До самого вечера разбираю тот самый дальний стеллаж, раскладывая книги по темам. Иногда выхожу помочь Тати с многочисленными покупателями, вдруг дружно ринувшимися к нам в лавку.

Лишь когда магазинчик закрыт и мы  при свете свечей садимся ужинать, мои мысли снова возвращаются к Али.

- Тати, скажи, нет ли у тебя каких-то родственников, у которых я могу пожить, пока не закончится эта ярмарка и мы не будем уверены, что работорговец убрался из города? Боюсь, пока он здесь, я не смогу чувствовать себя спокойно, — спрашиваю с надеждой.

Женщина с сожалением качает головой:

- У меня никого не осталось, дорогая. Детей у нас с мужем не получилось родить. Братьев и сестёр у той девочки, чьё место я заняла, тоже не было.

Все мои подруги или далеко живут, и к ним тебя не отправишь. Или, наоборот, чуть не на соседней улице – смысла к ним переезжать нет, только лишние вопросы вызовем.

- Может есть домик в деревне, где я могу отсидеться? – не сдаюсь я.

- Дома в деревне тоже нет – я продала его, чтобы расширить своё дело после смерти мужа.

Тати задумывается, покусывая губы и странно на меня поглядывая.

- Ты что-то придумала? – спрашиваю осторожно – что-то в её взгляде настораживает меня.

Ответить подруга не успевает - во входную дверь кто-то стучит. Громко и очень требовательно.

Мы с Тати, как ужаленные, подпрыгиваем и в страхе смотрим друг на друга – кто может прийти в такое время?

- Иди в свою комнату, — одними губами шепчет она. – Закройся и не выходи, пока я не приду за тобой.

Я молча киваю и на цыпочках иду к лестнице. Стараясь не скрипнуть ни одной ступенькой, лёгкой птичкой взлетаю в свою комнату в мансарде под крышей.

Не зажигая свечей, торопливо достаю из шкафа холщовую сумку, где лежат все мои ценности – оставшиеся монеты, кулон в форме листика, кое-какая одежда и сухари.

Кладу ее возле двери и открываю окно – через него легко выбраться на крышу, а дальше на сарай, где у Тати хранится всякий хлам. Затем нужно спуститься по узкой лестнице на задний двор. А уже оттуда, через заботливо приготовленную мной дырку в заборе, выскользнуть в неприметный переулок, выводящий на одну из тихих городских улочек.

Ещё в первые дни своей жизни у Тати я изучила возможные пути побега и всегда держала наготове сумку с вещами первой необходимости.

В конце концов, родилась я в такие времена, когда каждый день мог стать последним на свободе, и за тобой в любой момент могли прийти суровые мужчины из одного очень неприятного ведомства.

И хотя на свет я появилась почти на излёте той ужасной эпохи, память о ней въелась в мою голову благодаря рассказам родителей. Ещё бабушки, которая всю оставшуюся жизнь держала в коридоре сумку с набором вещей первой необходимости – на случай, если тебя придут арестовывать.

Вот и я, попав в ситуацию, когда в любой момент может потребоваться пуститься в бега, всегда была наготове.

Подперев раму толстой книгой, чтобы не закрылась от ветра, я осторожно приоткрываю дверь комнаты и прислушиваюсь к раздающимся снизу голосам – мужскому и женскому.

Но сколько я ни пытаюсь расслышать хоть слово, ничего не получается. Единственное, я понимаю, что голос Тати кажется испуганным, а голос мужчины звучит совсем тихо и вкрадчиво.

- Вы не можете так поступить! – вдруг возмущённо восклицает Тати. – Мы честные женщины и своё дело я веду аккуратно!

- Но дорогая госпожа Татиана…, — мужчина тоже начинает говорить громче, и я узнаю́ в нём пахучего толстяка Фраштивца.

Интересно, зачем он явился в такой час, когда в этом городе даже друзей не навещают - время поле заката отдано для семейных ужинов и тихих посиделок в кругу близких?

Спускаюсь ещё на несколько ступенек и навостряю уши.

- Так что подумайте, госпожа Татиана. Я же к вам с самыми добрыми намерениями – вашу заявку на новый кредит городской банк непременно одобрит. Но и вы с вашей племянницей будьте добры ко мне, милая госпожа Татиана.

