– Я хотел бы сказать... – начал он. – Давно думал... эм...

– Что-то насчет нынешней пьесы?

– Хм... э... вокруг Холла выставили посты, – выпалил он, раскрасневшись. – На пирсе, в Уайтфрайарс, в южном краю сада, три – вдоль Темпл-бара, Флит-стрит и Миддж-Темпл-лейн. И во дворце, ясное дело, у каждого окна и двери.

Соланж, будто что-то поняв, перекусила нитку зубами и проницательно на него посмотрела.

– Я знаю, Уилл, – сказала она. – Так обычно и поступают, когда куда-то приезжает королева Елизавета.

Уильям кивнул.

– Я просто подумал, что, если бы не лорд-канцлер, и ты, в самом деле, должна была бы... убить королеву... – прошептал он последнее едва слышно.

Соланж взяла его за руку.

– Но ведь не должна.

– И все-таки я опасаюсь коварства Эссекса. И боюсь... за тебя...

– Ты хороший друг, – кивнула Соланж. – И я всегда буду благодарна судьбе, что свела нас, но сейчас ты не должен бояться: Кайл с отцом позаботятся обо мне. А пьеса твоя, вот увидишь, понравится королеве! Это самое главное.

Уилл повторил:

– «Самое главное», – но так обреченно и мрачно, что девушка, лишь немного подавшись вперед и приложив к щеке друга тонкий платок, поцеловала Уилла через него.

– Тебя ждет успех, – уверила убежденно, а потом, отстранившись, распахнула двери чулана и вышла.

Уильям остался один, ощутив себя осчастливленным и брошенным одновременно. Поцелуй горел на щеке – так, должно быть, целует любимчиков муза – и пред глазами, казалось бы, совершенно некстати, мелькнул образ Анны, его любимой жены.

Он любил ее с первой минуты, как только увидел, и не значили ничего шепотки за спиной: «Задурила мальчишке буйную голову, старая дева!» – он и сейчас любил ее тоже.

Но романтический образ Соланж стал для него чем-то больше сердечной привязанности...

– Эй ты, парень, Бёрбедж всех собирает на сцене! Поторопись! – раздалось голосом Филдса. – Он как раз ищет весельчака Пэка.

Уилл подумал, что роль шалопая-эльфа не подходит ему в данный момент, как никогда. Уж лучше бы он играл Деметрия или Лизандра...

Но делать нечего, он невесело улыбнулся, прогоняя тоску, и направился к сцене.

Когда прибыла королева, зал, освещенный тысячей или больше свечей, по ощущениям молодого Уилла вспыхнул в два раза ярче. Он прятался за решетчатым деревянным экраном, заменявшим здесь занавес и отгораживающим публику от суеты за кулисами, и видел, как, разодетая в алое, золотое, зеленое и оранжевое, обвешанная всеми возможными украшениями, королева проследовала к своему месту в первом ряду. Немолодая уже, с сильно выбеленным лицом, подобно одной из актрис их собственной труппы, она тяжело опустилась на стул в сопровождении Сесила, облаченного в черное, и Роберта Деверё, графа Эссекского, разодетого в пух и прах и являвшего яркую противоположность мрачному лорду-казначею.

Фаворит королевы то и дело ей улыбался, о чем-то негромко переговариваясь, и, если бы не знать его тайны, мужчину вполне можно было бы счесть беззаботным прожигателем жизни и лучшим другом Ее величества.

А не коварным заговорщиком, мечтающим занять ее место.

– Чулки подтяни! – оторвала его от раздумий госпожа Люси, подскакивая к Уиллу с кисточками и белилами и окидывая его оценивающим, профессиональным взглядом. Она походила на рассерженную осу, преследующую актеров: подтягивала чулки, поправляла платья и парики, подкалывала камзолы. – Удачи, мальчик! – И унеслась прочь.

Поглядев снова на королеву, Уильям подумал, выпадет ли ему еще эта честь, писать для нее пьесу. Может быть, это первый и единственный раз... Но, по крайне мере, он донесет свою мысль: нет абсолютно хороших ни людей, ни «богов». И те, и другие одинаково совершают как добрые, так и плохие поступки. Все мы неидеальны...

Он посмотрел на Соланж, которой приделали полупрозрачные шелковые крылья. По настоятельному желанию Кайла ей все-таки дали роль феи в первой сцене пятого акта... Тогда-то все и случится.

