— Марсель… Паш!

Роняю костыль. Горький за секунду оказывается рядом, вовремя подставив своё плечо.

Понты понтами, но я не рассчитал. С координацией беда. Сам ещё не передвигался. Позавчера и вчера меня батя на себе таскал.

— И куда эт мы настрёмились? — улыбается Макс.

— На пляжную вечеринку, — огрызнувшись, покрепче прихватываю правый костыль.

— А если серьёзно? — уточняет Паша.

— У меня тут одна дорога. Сортир, — раздражённо цокаю языком.

— Понял.

— Утка ж есть.

Утка…

— Могу подарить её тебе, Ромасенко.

— Вы только, пожалуйста, потихоньку, — Илона, отойдя в сторону, с тревогой наблюдает за нами.

— Может, чуть помедленнее? — очкуя, беспокоится Паша.

— Нет.

На клапан давит так, что промедление, боюсь, чревато последствиями.

— Дверь закрой, — командую, когда оказываемся в туалете.

— Я с тобой побуду.

— Сбрендил? — балансирую на одной ноге.

Как грёбаный оловянный солдатик.

— Тебе нельзя падать, Марс.

— Дай поссать, придурок! — забирая у него второй костыль, прямо-таки выхожу из себя.

— Ты это… Осторожно только, лады?

Матерюсь.

Как раз в этот момент дверь закрывается и мне услужливо позволяют справить нужду.

Пользуясь случаем, чищу зубы и умываю морду. Правда склониться над раковиной не могу, поэтому полоскаюсь как жаба. Вода повсюду. Летит направо и налево.

Тук-тук.

— Марсель, всё в порядке?

Илона.

— Да.

— Паша поможет вернуться?

— Буду признателен, — отвечаю ей в тон, глядя на своё дерьмовое отражение в зеркале.

Обратная дорога до кровати занимает чуть меньше времени, хотя друг делает каждый последующий шаг с опаской.

— Аккуратнее.

— Я не смертельно больной. Хватит уже, — рявкаю на девчонку, пятой точкой опускаясь на постель.

— Слушай, братан, тебе бы не только воротник, — Ромасенко на шею в фиксаторе показывает, — но и намордник. Бросаешься на нас сегодня как бультерьер.

— Очень смешно, — закидываю на кровать сначала ту ногу, что в гипсе. Потом вторую.

Поёрзав, без резких движений укладываюсь. Глубоко дышу, стараясь игнорировать усилившуюся боль.

— На фига перестелила бельё?

Успела подсуетиться, пока я был занят утренними процедурами.

— Мне не трудно.

— Никто об этом не просил.

— Вместо спасибо ещё и получила, — хмыкая, комментирует наш диалог Ромасенко.

— Можете просто свалить отсюда? — глядя в потолок, довольно грубо обозначаю своё пожелание.

— Да без Б. Погнали, Паш. Пусть депрессирует дальше сколько влезет, — хлопает Горького по плечу. После чего они оба выходят из палаты.

— Зря ты так.

Молчу.

Едва сдерживаюсь, чтобы не нахамить в довесок ещё и девчонке.

— Нехорошо получилось. Я понимаю, тебе сейчас очень трудно, но…

— Не надо меня воспитывать! Иди давай… Туда же, — всё-таки выпаливаю на эмоциях.

— Ну уж нет, — отражает уверенно и спокойно. — У нас тут мороженое тает. Большая упаковка. Ты один точно не справишься.

— Не сдалось мне это твоё мороженое!

— А ещё я скачала офигенский фильм, — чувствую, как садится на кровать.

Смещаю взгляд с потолка на неё.

Копошится. Устанавливает ноут возле моих ног.

— Щас расширение на весь экран сделаем. Ты пока чуть наверх подтянись, чтобы тебе лучше было видно.

— Вебер, ты оглохла? Мне не нужна компания.

— Мне нужна.

Запускает чёртов фильм.

Пока идёт заставка, двигает стул к постели. Затем берёт в руки пластиковое ведро розового цвета и, усевшись рядом, протягивает мне одну из ложек.

Смотрим друг на друга.

— Не вредничай, Абрамов, — склонив голову влево, произносит строго. — Мы просто посмотрим кино и поедим мороженое. Как раз на тебе проверив высказывание учёных о том, что от него поднимается настроение…

Она стала приходить ко мне в больницу каждый день.

