Хоть они и говорили шепотом, но все-таки разбудили Гастона.

— Ваша светлость, — поздоровался лохматый фамильяр.

— Как ты себя чувствуешь?

— Знаете, гораздо лучше, — серьезно ответил Гастон. — Все эти дни я валялся, как бревно, и у меня не было возможности выразить вам заслуженную благодарность. Позвольте это сделать сейчас!

— Все в порядке, я понимаю. Дмитрий рассказал, что ты потерял почти всю свою магию, когда спасал мадмуазель Ганьон еще в Париже. Поэтому сейчас твое исцеление заняло так много времени.

— Ему стоило лучше хранить доверенные ему тайны, — нахмурился Гаст.

— Не будь так строг к Онежскому. Он любит твою хозяйку, и очень переживал о вас, когда нам стало известно о появлении здесь епископа Жиро.

— Да, но сначала он отдал нас в руки палачам, а потом удивился, как же такое могло произойти!

— Послушай, я понимаю, через что вам пришлось пройти, но проблема в том, что девушку обвинили в убийстве, и она по-прежнему под подозрением.

— Это ложь, она не убивала ребенка!

— Тогда расскажи мне все без утайки. Ты знаешь, в чем ее обвиняют: в освобождении Германа Герцога, убийстве стражников и ученицы.

— Все было не так. Та студентка, Алия, на ярмарке попросилась вернуться обратно: ей после съеденных пирожков и блинов понадобилось в дамскую комнату. Ректор одобрил, и мы поехали на санях в Академию, где каждый отправился по своим делам. А потом примчалась испуганная Алия и сказала, что подслушала разговор оборотня с его фамильяром, решивших вытащить Герцога из заточения. Соланж приказала ей бежать за помощью, а сама отправилась в подземелье. Мы уже почти добрались, как в спину нам полетела боевая вязь. Хозяйка сразу потеряла сознание, а я увидел ухмылявшегося Германа. Перед обмороком я ощутил еще чье-то присутствие.

— Чье?

— Не знаю, не рассмотрел. Но, кажется, это был фамильяр. Когда Ланж пришла в себя, то увидела тело девочки, подошла к ней, и тут появились стражи Академии, и оглушили нас повторно.

— Как странно! — произнес граф, когда Гастон завершил свой рассказ. — Получается, Алия не отправилась за помощью, а последовала в подземелье за вами. Но зачем?

— Похоже на то, что ее отправили заманить мадмуазель к тюремным камерам, — выразил свое мнение фамильяр Юлих. — Возможно, оборотень вырвался из заточения, и использовал случайно подвернувшуюся девочку, чтобы она привела к нему Соланж Ганьон.

— Неестественное совпадение, — возразил Сухтелен. — Из всех обитателей Академии нарваться на ученицу, с которой мадмуазель только что прибыла с ярмарки...

— Вот же черт! — неожиданно вскричал Гастон. — Они там ее и словили!

— О чем ты? — недоуменно спросил граф.

— На ярмарке! Это все организовала Диана Окская, она давно была влюблена в Германа Герцога, и пошла бы на все, лишь бы его вызволить! Представьте, что она пробралась на ярмарку, где и без того полно людей, схватила там Алию, угрозами или ласковыми речами убедила освободить Герцога, а тот, когда выбрался на свободу, приказал привести к нему Соланж! Он ведь давно ее преследовал, и явно захотел отомстить, переведя подозрения с себя на нее. Только у него хватило бы жестокости убить Алию!

Граф с фамильяром некоторое время обдумывали услышанное, после чего ворон заметил:

— Теория интересная, но слишком много странностей. Например, как Алия могла выпустить Германа Герцога? Получается, это она убила стражников, но каким образом? Девочка не справилась бы.

Гастон затряс головой, покрывая лежанку рыжей шерстью.

— Нужно подумать, — пробормотал он. — Возможно, Диана подсказала ей, как обезвредить охрану, но не стала упоминать, чем это обернется для магов. Окская уже пыталась убить Ланж во время практики, все это видели. Она обезумела, потеряла контроль над собой, как Флер Андре когда-то.

