С трудом разлепив веки, девушка увидела над собой скошенный свод, не похожий на острог, в котором ее держали. Попыталась подняться, но со стоном опустилась на ложе, и вцепилась руками в меховую накидку.

— Тише, красавица, не спеши, ты еще слаба.

Этот голос она уже слышала.

— Помнишь меня? Не бойся, я не причиню тебе вреда. Вот, выпей воды.

Приподняв ей голову, женщина поднесла к ее губам чашу, и девушка с жадностью выпила все до последней капли.

— Еще, — хрипло попросила она.

— Сейчас, осторожно, не торопись.

Придя в себя, Соланж Ганьон поняла, что находится в казахской юрте — традиционном разборном жилище кочевников, с деревянными решетчатыми стенами, укрытыми изнутри кибитки коврами, а снаружи — войлоком. Жерди, составляющие купол, упирались в шанырак — отверстие в середине купола, необходимое для освещения и вентиляции, только сейчас оно было прикрыто, чтобы защитить помещение от холода и снега. Пол был устелен коврами, в центре (прямо под шаныраком) стоял стол, а вокруг него лежали подушки для приема гостей. Вдоль стен располагались шкафы и сундуки, напротив входа стояла кровать на высоких ножках, отделенная от общей зоны малиновой занавеской с кисточками.

— Крепко же тебе досталось! — произнесла незнакомка. — Мы потратили столько магии, а ты никак не приходила в себя! Хотя мы-то исцеляли тело, но основную боль приняла на себя душа.

Голосовые связки еще не подчинялись, но Ланж попыталась улыбкой отблагодарить добрую женщину. Та улыбнулась ей в ответ, и тогда парижанка вспомнила, что уже встречалась с ней недавно.

— Вы... торговка... на ярмарке.

— Верно, красавица, я еще подарила тебе амулет. Только он должен был отогнать от тебя мертвецов, а на живых негодяев не действовал! Вот и попала ты в руки чудовищ похуже нежити.

И тогда память услужливо вернула все, что Ланж благополучно забыла. В ее глазах отразился такой ужас, что казашка прытко вскочила за каким-то отваром.

— Нельзя тебе волноваться, пей, пей давай!

— Нет, — отказывалась девушка, — нет, где Гастон? Где мой фамильяр?

Дверь открылась, и Соланж затихла, увидев вошедшего.

— Здравствуйте, мадмуазель Ганьон. Рад, что вы выжили вопреки мрачным прогнозам Данары.

Иван Бунин смотрелся весьма оригинально в традиционном казахском костюме, с отросшей бородой и тюбетейкой на голове. Однако его наряд настолько противоречил славянской наружности, что Ланж расхохоталась.

— Тише, — пыталась ее успокоить Данара.

— Ей просто понравилась моя обновка, — улыбнулся Бунин. — Видите, какие эти кочевники модники! Вряд ли вы встречались с подобным в Париже.

Успокоившись, Соланж потребовала немедленно все объяснить.

— Позже, ты только очнулась, нельзя тебе волноваться! — возражала Данара. — Еще успеете наговориться.

— Подожди, ей действительно лучше сразу все узнать. Только позвольте мне начать издалека, — сказал бывший декан, обращаясь к девушке, — чтобы не осталось не проясненных моментов.

— Хорошо, внимательно слушаю.

— В тот день, когда меня задержали, я не смог убедить Онежского в своей невиновности, да и не доверял ему. Думал, он специально решил всех собак на меня перевесить.

— Касательно собак, — перебила его Ланж. — Где мой фамильяр?

— Подождите, мадмуазель, мы еще к нему вернемся. Итак, Онежский и Рыков допросили Герцога, который заявил, что я являюсь предателем, служу Маре и планирую захватить власть в Академии. Разумеется, это ложь. Я даже не видел эту мертвечину, и никогда не встал бы на ее сторону. Однако мне хватило мозгов догадаться, кем являются студенты Герцог и Окская, я поверил в существование иных форм жизни, неведомых нам доселе, провел полное расследование, узнав, что многие в Академии в курсе происходящего, и дал себе слово, что в одиночку буду защищать детей от лесных тварей.

— Зачем вы тогда меня привлекли?

