– Как вы нашли нас? – Кайл оборвал его речь быстрым вопросом.

Соланж показалось, что он хотел помешать графу сказать что-то важное, значимое. Возможно, то самое, о чем предпочел умолчать, рассказывая о графе... Причину его интереса к ней, Соланж Дюбуа, и ее проклятому дару.

– Тебя, в самом деле, волнует именно это в первую очередь? – удивился мужчина.

– Хочу знать, в чем ошибся.

– Разумно, – похвалил его собеседник и взмахом руки подозвал одного из охотников.

Тот без слов вложил в его руку смятый ворох одежды.

Соланж почти сразу узнала собственную рубашку. Ту самую, что, как она полагала, осталась в лесу...

– Теперь видишь, мой мальчик, как неразумно, совершая ошибку, не подчищать за собой? Ты увез девушку, но оставил нам это: ее особенный запах. И стоило псам пройти вдоль реки, как они моментально уловили его... Вы, перевертыши, слишком ярко и мускусно пахнете. – Эссекс поднес комок смятой материи к носу. – Даже я, кажется, ощущаю, как она пахнет... – Его взгляд, какой-то многозначительный, провоцирующий как будто, вперился в Гримма. Глаза улыбались.

Что он хочет сказать?

Она перевела взгляд с одного на другого, пытаясь понять подоплеку происходящего, но... должно быть, боялась понять.

– Отпусти ее, – прозвучал голос Кайла. – Вам она не нужна.

– Нужна, и ты лучше других знаешь это. Королева слишком...

– Не надо! – опять оборвал его Кайл. – Не надо, просто оставьте нас обоих в покое.

– Сам знаешь, что не могу. – Граф Эссекс обернулся к тому из мужчин, что, как Соланж поняла, был главным над остальными. – Оставьте нас, – велел он. – Нам нужно поговорить по душам.

– Нам не о чем говорить, – возразил ему Кайл. – Все давно было сказано. И я умоляю во имя старых привязанностей, если они хоть отчасти для вас что-то значили, – отпустите нас. Дайте уехать на Острова! Проявите милосердие, граф.

– Не могу.

Комната, между тем, опустела: кроме Кайла, Соланж, Уильяма и их собеседника в ней никого не осталось. Граф же, словно только теперь заметив молодого поэта, улыбнулся вдруг...

– Это вы покупали настойку для перевертышей на Мосту? – обратился к нему. – Мне донесли, что какой-то мальчишка, сам будучи без браслета, отоварился у подпольного торгаша и сумел уйти от ищеек. Вы ловкий молодой человек, не так ли, мой друг?

– Полагаю, что так, – спокойно, как равный равному, ответил Шекспир.

– Такие всегда пригодятся... особенно в нашем деле.

Соланж, до этого молча слушавшая мужчин, теперь подалась вперед.

– О каком деле вы говорите, мессир? – И глаза ее ярко блеснули.

– Разве ваш друг не рассказал вам еще? – ответным вопросом отозвался мужчина. – Ай-яй-яй, утаил от вас самое важное. Как он мог?

Кайл ожег его взглядом.

– Соланж ни к чему ваши ядовитые речи, – процедил он сквозь зубы. – Вы могли отравить ими меня и других, но ее отравить не получится. Я просто вам не позволю!

Эссекс, казалось, ничуть не смущенный такими речами бывшего друга, продолжал приторно улыбаться и, осмотревшись, придвинул себе табурет.

– А знаешь, я полагаю, ты просто боишься, что девица поддержит меня, – сказал он, удобно присаживаясь. – Добровольно. По собственной воле. Вот и молчал, и сейчас затыкаешь мне рот.

– Это неправда.

– Так скажи ей сейчас. Ответь девушке, для чего мы два года наблюдали за ней, выжидая тот самый момент... Что, кишка тонка? Это так не похоже на Кайла, который горел нашим делом и мечтал совершить невозможное. Что в тебе изменилось? – говоривший глядел ему прямо в глаза. – Что потушило искру?

– Правда, – хмуро откликнулся Кайл. – Я увидел настоящую суть происходящего. Вашу суть, Роберт.

На этих словах граф перестал улыбаться. Жесткая линия рта, смягченная пусть наигранной, но улыбкой, обозначилась четче. И глаза сделались злыми.

– Ты наивный дурак, – кинул он. – А такие, как ты, живут не реальностью, а мечтами. А на мечтах новый мир не построить! Это утопия. Окстись, парень!

