Оглядывая лица студентов, Ланж мазнула взглядом по неукротимому Борису Бравадину, но остановилась на колючих глазах девушки, сидевшей в одиночестве, за самой дальней партой у окна. Ее насупленное лицо в форме сердечка до боли напомнило Флер, вызвав бурю болезненных воспоминаний.

После занятия шестикурсники обсуждали француженку, и почти все пришли к выводу, что она не так ужасна, как они думали. Борис по-прежнему желал поставить ее на место, а молчаливая девушка с дальней парты взяла свои вещи, и незаметно покинула кабинет.

18 сентября 1830 года по Арагонскому календарю

Первые недели Ланж и минуты не могла выделить на отдых: с каждым курсом, проходящим ее предмет, ей приходилось бороться и доказывать свое право находиться здесь. Все свое свободное время она посвящала изучению учебной программы, дабы давать материал так, как утвердили в Министерстве народного просвещения Российской империи, а не отвлекаться на опыт в Академии Борре. Тем более за ней следили цепкие глазки отдельных учеников, желавших сделать ей гадость, и не меньше она опасалась подвести ректора, под свою ответственность позвавшего ее преподавать в Исеть. Лишь случайно она об этом узнала, подслушав разговор Онежского и главного библиотекаря.

Однако в эту субботу девушка наконец-то проснулась позже обычного, с улыбкой предвкушая спокойный день. Завтрак она пропустила, но благодаря Гастону они вчера стащили немного еды, и, устроившись в теплой постели, с удовольствием поглощали холодную курицу.

— Интересно, а если бы старая Ланж Ганьон, какой ты была до суда, увидела тебя сегодняшнюю, что бы она сказала?

Девушка сощурила глаза, прикидывая, как отомстить вредному фамильяру, но на сердце было так легко и спокойно, что она отложила месть до худших времен.

— Хм, дай подумать, — протянула задумчиво. — Старая я была бы в ужасе от вида моих рук с короткими ногтями, давно не бывавшими у парижских мастериц, еще и сжимающими кусок птичьего мяса!

— Да, старая ты не опустилась бы до уровня дикарки! Но если честно, сегодняшняя Соланж Ганьон мне нравится больше!

— Правда? Почему?

— Я отслужил многим поколениям твоего рода, и никогда среди вас не видел такого же заносчивого и невыносимого сноба как ты! Точнее, как старая ты. Новая версия тебя вполне годится.

Соланж опять не смогла рассердиться, смеясь словам фамильяра, и даже признавая его правоту. Она никогда не была добрым человеком, осознавала это и гордилась собой, своим честолюбием и целеустремленностью. Она все время доказывала всем, что она лучшая, а этим утром она просто завтракала курицей, сидя в своей постели, без столовых приборов и слуг на подхвате. И она была счастлива.

— Надо собираться, Гастон. Не знаю, как ты, а я хочу исследовать лес и подземелье Академии.

— Ну так собирайся! Моя шкурка всегда на мне, это тебе надо надеть кучу тряпок.

Облачившись в простую одежду, Соланж накинула просторную куртку, зашнуровала сапоги, и отправилась гулять в одиночестве, подальше от коллег и учеников. Последним было запрещено бродить в лесу, но на преподавателей запрет не распространялся, и девушка с удовольствием вдыхала запахи леса, чувствуя, как кружится голова от кислорода.

В Париже ей не было дела до природы: в больших городах люди помнят о том, что постоянно у них перед глазами. Это деньги, развлечения, карьера, непрекращающееся кипение жизни.

— Ланж! — рыкнул фамильяр, и девушка ощутила прилив угрозы.

Она спряталась за широким стволом, создавая вязь. Энергия разошлась широким потоком, и заклинание опознало Диану Окскую, ту самую студентку шестого курса, напомнившую внешностью Флер Андре.

— А вот и первая нарушительница, — хмыкнул расслабившийся Гастон.

— Надо вернуть ее в замок.

Но девчонка бесследно исчезла.

— Вот зараза!

Соланж усилила вязь, вкладывая много энергии, однако заклинание не находило ни одной живой души в радиусе действия.

