Соланж поперхнулась слезами, и рассмеялась, глядя, с каким серьезным видом Бунин называл ее женой, заедая жажду откровений колбасой из конины. Успокоившись, она вновь отвернулась от него, пытаясь собраться с мыслями.

— Епископ Жиро ненавидел меня со времен Парижа, потому что не смог добиться наказания. А сюда его отправил мой отец, епископ сам мне об этом сказал. Стоило отцу узнать, какие у меня появились проблемы, как он спустил на меня этого пса, надеясь, что на этот раз мне не удастся выкрутиться.

— Подожди, — сказал обескураженный Бунин. — Я могу понять Жиро, французские церковники всегда славились своим излишним фанатизмом, но твой отец... Зачем это ему?

— Если бы ты его знал — у тебя не возникло бы такого вопроса. Мой отец всегда был своеобразным человеком, гордым и высокомерным. Он не любил ни мою мать, погибшую много лет назад, ни меня. Во мне он ценил только мой характер, мою репутацию сильнейшей волшебницы Парижа. Но, когда меня обвинили в убийстве, а Церковь втоптала меня в грязь, честь семьи Ганьон оказалась под угрозой, и отец вышвырнул неугодную более дочь и из дома, и из сердца.

Голос Ланж надломился, но она нашла в себе силы закончить рассказ.

— Когда я прибыла в Академию, то не получала писем с родины. Никто не думал обо мне, не беспокоился, не желал убедиться, что со мной все хорошо. Я не жаловалась, так как не желала лишнего внимания: мне его и так с лихвой хватило! Но одним утром служанка принесла мне письмо, и мы с Гастоном удивились, увидев на конверте герб нашей семьи.

Бунин кивнул, вспомнив тот инцидент в столовой.

— Во мне проснулась слабая надежда вновь обрести семью, поддержку, но на самом деле он потребовал от меня сменить фамилию и вернуть обратно фамильяра. Гастон же является родовым фамильяром нашей семьи, а меня отец перестал считать достойной носить фамилию Ганьон.

Мужчина сжал кулаки, представляя, с каким удовольствием сжал бы их на шее никчемного отца Ланж, но девушка этого не увидела, по-прежнему не поворачиваясь к нему лицом.

— Гастон не пожелал возвращаться, и разорвал связь с нашим родом. Теперь после смерти он вернется в забытье, куда попадают духи всех фамильяров, и либо возродится заново кем-то другим, либо же останется там навсегда. И на это он пошел ради меня, — она не могла больше сдерживать слезы. — Представляю, как взбесился отец! Он решил любой ценой вернуть фамильяра, поэтому и отправил сюда епископа, поэтому нас и разделили, ибо хотели по отдельности увезти в Париж: меня на виселицу, а Гастона — на расправу отцу.

Иван заключил ее в медвежьи объятия, боясь только, что она заметит, что он не помыл руки после мясной колбасы.

— А знаешь, почему он так резко взялся за меня? Оказалось, — Ланж нервно захохотала, — он обзавелся ребенком, сыном! Мальчик родился в сентябре, вскоре после моего отъезда в Исеть. Я и не знала, что он женился во второй раз, все было покрыто густым мраком тайны. Поэтому я и перестала быть ему нужной, появился новый наследник рода.

Облегчив душу, она почувствовала легкость, будто с ее плеч сняли непосильный груз. Да, время слез прошло, пора вступить на тропу войны!

26 февраля 1831 года по Арагонскому календарю

Пока в казахской юрте гадали, кто похитил Гастона, в Академии защитники Исети недоумевали, куда могла пропасть беглая парижанка, а в лагере мертвецов проходила подготовка к грядущей войне. В то же время в тысячах километров от Оренбурга, в кабинете без окон двое мужчин обсуждали ситуацию в отдаленной губернии.

— Я ознакомился с донесением, и, кажется, Сухтелен теряет контроль.

— Граф Сухтелен, — поправил его собеседник.

— Простите, ваша светлость, я оговорился.

Мужчина с невзрачной внешностью поспешно поклонился, прижимая к груди документы, будто они могли его защитить от гнева высокопоставленного начальства, но начальство и не думало злиться.

