Отступив на шаг, поднимаю взгляд. В глазах мутно. Изображение плывёт.

— Ты знаешь, что я всегда хотел быть рядом со своей дочерью в этот день, — внимательно меня разглядывает. — Но ты не предоставила этой возможности.

Отдаёт цветы.

Красные розы на длинной ножке.

— Поздравляю тебя, — произносит довольно сухо.

— Спасибо.

— Никогда не думал, что моя Тата, моя единственная дочь, породнится с моими врагами, — цедит сквозь зубы.

— Марсель не связан с той историей.

— Зато его папаша связан, — бросает в сторону ресторана взгляд, полный ненависти.

— Это ваши дела. Нас ваше прошлое никак не касается, — упрямо повторяю то, что уже говорила ему.

— Он такой же. Наглый, самоуверенный, заносчивый…

— Ты его совсем не знаешь, папа.

— Осознаёшь, что провела между нами черту?

— Ты сам её проводишь.

— Как иначе? Ты теперь часть их семейки.

— По-твоему, лучше бы я вышла замуж за убийцу? За сына человека, отобравшего твой бизнес и отправившего тебя в тюрьму?

— Из всех возможных кандидатов ты выбрала именно сына Абрамова!

Не слышит меня абсолютно. На своей волне.

— Так случилось и я хочу быть счастливой.

— Счастливой, как Она?

Ясно без уточнений, что речь о матери. Тон соответствующий.

— Да. Как она. Прости уже её за это. Отпусти обиды. Столько лет прошло, пап.

— Предателям нет прощения, Тата. Я любил её!

— Это была очень странная любовь.

— Много ты понимаешь! — отзывается раздражённо.

— Что-то да понимаю. Потому что любима и люблю сама.

— Тебе просто хорошенько промыли мозги. Веришь им, да? Климову, его друзьям, мамаше. Всем вокруг, но не мне.

— Я не хочу лезть в чужое грязное бельё. Ты многое скрыл от меня. Это факт.

— Я берёг твою психику.

— Вот уж спасибо!

— Не стоило унижаться и просить помощи у этих людей. Адвокат рассказал мне о том, что взялся за это дело только по просьбе Игоря Абрамова.

— Господи, да будь просто благодарен за то, что удалось всё вернуть!

Уже и сама не выдерживаю. Начинаю злиться.

— Какой ценой?

Кашляет. Отворачивается.

— Ты о чём сейчас? — нахмурившись, уточняю.

— Нужен ли мне этот бизнес, если каждый день в голове крутится мысль о том, что дочь продалась за него по сути.

— Что? Продалась? Какие ужасные вещи ты говоришь! Не стыдно? — меня прямо-таки трясёт.

— А тебе не было стыдно жить у Него до свадьбы, — чиркает зажигалкой и достаёт из пачки сигарету.

— Я чиста, если тебе интересно! — отражаю возмущённо. — И вообще, я взрослый человек. Не должна объясняться! Особенно учитывая твоё отношение ко мне.

— Я в тебя всю душу вложил. Вырастил. Воспитал.

— И я благодарна за это! А вот ты — не умеешь быть благодарным. Люди, невзирая на прошлое, помогли мне!

Усмехнувшись, кивает.

— За что ещё мне быть благодарным? За то, что помимо жены, лишился дочери?

— Лишился?

— Да.

— Я не отвернулась от тебя после всего того, что узнала. Я не умерла. Я лишь вышла замуж за любимого человека!

— Я говорил, для меня это фактически одно и то же, Тата.

Вроде его реакция на нашу свадьбу была предсказуема, но хлёсткие слова по-прежнему причиняют боль. А я так надеялась на то, что он переступит через себя.

Закусываю губу.

В висках пульсирует.

В груди полыхает пожар обиды, но я не стану плакать при нём. Нет.

— Что ж. Раз так… — дёргаю плечом. — Значит я приму это и буду как-то жить с этим дальше.

Выбрасывает окурок.

— Ещё раз поздравляю.

Уходит, оставляя меня одну в тени деревьев.

Опустившись на лавочку, наблюдаю за тем, как его фигура удаляется, и слёзы всё же бегут по щекам. Потому что мне очень-очень больно.

Не моргая, смотрю на цветы, которые сжимаю в руках.

Уж лучше бы он не приходил…

Слышу звук приближающихся шагов.

— Ты в порядке, Тата?