— Ладно тебе, давай сделаем вид, что никого не было.

— Нет, Гастон, так нельзя! Ты же помнишь, почему Онежский запретил студентам выходить за пределы Академии! Один из оборотней исчез, и нашли его едва живого. Он до сих пор находится у лекарей. Вдруг с девчонкой тоже что-то случится, и ее жизнь будет на моей совести.

Он не успел сказать ни слова, как на грани слышимости раздался крик.

— Туда!

Диана умолкла, но они запомнили направление, и мчались на пределе своих возможностей. Гастон обогнал хозяйку: его нюх играл им на руку.

— Мы уже близко, я чую кровь.

Еще пять минут, и фамильяр резко повернул направо, останавливаясь у дерева с вылезшими на поверхность корнями. Соланж подбежала к нему, и увидела студентку, лежащую лицом вниз.

— Она... — ее голос дрогнул, но изучающая вязь показала, что Диана жива.

— Дышит, — подтвердил Гастон.

— Надо связаться с Онежским.

Она материализовала вязь, вплетая увиденное, и отправила Дмитрию.

Девочка глухо застонала.

— Эй, ты меня слышишь? Это Соланж Ганьон, твоя преподавательница. Я вызвала помощь, с тобой все будет хорошо.

— Ммм, больно, — хрипела студентка. — Напали, со спины.

— Тише, не разговаривай.

— Как и на Герца.

— Кого?

— Оборотня, моего... друга. Меня не пускали к нему, не говорили, что с ним, но я подсмотрела, было много крови.

— Значит, тот парень — твой друг, и ты пошла в лес искать того, кто это с ним сделал?

— Да, — рыкнула девушка, кусая рукав куртки.

На спине проступило пять кровоточащих порезов, глубоких, судя по всему. Гастон принюхивался к ним, но не мог определить, кто их нанес.

«Где же помощь!» — мысленно воскликнула Соланж, и, как по заказу, рядом раздались голоса. То были Дмитрий Онежский, декан магов Бунин и четверо лекарей.

Спустя пару часов Ланж сидела в кабинете ректора, судорожно дуя на горячий чай. Гастон с видом льва восседал у ее ног, с вызовом смотря на черного кота — фамильяра Дмитрия. Сам Онежский ходил из угла в угол, и на лице его читалось плохо скрытое раздражение.

— Вот же глупая! — воскликнул он, остановившись. — Решила в одиночку искать в лесу убийцу! Ну уж нет, ее я точно исключу! Пусть лучше дома сидит, под надзором родителей. Хотя бы в безопасности будет.

Парижанка элегантно сделала глоток, отложила чашку, и заметила:

— Не стоит торопиться, господин Онежский. Насколько я поняла, Диана влюблена в того оборотня.

— Она сама так сказала?

— Она назвала его «другом», но ее интонация в тот момент и маленькая запинка без труда позволили расшифровать ее истинное отношение к парню. Так вот, она всеми способами пыталась узнать, как он, но ей не позволили навестить «друга», и не сообщили, как он. Потому она и решилась на такой отчаянный шаг, чтобы сделать хоть что-то, а не сходить с ума, сидя в крепости.

Ректор судорожно вздохнул.

— Боль тех, кого любим, мы всегда чувствуем острее, чем собственную, — сказал он тихо, и уже громче добавил: — Вы правы, мадмуазель Ганьон. Мне стоило подумать об этом, понять, что одним запретом ничего не добьешься. Эти молодые упрямцы всегда поступают по-своему, вот и результат.

— Как себя чувствует студентка Окская?

— Без сознания.

— Как же так? — Ланж нахмурилась. — Она говорила со мной, и раны были не смертельны.

— Лекари погрузили ее в сон для исцеления, но лечебная вязь не принесла результата. Как и в случае с парнем. Не знаю, кто это сделал, но ребят словно проткнули когтями, и внутри них расползается яд. Он мешает исцелению. Боюсь, — он внимательно посмотрел на Соланж, — вам придется постараться на занятиях, обучая детей защите. Мы столкнулись с серьезной угрозой.

19 сентября 1830 года по Арагонскому календарю