— Я не собирался, но в тот вечер в подземелье Диана напала на вас, и я был вынужден вмешаться. К тому же вы упорно лезли во все неприятности, так что пришлось сблизиться с вами, чтобы присматривать.

— Да, и для этого вы завербовали ученика Бравадина.

— Мальчишка влюбился в вас, всюду ходил за вами хвостиком, и я решил использовать его для вашей защиты, — без обиняков заявил Бунин, глядя, как щеки Соланж наливаются краской. — К тому же он по незнанию мог ввязаться в беду, например, подраться с Германом Герцогом, как сделал это, когда вас оскорбил другой ученик, Олег Кумцев, помните?

Только теперь Ланж в окончательной мере поняла, что Борис оттого и задирал ее сначала, что влюбился. И потом она вечно натыкалась на него по всей Академии, и думала, что он следил за ней из вредности, а оказалось — по просьбе декана, чтобы защитить! И с Кумцевым подрался, когда тот оскорбил ее на занятии! Боже!

— Но чего я не ожидал, — продолжал Бунин, — так это его вмешательства после моего задержания. Парень оказался смельчаком, и вызволил меня из темницы. Я понимал, что мне нельзя оставаться в Академии, но и брать с собой ребенка не хотел, поэтому оглушил, и отнес его на несколько этажей выше, спрятал в одном тупике. Уже выбравшись на свободу, я узнал, что Бравадина нашли в темнице на месте преступления.

— Но это же получается...

— Что в Академии действительно есть предатель! Он проследил за нашим глупым Борисом, позволил мне беспрепятственно уйти, чтобы все считали мою вину доказанной, и не искали других сообщников Мары. Он же нашел Бравадина, и перенес обратно в темницу, чтобы Онежский нашел парня, и допросил. Ну а дальше, дорогая мадмуазель, начинается самое интересное.

— Вы часом не о тайнике? Как вы могли так меня оболгать!

Бунин грустно вздохнул.

— Ваш упрек несправедлив. Я действительно отвел парня к тайнику, но сказал ему, что это секретное место, о котором никто не знает, и в котором он может спрятать все, что угодно, если однажды появится необходимость.

— Однако он рассказал об этом иначе! Заявил, что я там прятала дневник.

— Знаю, мне доложил один информатор из Академии. Я был удивлен, но в искренность этого союзника верю. Не перебивайте, мадмуазель, вы скоро познакомитесь. А пока что дайте мне объясниться. Итак, парень сказал, что вы прятали рукопись мертвеца в том тайнике, а потом Онежский обыскал вашу комнату, и нашел посылку с запиской, якобы написанной мною. Понимаете, к чему я клоню?

— Нет, — честно ответила Соланж.

— Я не писал никакой записки! Вы отдали все дневники, которые нашли, и не скрывали ничего от ректора, я уверен в вашей порядочности. И мы с вами не состояли в сговоре, я не приказывал вам отправлять рукопись по неверным адресам. Значит, кто-то подделал мой подчерк, и весьма искусно, раз даже Дмитрий обманулся.

— Боже милостивый! — воскликнула парижанка. — Предатель от вашего имени писал записки Борису Бравадину!

— Уверен, так и было. Поэтому студент ничего не заподозрил, ибо знал мой подчерк. Но это я понял слишком поздно, когда сбежал из темницы. Меня преследовали, я скитался, прятался, едва оторвался от погони, и был почти при смерти. Если бы не доброта Данары...

Казашка улыбнулась.

— Мы всегда помогаем людям, попавшим в беду.

— Я попросил ее найти вас на ярмарке, и передать амулет, а, когда нам стало известно о вашем заключении под стражу, мы подкараулили конвой, доставлявший вас к железнодорожной станции, и напали. Вот, кстати, амулет, — смущенно сказал Бунин, вытаскивая из кармана талисман.

— Спасибо вам большое! Я так виновата перед вами!

— Ну что вы, мадмуазель, перестаньте!

— О нет, позвольте же мне справедливо осудить себя! Я подозревала вас, и не соотнесла все неточности в обвинениях, хотя могла бы.

Мужчина взял ее за руку.

— Это не ваша война, мадмуазель. Вы не должны были столкнуться с этим злом, и из-за наших ошибок вы больше всех пострадали.

Воспоминания перенесли ее в острог, в красках оживляя перенесенные ею пытки. И снова она осознала, что рядом нет Гастона.