— Знаете, что мне кажется, — прокаркал Юлих. — В Академии по-прежнему находится предатель. Либо мы ошиблись на счет Ивана Бунина, либо их изначально было несколько.

Сухтелен поднялся, и прошелся по комнате.

— Окская после смерти стала непредсказуемой, чего стоит ее нападение во время урока. Да, вы оба правы, в освобождении Герцога прослеживается элемент непродуманности, импульсивности. Не знаю, что она задумала изначально, но оборотень, вырвавшись на свободу, поменял план, заставив Алию привести в подземелье мадмуазель Ганьон.

— Если бы вы сразу дали нам шанс объясниться! — с горечью ответил Гастон.

— Мне правда очень жаль! Я допустил ошибку, и опозорил свое имя, позволив причинить вред невиновным. Теперь я отчетливо вижу, что вы непричастны к убийствам, и я обещаю тебе, Гастон, две вещи. Во-первых, я не успокоюсь, пока не очищу имя твоей хозяйки от клейма преступницы. Во-вторых, больше ни один человек во вверенной мне губернии не переживет подобного!

— У вас благородные намерения, ваша светлость. Буду рад, если вы преуспеете.

— Поверь, я давно над этим работаю, но до ситуации с мадмуазель Ганьон я и не подозревал, насколько все плохо, — от злости граф скрипнул зубами. — Больше никаких ссыльных в нашу губернию, хватит уже превращать ее в край каторжан! Как только я думаю, какое соотношение преступников в нашем крае с образованными людьми, мне становится плохо от страха за будущее Оренбурга!

Гастон задумчиво почесал лапой за ухом.

— Тогда вам стоит позаботиться не только о состоянии тюрем, но и об образовании для масс. В Исетской Академии обучаются маги и представители других волшебных рас, но для простых смертных здесь не так много учебных заведений. Для женщин — так ни одного.

— Поэтому я и решил открыть особое отделение для девушек при Неплюевском училище, даже дом для этого купил. В следующем году, даст Бог, девушки будут получать образование. А нескольких казахов я и вовсе в Казань отправлю, пусть обучаются. Надо насаждать образование, пока губерния не превратилась в край преступников и дураков! И связи стоит наладить с другими губерниями, чтобы наша Россия была едина во всех планах. После положительного опыта с местной ярмаркой я испрошу дозволение устроить их по всей губернии, и мы пригласим к нам губернаторов из Твери, Калуги, Казани!

Гастон всем сердцем желал ему удачи, видя перед собой великолепно образованного, преданного своему делу человека широких взглядов. Его намерения были полны светлой надежды и веры в отечество, но фамильяр много столетий являлся представителям рода Ганьон из забытья, видел много и достойных, и подлых людей, и знал, что вторые всегда побеждают, а первые — долго не живут.

1 февраля 1831 года по Арагонскому календарю

Вечером первого февраля двое мужчин в казахских костюмах подошли к затерянному в лесу кабачку, контингент которого мог похвастаться чем угодно, кроме законопослушности и добропорядочной жизни. Иван Бунин отошел к амбару, и спрятался в тени, а его друг Жусип вошел в таверну. Там он заулыбался во весь рот, заказал выпивку, посидел с мужиками самого сомнительного вида, и спустя час направился к выходу, подышать свежим воздухом, как вдруг приметил человека в дальнем углу, и заспешил к нему.

— Пантелей, ты ли это? — воскликнул он заплетающимся голосом, плюхаясь на стул рядом с мрачного вида субъектом.

Тот осмотрел его хмурым взглядом, и попросил весельчака убраться.

— Ну ты что, Пантелей, забыл меня?

— Исчезни, полудурок.

— Разве так можно со старыми друзьями?

— В последний раз говорю…

— Да это я, Казбек, мы еще пять лет назад вместе по губернии кочевали. Ты прибился к нам, чтобы одному не пробираться в родные края. Я вот тебя хорошо помню! Давай угощу! Все за мой счет!

Преступник, который вовсе не был Пантелеем, подумал, что глупый казах с лишними монетами в кармане перепутал его с каким-то старым знакомцем, и согласился сыграть роль Пантелея, чтобы и поужинать, и обобрать дурачка, когда они покинут таверну.