— А эти... ученики?

— Я пригласил их сюда еще до того, как они умерли, и я же их вернул после того, как их обратили. Поэтому барьер их пропустил, но сами они впустить других мертвецов не смогут.

— До тех пор, пока ты жив!

— Но я ведь не последний, есть еще наследники нашей крови.

В кабинете они продолжили свой разговор, но одну деталь заговорщики упустили из виду: их подслушали.

Соланж всю субботу не могла решиться поговорить с ректором, но на следующий день они с Гастоном отправились к Онежскому, дабы поделиться новостями, и по возможности убедить его в правдивости своих злоключений.

У поворота на лестнице она услышала голоса Мизинцева и ректора, и замерла в нерешительности, так как не в первый раз подслушивала их разговор. На этот раз до нее донеслись всего две фразы: «И что ты предлагаешь, избавиться от парижанки?» — прозвучал голос Дмитрия. Ответил ему библиотекарь: «Да, так будет лучше».

— Боже мой, Гастон, ты слышал?

— Тихо! — шикнул фамильяр.

Последнее, что они услышали, это фраза «и пора бы уже найти эти проклятые дневники», после чего мужчины окончательно скрылись из виду.

Разумеется, неверное толкование вырванных из контекста слов привело к роковой путанице и не соответствующим действительности выводам.

— Они предатели, Онежский — на стороне нежити!

— А я говорил тебе, Соланж, что мне не нравится его фамильяр! Этот наглый котяра не внушал доверия, и вот, пожалуйста, они разыскивают дневники, собираются избавиться от нас с тобой, планируют погубить Академию и учащихся здесь детей!

Девушке было сложно представить Онежского злодеем, его мягкие глаза вызывали трепет и безграничное доверие, но она своими ушами слышала его признание, и оттого ей стало немного больно.

— Гастон, друг мой, кажется, я опять разочаровалась в людях! Если даже такие приятные на первый взгляд маги неспособны исполнять свой долг, быть честными и самоотверженными, продаются за власть поганым мертвецам, то кому вообще можно верить?

— Мне, и себе.

Они сокрушенно направились к себе в комнату, как на дороге у них встала Диана Окская. Девушка милейше улыбнулась, но ее глаза оставались чертовски холодными. В них Соланж видела свою смерть.

— Добрый вечер, мадмуазель. Позволите провести вас, а то мало ли какая опасность поджидает бедную парижанку в коридорах Исетской Академии?

Но Соланж достаточно натерпелась, чтобы испытывать страх: вместо этого она сплела самую мощную вязь, которую только могла создать, и атаковала мертвую ученицу.

24 октября 1830 года по Арагонскому календарю

Диана не ожидала такого напора, поэтому боевая вязь отбросила ее на пару пролетов, но она быстро сгруппировалась, и постаралась напасть. Ланж уже знала, что направленные на живую энергию заклинания не подействуют, так что сплетала вязь нетрадиционным способом, из не использующихся вместе магических нитей, но ведь работало! Диана была стихией, мертвой, но опасной и разрушительной, поэтому Ланж боролась с ней соответствующим образом.

Окская растеряла свою вальяжность, встретив успешное сопротивление. Перестав улыбаться, она плотно сомкнула бескровные губы, отчего ее лицо превратилось в белую невыразительную маску, настолько жуткую, что Ланж подавила в себе остаточную жалость. Кем бы она ни была раньше, та ученица безвозвратно ушла, и ее место заняло мертвое бессердечное чудовище.

Но вот Диана отлетела от очередного кокона, получив боевой вязью по лицу. Только Ганьон решила порадоваться, что нашла способ бороться с мертвыми студентами, как Окская подняла на нее взгляд, жутко усмехаясь. И тут уже волна отвращения накрыла Ланж, когда она увидела, как пасть твари стара расширяться, обнажая мерзкие острые зубы.

— Пошла прочь. Повторять не буду, — раздалось позади парижанки.

Гастон немедленно развернулся, скаля клыки, Соланж же не отрывала глаз от Окской, боясь даже на секунду потерять ее из виду. Диана не моргала, ее грудь не шевелилась, а взгляд выражал беспощадную жестокость. Однако же через секунду ее губки изогнулись в трогательной улыбке, она кивнула преподавательнице, и легким шагом спустилась в подземелье.

