— Ты хочешь что-нибудь сказать перед своей смертью?

— Я не умру. А вот ты — да, — девушка пыталась говорить с оттянутой вниз челюстью. Она посмотрела на дверь, за спину Синеуса, и увидела, как Райан стоял в дверях, но тут же опустила глаза и притворилась что не видела ничего.

— Что же. Тогда мне нельзя упускать возможности трахнуть еще одну рыжую шлюху.

Глаза Райана блеснули, и Мирослава видела это даже в темноте. Они оба выжидали момента, и девушка позволила Синеусу зайти чуть дальше, достаточно возбудиться от его отвратительного поступка, чтобы усыпить его мозг. Райан глазами искал предмет, которым можно было бы нанести удар.

Харальд ловким движением руки стянул платье с груди Мирославы и навалился на нее всем телом, глубже зажимая в угол.

— Когда я трахал его сучку, он смотрел, молился, в соплях и слюнях, а теперь даже не помнит этого. Я был тот человек. Я! И неужели все эти тринадцать лет, что я обращался с ним как с собственным братом, не стоят смерти этой сучки?! А теперь ты. Ты вздумала отнять у меня все. Он хотел найти Маккенну? Я помогу. Я сделаю ее из тебя!

Харальд схватил Мирославу за волосы и перевернул ее лицом к стене, чтобы зайти в нее сзади. Теперь игра зашла слишком далеко, а Райан все медлил. Он стоял там, мокрый от слез, и не мог шевелиться. Мирослава начала брыкаться и сопротивляться, чтобы не дать Харальду взять ее.

— Райан! — ее голос прорезался, и Райан опомнился.

Он схватил длинный железный прут, что стоял у печи, замахнулся и ударил Харальда по затылку. Тот замер, отпустил Мирославу, медленно повернулся и покачнулся.

— Трэлл? — удивился он. — Что ты…

— Ярл Синеус… — промямлил Райан и уставился на него мокрыми красными глазами.

Мирослава натянула платье и прикрыла груди.

— Не понимаю, Райан, как ты тогда удержался, когда сидел на ней, — промямлил Синеус, грустно усмехаясь, а затем глаза его закатились, и он рухнул на пол тяжелым грузом.

Райан бросил прут и посмотрел на Мирославу, забившуюся в угол конюшни. Он застыл в пространстве, не зная, как лучше ему поступить: заговорить с вёльвой или закончить начатое с бывшим хозяином. Он выбрал первое, подбежал к Мирославе, заключил ее в свои объятия и погладил по голове.

— Ты справился. Ты справился, Райан. Ты больше не тот ребенок. А я — не Маккенна.

Он отстранился от нее, сощурился, осмотрел ее лицо, платье, и, когда его взгляд остановился на ее шее. Кровавая царапина от ножа шла от уха до уха, словно ожерелье, а кровавые капли украшали ее, словно бусы.

— Ты знала? Все это время? О Маккенне?

— Да.

— Почему не сказала мне?

— Я пыталась, но…

Райан сделал шаг назад, в ярости схватил прут, шмыгнул носом, простонал, глотая слезы и замахнулся, чтобы добить Харальда, но Мирослава остановила его, схватившись за его локоть.

— Прошу, не делай этого.

— Почему? Почему? Почему, Марна?!! Почему я не должен делать этого? Господь свидетель! Я должен! — он плакал, не жалея себя.

— Потому что если ты сделаешь это, то ты умрешь сам. Такова судьба.

— И пусть!

— А как же Маккенна? Как же дом? Ирландия?

Райан сжал кулак, челюсти, закрыл глаза. Марна нагнулась, прошла под его рукой, державшей прут, и взяла его лицо в свои ладони.

— Я горжусь тобой. Ты сильный. Ты смелый. Так будь достаточно смелым и сильным сейчас для того, чтобы не убивать его. Это легкий путь. Для тебя. Но так будет всем хуже. Тебе. Мне. Новгороду. Маккенне. Мы должны убрать его отсюда. Либо уйти сами. Райан… Подумай об Ирландии. Потом о своем доме, куда ты вот-вот сможешь вернуться, когда мы добудем серебра.

