— Мой сын — не алкоголик и не наркоман, как пишут СМИ. Плевать на мнимые доказательства. Я не верю в это. Он не слабак. Он из другого теста, верно? Там есть характер, сила и воля.

Стыдно пиздец, но глаз не опускаю. Выдерживаю его пристальный, тяжёлый взгляд.

Так было всегда.

— Самое время привести в порядок свою жизнь. Собрать волю в кулак. Избавиться от всей той дряни, к которой ты по глупости пристрастился, и вернуть себе способность трезво мыслить. Пообещай, что сделаешь для этого всё возможное.

— Бать…

— Слово мне дай, Абрамов, — требует сердито.

Картинка плывёт.

Стискиваю челюсти до хруста.

Киваю.

— Слово… — давит он упрямо.

— Обещаю.

— Вот и прекрасно, — хлопает по плечу. — Держи его, как держала Джугели своё. Признаться, её поступок достоин уважения. Беркут — трепло! Так и знал, что он однажды расколется!

Дверь открывается. В палату заходит медсестра.

— Ян Игоревич, день добрый!

— Опять дырявить меня пришла, Елена Алексеевна?

— Ага. Контрольная экзекуция. Пять пробирочек приготовила.

— Каждый день ходит! Всю кровь из меня выкачала уже.

Женщина смеётся.

— Ой, это сын ваш? — разглядывает меня, не скрывая любопытства. — Красавец какой! Вы так похожи!

— Да уж, где мои двадцать два… — хмыкает отец.

— Там же где мои, — вздыхает медсестра. — Ой! Забыла кое-что, дура! Сейчас вернусь, мои хорошие. Вы пока прощайтесь. Буду вынуждена выгнать одного из вас, когда вернусь.

Бежит к двери. Снова остаёмся вдвоём.

«Прощайтесь».

Царапнуло до адской боли в груди.

Я не собираюсь прощаться!

— Есть сиги с собой?

— Тебе нельзя.

— Нельзя, — соглашаясь, цокает языком, — но так чертовски хочется, — хитро на меня косится.

— Не дам, — отрицательно качаю головой.

— Ой иди уже а! — встаёт и подходит к окну. — Всё, о чём говорили, только между нами. Понял?

— Разумеется.

— Я на тебя надеюсь, сын.

— Бать… — тоже поднимаюсь со стула.

— Ну…

— Прости за драку.

— Нормально всё. Это карма. Ответочка за деда прилетела, — усмехнувшись констатирует, стоя спиной ко мне.

— В смысле за деда?

— В коромысле. Иди, Младший, — повторяет, странно дёргая плечом.

Складывается ощущение, что прогоняет. Обидно даже.

Вытираю глаза ребром ладони и направляюсь к двери.

Когда шёл сюда, на душе было невероятно тяжело, но сейчас… Сейчас стало во сто крат хуже.

В коридоре, к счастью, никого из моих не встречаю. Положа руку на сердце, не готов говорить с кем-либо.

Спускаюсь по лестнице четыре пролёта. В холле стаскиваю с себя халат и грёбаные бахилы. Выбрасываю всё в мусорку и выхожу на крыльцо, по пути доставая из кармана сигареты и зажигалку.

Сажусь прямо на ступеньки.

Потряхивает. Пальцы дрожат, пока подкуриваю.

Затягиваюсь до рези в лёгких. Медленно выдыхаю и пытаюсь прийти в себя после разговора с отцом. Размотало меня конкретно.

— Как он? — голос Джугели вынуждает открыть глаза.

Девчонка стоит напротив. Всё это время ждала внизу. Сама вызвалась сопроводить меня в больницу.

— Готовят к операции.

— Вам удалось спокойно поговорить?

— Да.

Кивает и ни о чём больше не спрашивает.

Подходит ближе. Замешкавшись, неожиданно протягивает ладонь и ласково проводит пальцами по моим волосам.

Вроде простой жест, но меня жёстко выбивает, как и в случае с тем поцелуем, который я прокрутил в своей голове уже, наверное, сотню раз.

Зачем делает всё это? Играет со мной?

Улетит ведь опять в свою чёртову Барселону. Ляжет под своего тренера. Будет вот также его целовать.

Дёрнувшись в сторону, встаю со ступенек и делаю ещё одну глубокую затяжку.

— Мне надо в одно место.

Не смотрю на неё.

Чёрная ревность уже кипит кислотой по венам, и это не к добру.

— Я с тобой, — произносит она растерянно.