– Да я как бы уже, – хмыкнул Кайл. – Медвежий зверинец заставил меня многое переосмыслить!

Эссекс, услышав простые эти слова, вскочил с перекошенным злобой лицом.

– Ты меня вынудил, сосунок, – закричал, тыча в собеседника пальцем. – И не вздумай сказать, что я поступил чрезмерно жестоко! Я лишь хотел проучить тебя, дать понять, каково быть изгоем... Сам-то ты, по всему, совершенно забыл, кто ты есть: не богатый, избалованный мальчишка, а презираемый перевертыш. Такой же, как и другие... Не столь удачливые, как ты. Что, скажешь, наука не послужила на пользу?

– Лучше, чем вы полагаете.

Эссекс смерил собеседника взглядом, пытаясь, должно быть, понять, что у того в голове.

– И все-таки ты не привел ко мне девушку. Неужели тебе безразлично, что тысячи перевертышей так и продолжат страдать, притесненные королевским браслетом и «законом о компримации»?

Вот на этом моменте Соланж, совершенно запутавшись, вскинула руку.

– Постойте! Я понимаю, у вас особые отношения и огромный багаж взаимных претензий, но... ответьте мне прямо сейчас: зачем вы, сам Роберт Деверё, граф Эссекский, так желали заполучить меня в обход Уильяма Сесила, советника королевы?

Она смело, чуть изогнув брови, глядела на графа, и тот, снова сделавшись добродушным, ответил без экивоков:

– Затем, моя дорогая, что вам предназначена самая важная роль в нашем деле, – он выдержал краткую паузу, – убить королеву Елизавету. – И губы мужчины растянулись в улыбке.

– Убить королеву?! – в ужасе выдохнула Соланж. Кайл видел, как полыхнуло желтое пламя в широко распахнувшихся удивленных глазах. – Надеюсь, вы шутите?

– Я серьезен, как никогда.

Паяц Эссекс умел, если нужно, втираться в доверие, представляться этаким простачком с широкой улыбкой и манерами своего парня, но Кайл, когда-то и сам угодивший к нему на крючок, теперь лучше многих знал цену этому человеку.

Впервые встретились они лет двенадцать назад, как будто случайно. Друг пригласил Эссекса поиграть в теннис на его корте, там же был Кайл. Они сыграли два сета, причем оба раза Кайл выиграл, и потому, ощущая себя виноватым перед приятным новым знакомцем, позвал его запить горечь проигрыша в ближайшей таверне.

Кайлу было семнадцать, он казался себя удивительно взрослым и умудренным годами, и внимание важного аристократа льстило ему, как никакое другое. Увещевания же опекуна лорда Берли, быть осторожней с новым приятелем, результата не дали: Кайл продолжал с ним сближаться, и вскоре буквально заглядывал тому в рот в ожидании каждого слова.

А слова графа выходили замысловатыми и такими приятными слуху, что, когда, пригласив его как-то в «Кабачок Эссекса», он заговорил о страданиях перевертышей, Кайл даже не насторожился. А ведь родители постоянно твердили: «Будь осторожен! Не заговаривай с чужаками о том, что тебя якобы не касается. Ты – человек, и так пусть все и думают». Браслета он не носил, ибо опасно, что кто-то заметит его, и обращался только в собственном парке или лесу, и об оборотнях старался ни думать, ни говорить. Его приучили так с детства!

А тут такой разговор...

Да еще в месте, как выяснилось, наполненном перевертышами.

– И люди, и перевертыши – все созданы одним Богом, мой мальчик, – вещал ему тогда Эссекс проникновенным, наполненным сострадания голосом. – Но, испугавшись их силы, люди начали сторониться собратьев, церковники клеветать на них, называя порождением дьявола и еретиками, а королева... окольцевала браслетом вкупе с «законом о компримации», сделав несчастных узниками в своих же телах. Посмотри, мальчик, посмотри вокруг, – Кайл до сих пор помнил, как собеседник указал на посетителей за столами, – все эти несчастные жаждут свободы и равенства. Права быть тем, кем хотят, понимаешь?

Он кивнул.

– Да, сэр. – И глаза опустил, так как сделалось стыдно. Сам-то он все эти годы жил без браслета и даже думать не думал, каково остальным, закованным в «кандалы» перевертышам.