— Они приехали за ним, — выпаливаю, ощущая как тело пробивает дрожь.

— С чего ты взяла?

— Девятнадцатый. Там его квартира.

— Это какая-то ошибка. Дэн здесь не живёт, — отрицает уверенно.

— Живёт. Он… Он очень просил открыть ему. Настаивал на встрече с Полиной. Хотел побыть с ней. Сказал, что у него нет времени…

— Тихо, не нервничай, объясни нормально.

Сглатываю, успокаиваюсь, а затем, глядя ему в глаза, говорю:

— Его посадят, Марсель. Он с ними что-то сделал…

Марсель

Верно говорят, беда не приходит одна. Сперва случается весь этот ужас с Филатовой. Потом выясняется, что друг, в порыве мести находит виновных и совершает в одиночку расправу над ними. Теперь вот на очереди встреча с отцом, которого готовят к операции на сердце. В общем, всё не слава Богу.

Собственно, а как давно я к этому Богу обращался? Не помню когда.

— Сынок…

Мать спешит ко мне с другого конца коридора.

— Молодой человек, будьте добры, наденьте халат, его вам выдали не для галочки, — ругается медсестра, сидящая за стойкой.

Надеваю, а уже в следующий момент меня обнимают родные руки.

— Привет, мам.

Она встаёт на носочки, оставляет тёплый поцелуй на моей щеке и, отклонившись назад, с тревогой в глазах разглядывает.

— Как ты, дорогой? От дедушки узнали про Дениса. Я… Даже не знаю, что сказать.

— Да что тут скажешь, мам. Ему грозит реальный срок.

— Полина знает?

— Его при ней забирали.

— Кошмар, — прижав ладонь ко рту, качает головой. — Какой-то беспросвет кругом. С кем она? С Илоной?

— Нет. Всё это время с ней была Джугели.

— Тата? — переспрашивает удивлённо.

— Да. Она приехала в Москву сразу после случившегося.

— Правильно. Поле сейчас, как никогда, нужна поддержка.

— Петька и Сонька дома?

— Петя да. Представляешь, за неделю до нашего отъезда заболел гриппом. С ним сейчас бабушка, — тяжело вздыхает.

— Ты не переживай. Всё будет хорошо.

Кивает, но по щекам катятся слёзы.

— Не надо, мам. Не плачь, — осторожно заключаю в объятия её хрупкую фигуру.

— Я так боюсь, сынок… — признаётся тихо. — Когда-то врачи называли нам эти сроки, понимаешь?

Её беспокойство передаётся и мне. Страшно даже представить, что именно она подразумевает под словом «сроки».

Конечно, все мы (имею ввиду отпрысков) были в курсе батиных проблем со здоровьем. Видели бесконечный приём лекарств, знали про ежегодные обследования, но… Тогда это воспринималось как данность. Казалось, что просто всегда так будет и ничего плохого не произойдёт.

— Медицина не стоит на месте. Уверен, батю починят. По-другому быть не может, — сглатываю ком, вставший в горле.

— Угу…

— Держись, ма, — целую её в макушку. — Могу я зайти к нему?

— Да, там девчонки, — отступает на шаг, чтобы привести лицо в порядок.

— Что по деньгам? Я переведу, сколько нужно. Врачи хорошие? Может, за границей лучше бы операцию сделать?

— Мы советовались. Все утверждают, что делать надо здесь. Специалисты, оборудование, реабилитация. Всё на высшем уровне.

— Значит здесь. Когда операция?

— Послезавтра утром.

— Так скоро?

— Ты иди к нему, а то там медсестра должна прийти брать анализы.

Провожает меня до палаты.

Какое-то время стою перед дверью, настраиваясь, а потом, сжимая пальцами ручку, захожу.

— И она мне такая: «Абрамова, если не хочешь вылететь отсюда, сними корону с головы. Ты никто и звать тебя никак. Бездарность и посредственность в чистом виде». Нет, ну скажи, разве это нормально, па? Совсем офигела, грымза старая!

Отец смотрит на меня.

София тоже поворачивается. Вытаращив глаза, вскакивает с постели и с громким возгласом «Марсель!» несётся в мою сторону.

— Ты!

Чуть с ног не сбивает. Применяет излюбленный удушающий. Прижимается к груди.

— Привет, хулиганка, — дёргаю за левую косу.

