранилась с брезгливостью.

Филдс осклабился:

– Вот и славненько. Повеселись там на славу! – пожелал уходя.

После слов Филдса о безбраслетниках и охотниках, их вылавливающих, решимость Соланж разжиться деньгами за счет театральных подмостков значительно поугасла. По крайней мере, соваться одной в эти театры она не решалась, а значит, нуждалась в напарнике... Широкоплечий Гримм мог бы стать идеальным телохранителем, но рассказать ему о задумке – все равно что попросить денег, и он бы их дал, она даже не сомневалась.

Но просить не хотела.

А потому вариант оставался один: Уильям Шекспир. Его Соланж и посвятила в свой план в углу у гримерки...

– Это безумие, – было первым, что он сказал. – Безумие рисковать своей жизнью ради того, что Кайл даст тебе просто так! Скажи ему, поделись своим планом насчет людей Эссекса, вот увидишь, он сам устроит все лучшим образом.

Он был прав, как всегда, но разум и сердце Соланж бунтовали друг с другом.

– Я не могу, – отозвалась она. – Вдруг он скажет, что эта идея безумна и не захочет помочь, еще и мне помешает. Кто знает, что у него на уме!

Ее собеседник весьма красноречиво возвел очи горе.

– «Любовь слепа и нас лишает глаз...», – продекламировал, приложив руку к сердцу. И продолжал: – Да этот парень горы ради тебя свернет, разве еще не понятно? Он был готов бросить все и уехать с тобой на Острова просто так, даже не зная еще, что может к тебе прикасаться. Влюбился и пошел против Эссекса... Думаешь, были другие причины? Может, и были, – сам же ответил, – но ты была главной из них. Так что да, он тебя выслушает и вряд ли откажется помогать... Просто доверься ему. Прими факт, что уже не одна... Или я ложно истолковал твои взгляды в сторону этого парня и ты ничего не испытываешь к нему? – спросил, вскинув брови и пытаясь поймать ее взгляд, но Соланж, выслушав эту краткую отповедь, смотрела куда угодно, но только не на него.

Уильям был прав, ей нравился Кайл, даже больше, чем нравился, но...

… Она не могла пустить его в свою жизнь.

Не теперь, когда ей так мало осталось до постановки на день Иоанна Крестителя.

И случиться могло, что угодно...

Стоит ли впускать в сердце... любовь, заранее обреченную?

– Ему без меня будет лучше, – прошептала чуть слышно и развернулась, чтобы уйти.

Уильям с тяжелым вздохом поймал ее руку.

– Воистину влюбленные – все безумцы, но я не пущу тебя делать безумства одну. Рассчитывай на меня!

– Тогда этим вечером?

– А что скажем Кайлу?