— Надеюсь, с вами все в порядке.

Глаза девушки и декана магов схлестнулись в жестком поединке.

— Я могу за себя постоять.

— Да, видел, и остался в восторге! Превосходная работа, мадмуазель!

Их фамильяры сверлили друг друга не менее напряженными взглядами.

— Так вы знали правду? — не выдержала Ланж.

— Естественно, я же не глуп! Видели бы вы Герцога, когда мы наши его в лесу: он был едва живой, и такой агрессивный, что мы едва его погрузили в лечебный сон. Правда, лечебный сон быстро перешел в мертвый, а потом ученик открыл глаза, и стал чудовищем. Но никому не было до этого дела.

— То есть вы теперь скрываете существование мертвецов в Академии?

— Это не лучшее место для разговоров, может...

— Я никуда не пойду, пока не удостоверюсь, что вам можно верить.

Бунин понимающе кивнул.

— Это логично, что вы хотите удостовериться в моей принадлежности к живым. Сплетите вязь, пожалуйста.

Ланж последовала совету, и заклинание распознало живую энергия, но магию можно обмануть, если обладать соответствующими знаниями. И декан отследил ход ее мыслей, улыбнулся, и завел руки за спину.

— Мое сердце бьется. Проверьте.

Понимая, что на кону ее жизнь, Ланж осторожно приблизилась к декану, глядя на его спокойное лицо снизу-вверх. Фамильяр внимательно следил за его движениями, и девушка решилась: приложила ладонь к его груди, и сразу же почувствовала удары сердца, размеренное шевеление грудной клетки. Бунин улыбнулся, смутив Соланж, и накрыл ее ладонь своей рукой. Теплой рукой, как у каждого живого человека.

— Вот видите, я не мертвец. Но я знаю, что они существуют, и в одиночку пытаюсь защитить учеников от нависшей опасности. Ректор он... Он тоже знает, но они с Мизинцевым и Рыковым заодно.

Девушка кивнула, вспомнив подслушанный обрывок разговора.

— Вы не один, господин Бунин. И нам действительно стоит поговорить.

Через десять минут они уже сидели в кабинете декана.

— Так как ректор заставил вас хранить молчание? — допытывалась Ланж.

— Очень просто. Сказал, либо я умолкну, и продолжу работать, либо меня отсюда «попросят». У него есть связи, ему покровительствует сам губернатор, граф Павел Петрович Сухтелен.

— Я слышала о нем только хорошее.

— Разумеется, наш губернатор уделяет много внимания национальным вопросам, ибо на наших землях живет достаточно разных народностей. Да и в других сферах от него одно лишь добро губернии.

— А еще он ратует за просвещение народа, поддерживает насаждение грамотности, и спонсирует из личных средств Академию.

— Вы хорошо осведомлены, — хмыкнул Бунин. — Да, он благородный человек, могущественный маг, прогрессивный и преданный короне, но вряд ли он знает обо всем, что творится в губернии. Например, в подземельях Академии. Хотя... у меня есть поводы сомневаться в его кристальной чистоте.

— Отчего же?

— Последние годы у нас в губернии лютовала холера, наверняка вы слышали. Много людей погибло, граф приглашал лекарей отовсюду, приказал следить за прибывающими из соседних губерний, чтобы не натаскали нам заразы. Только вот я теперь думаю, была ли это холера, или что-то другое?

Глаза девушки расширились.

— Как губернатор может такое замалчивать?

— Странный вопрос, мадмуазель. Чтобы не чернить репутацию губернии, и, соответственно, свою собственную.

1 ноября 1830 года по Арагонскому календарю

Конец октября закончился для Ланж простудой, и около недели она боролась с больным горлом, пока лекари отпаивали ее приятными на вкус чаями. Как оказалось, они не использовали магию для лечения простых недомоганий, что и раздражало (в Академии Борре любая царапина сопровождалась бригадой медиков и полномасштабным расследованием), и радовало. Ей пошел на пользу небольшой отдых и отсутствие мертвецов перед глазами.