— Я же говорила! Говорила, что он придёт! — отстраняясь, произносит довольно. — И от него не пахнет алкоголем вроде…

— Вроде, — хмыкает старшая.

— Не-не. Он трезвый, хоть и выглядит плохо.

— Рано радуешься, ещё не вечер.

Встречаемся глазами с Милой.

Вот ведь язва.

— Идём, София, поищем маму. Она хотела зайти в буфет.

— Подожди, какой буфет, блин! Дай побыть с ним немножко. Завтра он опять улетит на концерт.

— Потом. Идём я сказала, — настойчиво подталкивает мелкую к двери.

— Ну Милан!

— Глупая, что ли? Им наедине поговорить надо! — шипит на сестру и несколько секунд спустя хлопает дверь.

Молча стою, засунув руки в карманы.

Неуютная, почти звенящая тишина, напрягает, но сложно начать разговор, когда за плечами неприглядная история, подобная нашей.

— Что ты стоишь там? Иди сюда, — доносится до меня голос отца.

Шагаю к стулу. Чуть развернув его, сажусь.

— Выглядишь и правда дерьмово, Младший, — повторяет замечание Соньки. — Что за новость о том, что надумал уходить из группы?

Вот так запросто заводит разговор. Будто и не было между нами того конфликта.

— Так решил, — пожимаю плечом.

— Странное решение. От проблем оно тебя не избавит.

— Зато Я перестану быть проблемой. Для друзей, Илоны и лейбла.

— Что в итоге с Илоной? Не сложилось у вас, как понимаю?

— Нет.

— Н-да, как писал Александр Сергеевич: «Болезнь любви неизлечима». Безнадёжен ты в этом плане. Честно говоря, я думал, что со временем ты забудешь дочь Амирана. У тебя всегда было столько девчонок…

— Ты мать забыл? — бросаю в лоб. — Вы ведь тоже расставались.

— Не забыл.

— Тогда какого дьявола ждал от меня чего-то другого?

Разводит руками.

Ему явно нечего сказать в ответ.

— Ты поступил подло.

— Не отрицаю.

— Совесть не мучила?

— Иногда.

— Я страдал по ней все эти годы!

— Разлука для любви — то же, что ветер для огня: маленькую любовь она тушит, а большую раздувает еще сильней, — произносит задумчиво.

— Вы столько времени молчали! — возмущённо напоминаю. — Беркут, ты, она!

— Уже как есть, сын. Прошлого не вернуть. Тогда мне казалось, что её исчезновение тебя вылечит. Теперь впору просить Того, кто сверху, об обратном. Вижу ведь, как загибаешься. Твои пацаны сказали, ты опять раскодировался? На хрена?

— Бать, всё. Давай не обо мне сейчас.

— Нет уж, Кучерявый, давай о тебе, — чеканит жёстко. — Надо серьёзно поговорить. И сперва ты внимательно меня выслушаешь, ясно?

Киваю, исподтишка его разглядывая.

С сожалением отмечаю, что за те месяцы, в которые мы не виделись, сдал отец прилично.

— Прямо, как есть скажу. Девчонкам не могу, а ты знать должен. Потому что такие сюрпризы, ну его к чёрту. Лучше заранее быть готовым.

— Ты о чём?

В глотке пересыхает. Пульс учащается.

Мне его монолог уже заранее не нравится.

— Если так случится, что во время операции или после я отойду в преисподнюю…

— Бать…

— Не перебивай! — злится, и я смиренно затыкаюсь. — В общем, мне важно, чтобы ты осознавал, Марсель: семья будет на тебе. Мать, девчонки, Петька. На твои плечи ляжет большая ответственность и мне хотелось бы быть уверенным в том, что ты с ней справишься.

Смотрим друг на друга неотрывно.

Глаза жжёт так, будто туда кислоты плеснули.

— Не говори мне такие вещи. Заплатим сколько потребуется. Врачи сделают всё как надо, — убеждаю в этом нас обоих.

— Возможно и сделают, но предугадать, как поведёт себя мой организм, нельзя. Я общался с хирургом лично. Так что в полной мере осведомлён о рисках и процентах. Тут как повезёт…

— Ты не можешь нас оставить.

Звучит очень по-детски, но я… Я не в состоянии принять ту информацию, которую он столь спокойно преподносит.

Все мы привыкли к тому, что родители просто с нами есть. Задумываемся ли мы о том, что может быть иначе?