Но уже первого ноября она тщательно оделась, поправила бордовый удлиненный пиджак (соответствующий цветовой гамме их факультета), сделала строгую прическу, и отправилась на занятие к седьмому курсу. С ними у нее было меньше всего проблем, но и вредные шестикурсники, как оказалось, перестали видеть в ней чужачку, так как по дороге на занятие ученики то и дело здоровались, и спрашивали о предстоящей практике: им не терпелось отработать защитную вязь. Гастон дружелюбно вилял хвостом, чувствуя радость хозяйки, и она с облегчением подумала, что прошла испытательный срок.

За завтраком от нее не отрывал глаз Бунин. После того разговора они не виделись, и девушка не могла от себя скрыть, что все еще не доверяла ему. Первые эмоции схлынули, и Ланж задумалась, на чьей действительно стороне декан?

Дверь резко распахнулась, и в помещение влетел Рыков. Он обвел всех недружелюбным взглядом, раздраженным голосом пожелал всем доброго утра, и сел за стол.

Преподавательница по зоологии мгновенно попыталась прояснить у него рабочие моменты, но декан молча поглощал завтрак, напряженно держа столовые приборы. Глянув на его побелевшие костяшки, Ланж попыталась обратить внимание Ежовой на себя. Болтливая женщина тут же обрушила на нее поток своего красноречия, а Рыков неожиданно поднял на нее глаза. Ланж непринужденно улыбнулась, стараясь не показывать страха. Интересно, он тоже участвует в заговоре? Что ему пообещали за помощь мертвецам, он ведь и так декан. Неужели метит дальше? Если мертвецы захватят власть над губернией, как они распределят сферы влияния? И остановятся ли они на одной губернии?

Новый посетитель столовой отвлек от мрачных мыслей. Это был слуга с пачкой писем. Преподаватели как раз пили чай после сытного завтрака, и в их глазах загорелись огоньки: Ежова нетерпеливыми руками вскрывала свой конверт, Рыков равнодушно скользил глазами по строчкам, на губах Бунина играла насмешливая улыбка. Ланж хотела уже покинуть столовую, как слуга неожиданно обратился к ней:

— Мадмуазель, ваше письмо.

Он протянул ей конверт, который девушка взяла машинально, едва не забыв поблагодарить. И ей было чему удивляться: за все время ее работы здесь ей ни разу не приходило писем!

— Ланж, это ведь…

Девушка посмотрела на Гастона, и села на край кресла.

— Да, письмо от отца.

На конверте красовался герб семьи Ганьон, сургуч был запечатан кольцом главы рода, и у Ланж пересохло в горле. Неужели он осознал свою ошибку, и хочет вернуть дочь домой?! Конечно, после всего случившегося она не готова была так просто забыть пережитое предательство, но сама мысль, что ее семья оказалась куда лучше, чем она думала…

— Открывай, — прошептал Гастон, подбадривая девушку.

Она осторожно распечатала конверт, развернула бумагу, и увидела убористый почерк отцовского помощника. Она всегда ненавидела плечистого испанца с колючими глазами, но отец Ланж доверял ему, как никому другому.

Обычно правила приличия требовали, чтобы письма начинались с приветствия, слов «уважаемая», «дорогая» и т.д. Это же послание было сухим, грубым, без обращений и пожеланий в конце. Такое чувство, будто автор специально старался сделать письмо предельно грубым и оскорбительным. Но даже не сама форма, а содержание поразило Соланж.

«Настоящим информируем, что ваш отец официально отказался от вас, и требует незамедлительно вернуть все принадлежащее семье Ганьон.»

— Что за черт! — воскликнула девушка, и поняла, что все в столовой смотрят на нее.

Она извинилась, и быстрым шагом покинула общество, не отвечая на удивленные взгляды Бунина и Рыкова.

Сначала она пыталась идти ровно, но унизительные слова ранили сердце, и в конце Соланж уже бежала, смахивая слезы. Дрожащими руками открыла дверь, с силой захлопнула, и через минуту полог ее кровати загорелся.

— Ублюдок! — кричала девушка, пока убранство комнаты металось по комнате и пылало.

