Я вдруг подумала о том, что судьба могла намеренно свести нас с Марселем. Не ради счастливого совместного будущего, а ради этого дня.

Она помогла мне вернуть ему тот кармический долг.

Пять лет назад, спасая меня, пострадал он. Теперь ситуация зеркальная. Мы поменялись местами. И если бы нужно было отдать свою жизнь взамен его, я бы это сделала, но, очевидно, Всевышний возлагает на меня ещё какие-то планы. Раз уж я по-прежнему здесь.

— Тата!

Мама. Прилетела.

Как всегда красивая, перепуганная, заплаканная, в край встревоженная, она стоит у моей больничной койки.

— Дорогая моя, — плачет. Целует. Накрывает мою ладонь своей. — Как ты, милая?

Только собираюсь что-то ответить, как звучит строгий голос медсестры:

— Ей нельзя сейчас напрягаться. Даже говорить.

— Простите, — извиняется виновато. — Ты так напугала нас… Сначала я увидела новости по телевизору, а потом мне позвонила Даша. Господи, это какой-то кошмар…

Опять плачет и мне не нравится видеть её такой. Семья Джугели итак принесла ей море бед и страданий.

— Марсель места себе не находил. Извёлся весь, — качает головой и будто бы в подтверждение её слов, мы тут же слышим разговор на повышенных тонах.

— Мне нужно лично убедиться в том, что с ней всё в порядке.

— Я не могу впустить вас в палату.

— Я должен её увидеть!

— Вы никто!

— В смысле никто? Я почти муж ей!

— Почти — не считается. Я же вам объясняю, с разрешения врача только самые близкие родственники сейчас могут на минутку заглянуть к девушке.

— Я и есть самый близкий, ясно?!

— Молодой человек!

Дверь открывается и в палату заходит Он.

— Джугели…

Парень бросается ко мне и маме приходится чуть отступить назад, отпустив мою руку.

— Нет, ну что за беспредел! Я сейчас охрану позову.

— Зовите кого угодно, — Марсель осматривает меня беглым взглядом. Взвинчен. Взволнован до крайней степени. Часто дышит. — Тата…

Столько эмоций в его воспалённых глазах читается!

Тревога. Растерянность. Страх. Облегчение.

Наши пальцы снова находят друг друга. Его — дрожат, и я стараюсь сжать их в ответ покрепче, хотя сил нет совсем.

— Немедленно выйдете, молодой человек! Не положено! — сиреной вопит женщина в медицинском халате.

— Дайте им минуту, — вмешиваясь, просит мама.

— Не положено! — повторяет та, словно робот. — Вы слышите меня?

Марсель, сцепив зубы, наклоняется ко мне.

— Я скоро вернусь к тебе, — на секунду прижимается своими горячими губами к моим и только тогда я полностью осознаю, что действительно жива.

Что это не сон, а реальность. Реальность, в которой мой Кучерявый одним своим взглядом разбивает мне сердце.

— Нельзя так со мной, — ласково гладит по лицу. В глазах стоят слёзы. Кадык дёргается, когда сглатывает. — Нельзя, слышишь? — повторяет, стискивая челюсти.

Киваю, выдыхая рвано.

— Навсегда, Джугели. Ты обещала.

Марсель

— Чё, как она, бро?

Макс стреляет окурком в урну.

— Отходит от наркоза. Повреждено ребро и правое лёгкое, но врачи уверяют, что всё будет хорошо.

— Ну слава Богу. Пацанов твоё состояние напугало, — косится на меня обеспокоенно.

— Я в норме.

— Это сейчас, а вчера что было? Горький сказал, что ты рыдал и заикался про суицид…

— Накрыло в моменте. Когда Тату увезли.

— Охерел совсем? — бьёт кулаком в плечо.

— Мне без неё ничего не нужно, Ромас.

— Это у вас, по ходу, обоюдное. Я в ахуе с неё, — качает головой. — Тупо взяла и закрыла собой как живым щитом. Вот вам и девчонка… Беру все свои слова назад относительно того, как она к тебе относится.

— Следователь приехал?

— Да, менты уже минут пятнадцать копошатся в хате этой ёбаной дуры.

— Погнали тогда поднимемся. Мне надо успеть вернуться в больницу.

Кивает и заходим в подъезд неприметного высоченного муравейника.