Что ему отвечает Тати я не понимаю – ответ заглушает шум шагов и хлопок закрывшейся двери.

Неслышно слетаю вниз, но на последней ступеньке замедляюсь.  До гостиной дохожу на цыпочках и осторожно заглядываю.

Тати стоит посреди комнаты и стеклянными глазами смотрит на какую-то бумагу в своих руках. Лицо у неё неестественно, почти до синевы бледное.

Внезапно она комкает лист и швыряет его на пол. Всхлипывает, зажимает рот ладонью и, пошатываясь, идёт к дивану. Тяжело опускается, закрывает лицо ладонями и так сидит, беззвучно плача.

- Тати, — я осторожно приобнимаю её за плечи. – Что хотел Фраштивц?

Отрываю её руки от заплаканного лица.

- Он тебя шантажировать пришёл? Из-за меня? Проблемы с банком?

Тати молча кивает на скомканный лист плотной гербовой бумаги, валяющийся на полу. Я хватаю его, разворачиваю и впиваюсь глазами в текст.

«Предписание к изъятию залогового имущества» — написано вверху документа.

- Тати, у тебя собираются отобрать лавку и дом?! – восклицаю я в ужасе, разобравшись в написанном витиеватым почерком тексте.

- Я должна банку немаленькую сумму под залог дома с лавкой. Банк потребовал немедленного полного погашения, иначе изымает залог. По договору он может это сделать. Но я всегда исправно вносила платежи и никаких разговоров о досрочном погашении не было, — всхлипывает Тати.

- Подожди, ты ведь говорила, что продала дом в деревне, чтобы расширить дело. Зачем же ты брала ещё и кредит? – я недоумённо поднимаю на неё глаза. Тут же спохватываюсь: – Ой, прости! Это не моё дело, такие вопросы задавать.

- Ничего. Не извиняйся, твой вопрос закономерен. Просто… Тот домик был совсем крошечный и старый, за него много не дали. А мне хотелось хороший магазин с большим торговым залом. Тут как раз этот самый дом с лавкой выставили на продажу. Я наш старый магазинчик продала, и домик в деревне тоже, но на новую покупку всё равно не хватало. Вот и пошла в банк… Кто же знал, что они вдруг все переиграют.

- А толстяк тебе предложил помочь уладить это дело с банком, да? – спрашиваю я, уже зная ответ – сколько таких случаев было в девяностые годы, да и позднее. Финансовые мошенники, чёрные риелторы, рейдерские захваты… Всё это мы проходили.

Тати кивает и молчит.

- В ответ он что потребовал? – задаю вопрос, усмехаясь – этот ответ я, кажется, тоже знаю. – Меня?

Тати снова кивает. Горько произносит:

- Я ему отказала. Но он не принял отказ, дал время подумать до завтрашнего обеда. В полдень он придёт за ответом.

Я обнимаю её за плечи и успокаивающе глажу по голове:

- Всё, не переживай! Завтра я сама с ним встречусь и поговорю! В конце концов, я не шестнадцатилетняя девочка, которую можно взять на испуг.

- Нет, ты что! – Тати ахает, — Как бы хуже не стало, если он узнает, что ты в курсе моего долга. Он ведь тогда ещё жёстче давить начнёт. Сейчас он добреньким прикидывается, хочет на тебя хорошее впечатление произвести. На самом деле, наверняка, он сам с директором банка столковался с меня потребовать досрочный возврат. Они старые приятели.

- Ты права, Тати, — говорю я задумчиво. – У нас ещё есть целая ночь и половина дня, попробуем их использовать с толком. Знаешь, наш завод в начале двухтысячных тоже пытались похожим способом утопить.

Я тогда с нашими юристами несколько месяцев бок о бок работала, подготовкой документации занималась. Много чего полезного узнала про лазейки в законодательстве. Уверена, в этой стране тоже есть подобное.

Я вскакиваю на ноги и требую:

- Так, не плачем! Есть у нас юридическая литература и свод королевских законов? Потому что в любовницы к этому вонючке я точно не пойду.

- Уж лучше к Али вернуться, — буркаю негромко, отворачиваясь, чтобы подруга не заметила слез в моих глазах.

Тати ещё раз всхлипывает и несмело мне улыбается:

- Я как раз перед приходом господина Фраштивца хотела  сказать, что есть способ тебе избавиться от преследований этого Али…