— Продолжайте. Я хочу знать, что происходит в Оренбурге.

— Двое учеников Исетской Академии перешли на сторону нежити.

— В каком смысле перешли?

Невзрачный нервно сглотнул.

— Их обратили.

— Когда? — вопрос был задан с леденящим спокойствием.

— Оборотня — в последних числах августа, волшебницу — спустя несколько недель.

— И вы докладываете мне об этом только сейчас?

Мужчина не стал оправдываться, чтобы не вызывать презрения у князя. За годы службы он уже хорошо изучил начальство.

— Ведомство, занимавшееся вопросом Оренбурга, пыталось самостоятельно решить проблему. А если быть точнее — скрывало бедственное положение в провинции.

— Понятно, — сказал князь, мысленно подписывая смертные приговоры. — Придется мне озаботиться кадровой перестановкой. Дураки весьма опасны на высоких должностях, не так ли?

Отвечать было опасно, как и игнорировать начальство.

— Вам виднее, ваша светлость. Позволите продолжить?

— Позволяю.

— Граф Сухтелен направил запрос на помощь из столицы, однако ведомство отказало, сославшись на необходимость сокрытия тайны, и посоветовало графу справиться собственными силами.

— Да уж, хороши помощники. Не изменой ли тут попахивает… Но да ладно, с ведомством я сам разберусь. Расскажи, как справлялся губернатор.

— Ученики бежали из Академии, их настоящее местонахождение неизвестно. Мертвецы пока выжидают, а из Министерства народного просвещения пришла записка, что в Академии расформировали два факультета — мордовских ведяв и витряников.

На этой новости глаза князя потемнели.

— Их поэтому и приняли в Академию, чтобы следить за их верностью короне, а не из меценатства, — с яростью произнес он. — А им позволили просто уйти! Где же они сейчас, чем занимаются? Где гарантии, что они не задумывают измену?

— Ведомство не предоставило информации по этому поводу, — кротко ответил помощник, подумав, что на пепелище карьеры других он сможет построить свою собственную судьбу.

— Дальше.

— Губернатор попытался отговорить ведяв и витряников от опрометчивого шага, но они не вняли его доводам. Оборотни же остались, и их усиленно тренируют с магами. Ректор Дмитрий Онежский увеличил количество занятий по боевой магии и защите от темных искусств, и временно убрал менее полезные дисциплины.

— Верный шаг, одобряю. Онежские — древний род, и только их кровь сдерживает мертвецов. Но да это не поможет, когда твари перейдут к действию. А что там касательно нежити?

— Их не обнаружили.

— Они должны быть рядом с Академией, я уверен. Как же их можно было упустить?

— По крайней мере, благодаря действиям графа Сухтелена по губернии была налажена охрана порядка, и мертвецам пока что не удалось добраться до жителей города. Они прячутся в лесах, и представляют опасность только для бродяг и преступников.

— Поверь, когда они будут готовы — выступят единым фронтом, и без жалости обратят всю губернию. А ведомство даже тайно не удосужилось оказать поддержку!

Помощник благоразумно потупился. Сначала он хотел очернить имя губернатора, но, когда гнев князя пал на ведомство, — переменил тактику.

— Ладно, — успокоился князь, — не время жалеть о прошлом. Тем более губернатор Сухтелен действительно проявил себя достойно, а Дмитрий Онежский не позволит мертвецам захватить Академию. Нужно лишь оказать им содействие, но так, чтобы никто не прознал об угрозе и нашем участии во всем этом.

— Я вас понял, ваша светлость. Немедленно подготовлю указ, и принесу вам на подпись.

— Постой, — окликнул князь помощника. — Почему ведомство все-таки направило нам информацию, если изначально решило скрывать?

— Так они ничего и не присылали, — с затаенным злорадством ответил мужчина. — Я узнал о проблемах в губернии после визита туда французского епископа Армана Жиро.

И он поведал князю о предъявлении обвинения в убийстве преподавательнице Академии из Парижа, об ее аресте, о приезде епископа и пытках в остроге.