— Какой этаж? — спрашиваю, вызывая лифт.

— Двенадцатый. Двести первая.

Заходим в кабину. Нажимаю на кнопку.

— Батя просил, чтобы ты набрал его. Чё с трубой?

— Села.

— Ясно.

— Наберу.

— Журналюги свалили с территории больницы?

— Нет. Одному чуть табло не разбил. Лезет со своим микрофоном. В жопу бы его засунул себе!

Бесит, что даже в такие моменты пресса не видит берегов.

— В сети херова тонна статей о покушении.

— Плевать. Главное, что ты поймал эту суку.

Меня захлёстывает лютая волна ярости.

Лифт останавливается. Открываются створки.

На лестничной клетке беседуют опер и какая-то пожилая женщина. Из обрывков разговора становится понятно, что это соседка.

— Давно снимает, да. Уж несколько лет.

— А как охарактеризовать можете?

— Да как охарактеризовать… Никогда не здоровалась так-то при встрече, но вроде тихонько себя всегда вела. Мужиков не водила. Гулянок не устраивала. А чего? Ваши тут по ночи шуршали, дверь вскрывали. Убили её, что ль?

— Нет, Валентина Петровна, не убили. Сама Богу душу отдала. Спасибо за информацию, — сотрудник смотрит на нас, почёсывая взмокшие под фуражкой волосы.

— Мы к Макаренко, — отвечаю на немой вопрос.

— Да, он предупреждал. Идите за мной.

Ведёт нас до квартиры, дверь в которую приоткрыта. По очереди проходим в узкий коридор.

— А эту притрухнутую уже вынесли из ванной? — интересуется Макс.

— А ты думаешь, вас сюда пустили бы? Криминалист отработал ещё утром. Саныч, тут Абрамов, — орёт он громко своему коллеге.

— Ну пусть сюда двигает, ему будет любопытно на это посмотреть, — отзывается тот откуда-то из недр. — Ты соседей опросил?

— Ещё не всех. В двести третью сейчас пойду.

— Давай, Лёх, по-бырому.

— Это надень, — суёт мне бахилы в руки. — Культяпками ничего не трогать, — предупреждает строго. — А ты, вообще-то, подожди тут.

— С хера ли? — недовольно бычится Ромасенко.

— Ты свою миссию уже выполнил.

— Ты хотел сказать вашу работу?

Пока они пререкаются на пороге, перемещаюсь вглубь жилого помещения. Обычная на вид двушка, коих в Москве тысячи.

Так я думаю до тех пор, пока не оказываюсь в одной из комнат.

— Это что за…

Растерянно осматриваю окружающее меня пространство. Здесь повсюду… Я.

— Впечатляет, не так ли? — хмыкает следак, в то время как я замираю у двери, разглядывая весь этот треш.

Стены от пола до потолка обклеены постерами и плакатами. На полке диски и вся коллекция мерча с моим изображением, начиная от футболок и заканчивая кружками.

Натыкаюсь взглядом на диван. Даже плед и подушки — всё с моей рожей.

У письменного стола висит огромный стенд с фотографиями, и я подхожу ближе к нему, чтобы всё детально рассмотреть.

— Значит с Третьяковой вы знакомы давно? — Макаренко встаёт рядом.

Перевожу взгляд с одной фотки на другую. Тут чего только нет. Одни снимки ещё с Красоморска, другие — более свежие: из тура, например. Какие-то были опубликованы мною в соцсетях. Какие-то я вижу впервые.

— Мы учились в одной школе.

— Ага, вижу, — указывает пальцем на снимок с вечеринки, где в общей компании есть я и Третьякова. — Мотоцикл твой?

На соседней фотокарточке она позирует у моего Kawasaki.

— Да.

— В каких отношениях вы состояли? — снимает со стенда наше селфи.

Вообще не помню, когда оно было сделано. Судя по морде, я был тогда в хламину.

— Переспали один раз по пьяни. На этом всё.

— То есть никакого общения в дальнейшем между вами не случилось?

— Нет. Разошлись, как в море корабли.

— Спокойно разошлись?

Напрягаю память.

— Она настаивала на продолжении, но я сразу дал понять, что ничего больше не хочу.

— И как отреагировала?

— Истерила, плакала, пару раз пыталась поговорить. Потом вроде угомонилась.