Без конца таскает всякую всячину и упорно пытается развлекать всеми возможными способами, не позволяя киснуть.

Смотрим фильмы, слушаем подкасты, вместе проходим игры на ноуте. И постоянно Вебер умудряется придумать что-то новое. То настолку принесёт, то книжку какую. Недавно на полном серьёзе раскраску антистресс всучила с пачкой карандашей в придачу. Одну картинку я раскрасил даже. На большее, увы, моего терпения не хватило.

— Хэй! Привет, ворчун, — заглядывает в палату как-то утром.

— Привет.

Приучила к своим визитам. Чётко знаю, во сколько явится.

— Смотри-ка, что тут у меня.

Уже даже страшно представить, ей Богу.

— Та-дам!

Заходит. Заносит мою старую гитару.

Вопросительно выгибаю бровь.

— Мне кажется, она тебе давно нужна.

— Тебе кажется.

— Пусть будет, — пожимает плечами. — Вдруг возникнет желание поиграть, — аккуратно ставит инструмент у противоположной стены.

— Не возникнет, — отвечаю типа уверенно, хотя уже на следующий день в какой-то момент от желания прикоснуться к струнам аж кончики пальцев покалывать начинают.

Двое суток стойко держусь. На третьи проигрываю этот бой и сдаюсь.

Оставшись один на один с собой, беру гитару в руки и открываю порядком исписанную записную книжку.

Листаю.

Бесит моя нездоровая продуктивность. Вроде и выплёскиваешь мучающие тебя мысли на бумагу. Текстов в блокноте всё больше и больше, но легче пока от этого не становится.

Обида. Горечь. Отчаяние. Все эти чувства на постоянной основе наполняют мою грудную клетку, мешая дышать…

Подбирая мотив, снова думаю о Той, которая за столько времени не удосужилась ни позвонить, ни написать.

А я жду ведь! Как идиот, до сих пор жду. На рассвете по традиции проверяя телефон и соцсети, в которых её профайлы теперь отсутствуют.

Неужели ей всё равно?

Не хочет узнать, что со мной?

Не отошёл ли в мир иной?

Не стал ли калекой? Дурачком?

Однажды, не выдержав очередного эмоционально изнуряющего внутреннего монолога, озвучиваю все эти вопросы Илоне.

— Я не знаю, что тебе на это ответить, Марсель, — девчонка ставит фильм на паузу. — Тата попросту исчезла. Номер не доступен, страница во Френдапе удалена.

— Свадьбы с Горозией не было.

Дед, занимающийся делом, связанным с моим ДТП, смотрел его паспорт. Этот леопардовый козёл не женат, как и прежде.

— Получается, что она не с ним.

— Получается, что так.

— Тогда какого хрена? — раздражённо отбрасываю кубик-рубик в сторону. — Где она? Почему так долго не выходит на связь? Прячется? — хмуро жду ответа.

— Возможно. По городу ходят слухи о том, что Алиса Андреевна увезла внучку, сбежав от мужа.

Алиса Андреевна…

Её цифры тоже вне зоны доступа. Я набирал бабушку Джугели неоднократно.

— Эдуард Зарецкий, хоть и бывший губер, но фигура до сих пор серьёзная. Вполне вероятно, что они вынуждены скрываться и от него, и от семейства Горозии.

Немного радует тот факт, что Тата не одна. Что рядом с ней есть человек, способный поддержать и помочь.

— Предки, как назло, перестали общаться с Климовыми. Ни черта не выяснить.

— Климовы — это…

— Семья её матери.

— Ясно. А из-за чего общаться перестали? Из-за того, что Тата не дала показания полиции?

— Да. Отец даже заикнуться про неё не даёт. Такое впечатление, что люто ненавидит.

Вебер вздыхает.

— Все из-за той ситуации на неё обозлились… Парни и класс тоже.

— А сама что думаешь?

Поднимает голову. Смотрит мне в глаза.

— Думаю, Тата поступила так, потому что у неё была на то веская причина.

— Если откровенно, плевать на грёбаные показания. Почему она не пришла ко мне?

— К тебе не пускали, когда ты был в реанимации.

— Ладно, допустим. Почему до сих пор не позвонила?

— Марсель…

— Почему, Илон? Это разве трудно? Просто, мать твою, набрать!

Молчит. Опускает взгляд.