Вот и теперь будто судорогой стянула все тело – ни шевельнуться, ни двинуться.

– Соль? – Большие, теплые руки накрыли ей плечи. Она задрожала под ними, проклиная и эту свою секундную слабость, и сам участливый голос, при звуках которого эта слабость усилилась, и в целом свое неумение абстрагироваться от боли, к которой давно стоило бы привыкнуть. Знала ведь, что одна в целом мире, но все равно так по-детски надеялась...

– Все хорошо. – Передернув плечами, она дала понять Кайлу, что не нуждается в неуместном сочувствии.

И вообще не нуждается в нем никогда и нигде...

Она не ребенок, чтобы ей дули на ранку, как это делала мать, стоило ей оцарапать колено.

– Итак, что я должна буду сделать? – обернулась она с решительным видом, глядя на Эссекса.

Тот улыбнулся.

– Сущий пустяк, моя дорогая. Уильям расскажет вам обо всем... Мы условились с ним, как все будет.

Соланж посмотрела на друга испепеляющим то ли презрением, то ли осуждением взглядом. В любом случае, настроение у нее было не то, чтобы глядеть и выслушивать Эссекса дольше, а потому, кинув глухое «прощайте», она зашагала к воротам. Шекспир – за ней.

Так, прошагав довольно долгое время по направлению к Темплю в полном молчании, Соланж, наконец, обратилась к Шекспиру.

– Так ты добровольно готов участвовать во всем этом? – спросила она. – Готов убить королеву ради денег и славы?

Уилл, глядевший до этого себе под ноги, вскинул взгляд. И Соланж как-то вмиг устыдилась, что заподозрила его в низости... В этих глазах не было подлости и обмана.

– Врать не стану, мне нужны деньги, Соланж, – честно признался молодой человек. – Ради них я сюда и приехал. Но это не значит, что я безнравственный человек... И королева, несмотря на все свои недостатки, не заслуживает такого. – Он скользнул взглядом по беспокойным рукам девушки в черных перчатках.

Его собеседница, как-то враз сдувшись, спросила в отчаянии:

– Как же нам тогда быть?

Шекспир пожал плечами.

– Придумаем что-то, а сейчас нужно в театр. Если Бёрбедж прогонит нас со двора, план провалится, еще даже не начав исполняться!

Кайл видел и знал, что, несмотря на завистливое неприятие брата и холодное отчуждение неродного отца, Соланж тянулась и к тому, и к другому в надежде на толику неутоленной любви, но каждый раз получала лишь оплеухи. Не буквальные, но от того не менее хлесткие...

Вот и сейчас, обвиненная братом во всех преступлениях, она так и стояла безмолвная, одинокая и, Кайл чувствовал это, совершенно несчастная. Захотелось пойти и утешить, плевать, что подумают Эссекс и прочие, – он и пошел... Опустил руки на девичьи плечи и, глядя на тонкую прядку волос, колышущуюся от ветра, прошептал ее имя...

Соланж задрожала.

Все ее тело, окаменевшее было, расслабилось, ожило. Сердце забилось сильнее и громче... До страстного захотелось уже не просто касаться руками, прижать к себе ее всю, стиснуть до боли – просто дать знать: ты теперь не одна.

Но она отстранилась.

И после нескольких фраз торопливо пошла со двора вместе с Шекспиром. Он бы тоже пошел, но хозяин Лестер-хауса удержал его вдруг...

– Кайл, друг мой, позволь перекинуться с тобой словом наедине.

– Что вы хотите? – довольно невежливо кинул он, порываясь в другом направлении. И, наверное, не умея этого скрыть, так как граф снисходительно улыбнулся.

Почти жалостливо, по сути.

– Ну не здесь же, на улице, – попенял с легким укором. – Войдем в дом. – И продолжил дорогой в свой кабинет: – Вижу, маленькая лиса приручила большого медведя. Право слово, решительно удивлен, удивлен и растерян, мой друг: мисс Дюбуа, конечно, прекрасна, но совершенно... – он взмахнул кистью левой руки, – как бы это помягче сказать... совершенно неудобоварима. Кхе-кхе! Платоническая любовь – это для мальчиков, вроде Шекспира, мой друг, но точно не для тебя. Я ведь вижу, как ты на нее смотришь – алчным взглядом оголодавшего хищника, но...

– Не надо лезть ко мне в душу, граф, – оборвал поток его красноречия Кайл. – Что вы хотели? Говорите – покончим скорее.