— Нет, я хочу побыть один. Езжай к Полине, — бросаю окурок в урну и шагаю к калитке.

Странное человек существо… Верующим становится в определённые моменты, продиктованные обстоятельствами. Как только случается что-то в жизни лютое — ноги сами ведут в места, подобные этому.

Я — не исключение. В церкви был очень давно, но почему-то именно сегодня захотелось оказаться в её стенах.

Приходится взять с собой Софию. Мелкая догоняет меня уже за калиткой больницы и прилипает намертво.

Едем на такси в Покровский монастырь. Вроде по-другому его ещё называют храм Матроны Московской на Таганке.

Покупаем свечи, оставляем их перед ликами святых. Заказываю всем близким в церковной лавке сорокоусты о здравии, помня о том, что мать всегда так делала.

На улице становимся в очередь и час сорок спустя попадаем к чудотворной иконе Матроны. Слышал, что обратиться к ней за помощью едут люди со всех уголков нашей необъятной страны.

Тоже стою перед ней. Тоже прошу. Только об одном: чтобы с батей всё было хорошо.

— Давай и туда заглянем, Марс, — Софа тянет меня к бювету.

— Зачем?

— Как зачем? Попьём святой воды. Наберём для наших пару бутылочек. Папе завтра отнесём. Полине дашь.

— Ну идём.

В итоге и пьём, и набираем, как она хотела. Ещё и умыть лицо меня там заставляет.

— Замёрзла? — взявшись за руки, направляемся за ворота.

Мороз. Снег. Стояли на улице долго. Не хотелось бы, чтобы она заболела.

— Немного. А куда греться пойдём? В кафешку может? Или к себе в гости позовёшь? Переночую у тебя, — загорается тут же новой идеей. — Закажем пиццу, посидим посмотрим какой-нибудь дурацкий фильм, как раньше. В снежки ещё можно у вас в парке поиграть!

— Давай зайдём куда-нибудь перекусить, а потом я отвезу тебя домой.

— Не хочу домой, Марсель, — ноет капризно. — Мама и Мила постоянно плачут. Не могу там находиться.

— Я завтра ночью улетаю.

— Так это ещё сутки впереди.

Молчу.

— Ой, просто скажи, что хочешь побыть не со мной, а с этой своей грузинкой.

Дуется, а я в ответ вопросительно выгибаю бровь.

— Мы видели её рядом с тобой. Она в твоей квартире живёт сейчас, да?

— София…

— Девчонки девчонками, а я сестра! Тоже имею право на совместное времяпровождение. Поехали, а, — просит, состроив грустную моську. — Я так скучала по тебе, Кучерявый…

— Ладно. Напиши маме.

Вынужденно сдаюсь, хотя чувствую себя из-за проблем с алкоголем, мягко говоря, неважно.

— Ура-ура! — Мелкая радостно хлопает в ладоши.

— Только чур уговор. Веди себя с ней нормально. Поняла?

— Замётано! И если тебе интересно, я давно изменила к ней своё отношение.

— И почему же?

— Потому что постоянно слушала твои песни. Невозможно ненавидеть человека, которого так сильно любит родной брат.

Никак не комментирую вышесказанное. Вызываю машину.

Сонька всю дорогу без умолку болтает. Рассказывает про свои школьные приключения и желание родителей отдать её в отделение кадетского корпуса, которое недавно открыли у нас в Красоморске.

— Прикинь? Это им Петровна напела.

— Кто?

— Классуха моя. Она ж от меня вешается. Постоянно предкам жалуется. Вот недавно и выдала: «Мол, вашей Сонечке надо бы туда». Овца!

— Может и правда надо? Вы ж реально на пару с Ярославом этим закошмарили там всех.

То расфигачат что-нибудь во время ссоры, то подерутся, то урок сорвут. И так на постоянку.

— Вот его, козла, пускай туда и переводят!

— Скучать не будешь? — хмыкаю.

— Кто? Йа??? — пища, пучеглазится. — Да я блин перекрещусь! Достал он меня за эти годы неимоверно! Дебил! Вот вообще не понимаю, что в нём Степанова нашла, — выразительно кривится. — Ходят они в кино. Гуляют, видите ли. Фу!

Смеюсь.

Она так забавно выглядит, когда говорит про этого мальчишку.

— А ты откуда знаешь про кино? Следила за ними, что ль?

Краснеет до самой шапки.

— Вот ещё! Мы просто с Никитосом туда ходили на этот же сеанс. Так совпало! — оправдывается спешно.