Немного успокоившись, она села прямо на пол, вытаскивая ненавистное письмо.

— Почему он так со мной, Гастон? Он же мой отец!

Фамильяр промолчал, да и ответ не требовался: Ланж прекрасно знала характер своего родителя, и не забывала, что сама была такой же еще недавно. Пережитые страдания изменили ее, его ничто не смогло бы исправить.

— Ладно, выгнал меня из дома, лишил поддержки, позволил травить меня, как зверя. Но это уже переходит все границы! У меня и так ничего не осталось, что я ему верну?

Она обратила негодующий взгляд на фамильяра, и только теперь заметила выражение его морды.

— Гастон?

Лохматый пес опустил голову.

— Это же очевидно. Ланж. Они хотят, чтобы ты сменила фамилию, и вернула им меня.

1 ноября 1830 года по Арагонскому календарю

Разум не хотел воспринимать слова, но все же Ланж не была глупой или истеричной, хотя иногда и позволяла себе вспылить. Она быстро поняла, что отец не только решил окончательно порвать любые связи с неугодной дочерью, но и причинить ей боль. Когда Красная Церковь ополчилась на нее, и девушку выгнали из дома, она не показала своего отчаяния, не плакала, не умоляла. Месье Ганьон же был из тех, кто наслаждался чужой беспомощностью и страданиями, даже если эти чувства исходили от членов его семьи. Раз он решил вычеркнуть Соланж из своей жизни — то и сделал это с размахом, нашел ее уязвимое место.

И нет, ей не столько было жаль расставаться с фамилией, сколько с Гастоном. На протяжении долгих лет, практически с самого ее рождения они были неразлучны, и столько пережили вместе, что для Ланж лишиться его означало потерять половину себя, свою душу и совесть. Именно Гастон был тем, кто всегда наставлял ее на путь истинный, без притворства выражал свое мнение, критиковал, спорил, грубил, но в конечном счете — только он любил ее по-настоящему. И отдал ради нее все: свою магию, накопления, уважение в обществе и спокойную жизнь.

— Ланж, — жалобно проскулил фамильяр.

— Все хорошо, — девушка повернулась к нему, демонстрируя бледное лицо и упрямо сжатые губы. — Правда, Гастон, я понимаю, не маленькая ведь. Ты принадлежишь роду Ганьон, ты был фамильяром у многих представителей семьи, и не раз еще придешь из забытья, когда настанет время родиться новому магу. Ну а я справлюсь, не переживай. Ты был верным другом, спас мне жизнь. Я не забуду этого, и не разочарую тебя, Гастон. Но да ладно, — она быстро вытерла щеку, — пора идти на занятие.

По дороге она встретила Бориса Бравадина и Пелагею Крысину, которые спешили на урок по боевой магии. На следующем этаже ей встретился Герцог с двумя другими оборотнями, которые спускались в подземелье на занятие к Рыкову. Увидев француженку, Герц издевательски оскалился; такой же оскал отразился на лицах его друзей. Ланж послала им вдогонку проверочную вязь, и убедилась, что мертвый из них только Герман. По какой-то причине он не спешил обращать учеников, но Соланж была этому рада: ей хватало самого Герца и Дианы.

С седьмым курсом они отрабатывали защитные заклинания, которые студенты схватывали с приятной быстротой. Даже в хваленой Академии Борре ученикам приходилось долго собирать нити для вязи, чтобы одновременно и удерживать кокон, и самим нападать. После занятия ребята нахваливали свою преподавательницу, и рейтинг Соланж стремительно рос вверх.

Еще вчера это изрядно обрадовало бы девушку, но сейчас она могла лишь думать о письме. Ей было больно смотреть на Гастона, зная, что его у нее отнимают. Ее единственную опору, лучшего друга! Как одиноко ей будет без этого паршивого засранца! Лучшего на свете фамильяра!

— Знаешь, Ланж! — сказал Гастон, когда они поднимались на ужин. — Ты должна меня выслушать, и принять мое решение без отговаривания и споров.

— О чем ты?

— Я не вернусь в Париж.

— Но ты обязан, Гаст.