– Опять за ней побежишь?

– Я просил не лезть ко мне в душу... – прорычал Кайл, уязвленный самим тоном вопроса, жалостливо-уничижительным. И подумал, как было б прекрасно ошарашить бывшего друга рассказом о том, что Соланж для него безопасна, но давно принял решение не распространяться об этом, и потому промолчал, сцепив зубы.

– Хорошо-хорошо, хочешь страдать, как сопливый мальчишка, дело твое. Но пойми, эта твоя не вовремя вспыхнувшая симпатия усложнила мне дело: пришлось выслеживать вас обоих по всему Лондону, и не только. Я искренне опасался, – голос Эссекса то ли наигранно, то ли всерьез потеплел, – что «вдова» ненароком умертвит и тебя. Что, не веришь? После облавы в лесу мне принесли ее вещи, полный комплект, но ты все равно изловчился ее увезти. Страшно подумать, как ты рисковал, спасая эту девчонку... Вдруг бы коснулся случайно. – И с укором: – Неужели любовь совершенно затмила твой разум? Одумайся, Кайл, эта девица не стоит того. Враждовать из-за убийцы-мошенницы – последнее дело. Вернись ко мне! Мы были хорошей командой, и будем снова.

Кайл скрипнул зубами.

– Не Соланж развела нас, чтобы вы знали, граф: это сделали ваши амбиции. Ваша ложь. Пустые клятвы, коим я больше не верю.

– И зря. Я никогда никого не обманывал!

Кайл усмехнулся.

– Мне наскучил наш разговор. Я ухожу...

– Да постой ты. – Эссекс подался к нему, не подходя, впрочем, близко. – Я признаю, что был чрезмерно жесток, велев заключить тебя «королевским браслетом» и отправить в зверинец. Но и ты пойми меня тоже: ты убил своих же людей, помогая девчонке сбежать, и схлопотал пулю в грудь, упустив ее. Я заслуженно разозлился...

Покаяние первой фразы сменилось укором, который Кайл выслушал, сдвинув брови.

– Считайте, я вас простил, – хмуро ответствовал он.

Эссекс выругался в сердцах.

– Глупый мальчишка, не губи себя ради девки! Она уничтожит тебя.

– Может, я того и хочу...

Их взгляды встретились, словно схлестнулись стихии. И сколько они так молчали, глядя друг другу в глаза, сказать было сложно. Время как будто замедлилось и побежало быстрее одновременно...

А потом Эссекс сказал:

– Можешь вернуться в Блэкфрайарс-хаус. В конце концов, о тебе многие спрашивали, да и жить в том клоповнике, где ты сейчас обитаешься, удовольствие, полагаю, не из приятных. Ты все-таки аристократ, а не портовая шлюха!

Кайл выдержал краткую паузу.

– Чтобы вернуться в свой дом, ваше, граф, дозволение мне не нужно, – произнес он. И развернулся, чтобы уйти, но собеседник добавил:

– Не забывайся, мой мальчик, мы повязаны так же тесно, как прежде. Не вынуждай меня посчитать тебя вместо друга врагом!

– Счастливо оставаться.

С такими словами Кайл покинул кабинет графа Эссекского и торопливо вышел на улицу. Глотнул свежего воздуха, шумно втянув его через ноздри и пытаясь унять раздражение, вызванное недавней беседой, а потом, понимая, что упустил Соланж и поэта, зашагал в направлении дома. В конце концов, он точно знал, где они могли быть, и он пойдет туда сразу, как переоденется...

Пришло время действовать по-другому.

Старый слуга, не веря глазам, впустил его в дом.

– Какое счастье, сэр, вы вернулись! Я молился о вас денно и нощно, и вот Господь ответил на эти молитвы.

– Благодарю, Катберт, ты верный друг и хороший слуга. Будь уверен, тебе за это зачтется на небесах!

– Этой надеждой и живу, сэр. Что прикажете?

– Сейчас мне бы помыться и привести себя в должный вид, а ты после найми кухарку да пару горничных. Я какое-то время поживу в Лондоне, и тебе нужна будет помощь...

– Все сделаю, сэр. В лучшем виде, как вы пожелаете! Это счастье, что вы снова дома. А эти с улицы наконец-то ушли...

Кайл кивнул.

– Об этом не беспокойся. Лучше проветри комнаты наверху и приготовь для гостей...