Почти в самом конце...

Уильям был рад, что не раньше...

Сюжет «Сна в летнюю ночь» пришел ему в голову совершенно спонтанно, под влиянием встречи с новой знакомой и постепенно оформился в замысловатый сюжет. Ему до страстного захотелось сказать, что люди и перевертыши не сильно отличаются друг от друга... Они также любят и также боятся, также борются за свое место под солнцем, как и простые смертные люди.

Поймет ли эту идею Елизавета?

– Кайл тоже здесь, – шепнула Соланж, оказавшись с ним рядом. – Теперь мне спокойней.

Он проследил ее взгляд и увидел среди прочих гостей Саутгемптона – тот улыбнулся в ответ.

– Вы действительно с ним уедете? – спросил он. – Почему бы вам не остаться?

– Нельзя. Только там, на Островах, мы будем свободны по-настоящему! Ты ведь понимаешь?

Уильям кивнул, хотя понятия не имел, как отпустит этих двоих. Он привязался к обоим, они подарили ему целый мир, неизведанный, новый, а теперь собирались отнять... Он не чувствовал, что готов с ним расстаться.

Одна была его музой, другой – неожиданным другом.

– «На радость и печаль, по воле рока, Два друга, две любви владеют мной...», – чуть слышно продекламировал он, и Соланж вскинула брови.

– Ты что-то сказал?

– Хотел спросить, как прошла твоя встреча с братом и мистером Дюбуа?

Его собеседница пожала плечами.

– Мы попрощались, – ответила скупо. – Произошедшее ничему их не научило: они не хотят уезжать. И это их дело!

– Думаешь, Эссекс не знает, что их увели из-под его носа?

– Отец уверяет, что все прошло хорошо, и я ему верю.

– Ты счастлива, что нашла его?

– Да. – Соланж коснулась своих завитых в колечки волос и напряженно ему улыбнулась. – И пусть он тоже остается в столице, я рада, что знаю теперь свои корни. Свои истоки, понимаешь, о чем я?

– Лучше, чем ты представляешь.

В этот момент на сцену потянулись музыканты: барабаны, трубы и тамбурины слились воедино, предвосхищая начало пьесы.

И вскоре началось действо...

Уильям декламирует строчку их своего сонета под номером 144: "На радость и печаль, по воле рока, Два друга, две любви владеют мной: Мужчина светлокудрый, светлоокий И женщина, в чьих взорах мрак ночной". Ученые-шекспироведы до сих пор гадают, кем являлась эта женщина с ночным мраком во взоре, а вот личность светлоокого мужчины вызывает меньше вопросов: им скорее всего являлся красавец граф Саутгемптон, посколько Шекспир в опредленный период времени весьма близко сошелся с этим вельможей.

Кстати, считается, что пьеса "Сон в лютнюю ночь" была создана в промежутке между 1594 и 1596 годами. Шекспир написал её специально к свадьбе некоего аристократа или к празднованию королевой Елизаветой I дня св. Иоанна Крестителя.

Через два часа пятьдесят семь минут после начала пьесы все свечи в зале погасли, погружая его в непроглядную тьму. Устройство Беллов, подручных Эссекса, сработало безупречно...

Именно в этот момент, по плану Роберта Деверё, Соланж и должна была торопливо спуститься со сцены и броситься к королеве... Прижаться ладонями к ее набеленным-напомаженным, словно маска, щекам – и уничтожить ее.

Но теперь план другой, пусть Эссекс этого и не знает, и Соланж, едва погасли все свечи, все так же спустилась со сцены, но направилась не к королеве, а, пройдя вдоль рядов, замерла у стены.

В этот момент вскрикнула женщина.

И застенала от боли... Мучительная агония умиравшего явственно слышалась в этом стоне.

В зале, и без того всполошенном неожиданной темнотой, поднялся испуганный гомон и причитания. Под аккомпанемент этих звуков чье-то тело рухнуло на пол...

Скорее всего «умерла» королева.

Вот теперь, оттолкнувшись от темной стены, с которой буквально слилась, Соланж, торопливо пройдя мимо Эссекса, направилась к створчатой двери в конце темного зала. На самом деле, темным для глаз перевертыша он отнюдь не был: видела девушка преотлично. А потому легко различила, как Эссекс поднялся со стула и направился за ней следом...