Поднимаю голову.

Ян Игоревич.

— Да.

— Я так понимаю, спокойно пообщаться не вышло? — присаживается рядом.

— Нет.

— Горбатого только могила исправит. Извини. Держи.

Вздохнув, принимаю платок.

— Родители Дашки много лет назад тоже не приняли её выбор.

Делаю вид, что не в курсе.

— Почему?

— У них была довольно веская причина. Я ведь почти разрушил её жизнь. Как видишь, свою посвятил тому, что исправляю ошибки молодости.

— Наверное, ей было тяжело…

— Поначалу да, но со временем становится легче. Растворяешься в повседневных заботах, концентрируешься на собственной семье, она выходит в приоритет.

Молчит какое-то время.

— Ты спасла моего сына от пули, а я так и не попросил у тебя прощения за тот эпизод в больнице. Не имел права запрещать вам видеться. Эмоции, к сожалению, взяли верх над здравым смыслом.

— Ваше состояние можно понять. Когда сын на волоске от гибели, сложно сохранять спокойствие…

Я не лгу. Я правда его понимаю.

— Это мой самый страшный кошмар. Родители должны уходить первыми.

— Для детей — это не меньшее горе. Вы не представляете, как Марселю было плохо. Он очень боится вас потерять.

— Да куда я денусь? Мне ещё Милану и фурию Софию замуж выдавать. Петьку учить-женить.

— Дарина Александровна без вас не справится, — киваю.

— Не плачь. Тебе не идут слёзы.

— Не буду.

— Держитесь друг за друга. Вместе всё преодолеете.

— Я тоже так думаю.

— Мы поможем, чем сможем. Я у тебя навсегда в долгу.

— Вовсе нет.

— Тата…

— А вот и наш беспокойный кучерявый жених, — комментирует появление Марселя, бодрым шагом направляющегося в нашу сторону. — Потерял свою драгоценность. Кипишует.

— Всё нормально? — садится передо мной на корточки. Берёт за руку. Встревоженно заглядывает в глаза.

— Да.

— Ты чё, до слёз довёл её, бать? — наезжает на родителя без выяснения причин.

— Нет-нет, — спешу вмешаться. — Отец приходил.

— Ясно.

Целует моё запястье. Молча вытирает покатившуюся по щеке слезу.

— Оставлю вас молодёжь.

Ян Игоревич встаёт и, похлопав сына по плечу, уходит.

— Отец тебя обидел?

— Не хочу об этом.

Прижимаюсь своим лбом к его. Закрываю глаза.

— Не мог не испортить тебе этот день.

— Осадок остался, но всё хорошее ему перечеркнуть не удалось. Неравный бой, — улыбаюсь.

— Я сказал Филатовой, что мы хотим уехать.

— Очень хотим, — шепчу я тихо. — Увези меня отсюда, Марсель,

— Увезу.

— Но букет всё же нужно бросить. Поля не простит, если мы нарушим ей программу.

Возвращаемся в ресторан.

Там на террасе какая-то шумиха.

— Что происходит? — спрашивает Марсель у перепуганной Риты.

— Да я толком не поняла, что случилось. Милана испортила Оле платье. Появился Артём и позвал Горького на разговор. Они общались на повышенных тонах. Артём толкнул Пашу. Сцепились, естественно. Максим пошёл разнимать.

— Зашибись.

Протискиваемся через толпу к месту происшествия.

Час от часу не легче, но чего-то такого я, признаться, ожидала. Неравнодушна Милана к Горькому. Только слепой этого не заметит. Она ведь по старой-доброй традиции весь вечер его то и дело цепляет.

— Ненавижу тебя! Что ты наделал! — кричит виновница потасовки, заливаясь слезами.

— Ты сама это дерьмо спровоцировала, — вполне заслуженно подчёркивает Ромасенко.

— Я??? — таращится на него она.

— Видишь же, что оба пьяные. На хера лбами сталкивать?

— Я не сталкивала! Тём… — бросается к своему парню.

Тот, злой и сердитый, сидит заливает кровью рубашку.

Нос, похоже, разбит.

— Вы обалдели, пацаны? — Марсель на всякий случай тоже занимает пространство между ними. — Паха, чё такое?

Горький отмахивается.

— Всё нормально. Паренёк попутал немного, но мы вроде разобрались. Да, Беркутов?

— Пошёл ты!