Мирослава вдруг поднесла свои губы к его губам и легко их коснулась. Это было нечто похожее на поцелуй, но лишь касание. Райан открыл глаза, и Мирослава разомкнула губы. Ее горячие дыхание обжигало его красные губы, влажные и соленые от слез. Они встретились взглядами. И если Райан прочитал в ее глазах любовь, то она — страх и непонимание. Она отпрянула от него, сделала шаг назад, ожидая его действий, а Райан все так и стоял на месте — только опустил руку, и теперь прут касался пола.

— Я найду Бруни, — бросила она тихо и вышла из избушки. — Пожалуйста, свяжи Синеуса чем-нибудь. Там есть веревка, под лавкой.

Райан разжал кулак и выронил прут, посмотрел на Харальда, своего друга и хозяина, человека, которого он считал самым близким и безопасным и который вдруг сделался ему самым злейшим врагом.

Мирослава шла искать Бруни, но тем не менее, каким-то образом путь ее вел вон из крепости, в сторону лагеря викингов. Она убеждала себя, что вовсе идет не за дирхамом, хотя знала, что идет именно за ним. Теперь все равно. Райан не любит ее. Она для него чужак. Лишь способ найти сестру. Она должна вернуться домой и все исправить. Переписать все с нуля.

Вёльва боялась подходить к лагерю викингов, но они приветствовали ее радостно, словно старого друга или особенного гостя. Сотни мужчин бросили тренировки и окружили ее, и воспевали ее, и восхваляли ее, благодарили за дар и за спасение.

— Мне нужен конунг Рёрик, — только и сказала она, зная, что он уже там, стоит и смотрит на нее.

— Вёльва, — он вышел к ней сквозь толпу. — Ты вернулась.

Ее сердце ёкнуло. Конунг был мил и добр к ней, и ничто в его голосе не намекало на угрозу ее жизни. Что переменилось в нем?

— Ты вернулась ко мне перед самой битвой. Боги благосклонны к нам.

Конунг подошел к вёльве и положил свою руку на ее лицо, большим пальцем поглаживая щеку. Она и не содрогнулась.

— У тебя мой дирхам.

— Дирхам? Ты хочешь серебра?

— Да. 999, что ты обещал за меня и еще один дирхам, что ты взять у моей со… у моего волка. У Хати. Он мой.

— Ты про этот? — конунг вынул из-за рубахи веревочку, что висела на его широкой шее. — Это теперь мой оберег. Я снял его с самого Хати.

— Нет, это мое, — Мирослава двинулась вперед, чтобы забрать дирхам, но Рёрик ловко отстранился и вытянул руку вперед, чтобы удержать вёльву.

— А ты стала достаточно смелой и ловкой за эти дни. Темница так закалила тебя или Новгород? Что привело тебя сюда?

— Ты, — не думая ответила вёльва. — Отдай мне дирхам.

И тогда конунг понял, как дирхам важен для вёльвы. И тогда он понял, что пока дирхам будет на его шее, вёльва будет рядом с ним.

— Отдам. Если будешь моей спутницей в Хазарию и поможешь нам одолеть и тех, и других.

Мирослава проглотила ком в горле. А что ей этого стоит? Какая ей разница от того, кто в этой войне выйдет победителем? Главное, чтобы она и Райан были живы. Но затем она вспомнила об Олеге и Глебе. Они и впрямь стали для нее друзьями. Но вернуться домой? Разве это не стоит того, чтобы предать друзей, что являются лишь фантазией? Лишь ее собственным словом? Она вспомнила взгляд Райана, когда поцеловала его. Почти поцеловала. Он не был счастлив.

— Я пойду с тобой. Но сначала дирхам и остальное серебро. Пусть он будет на моей шее. Так я хочу. Иначе мои силы не действуют.

— Ты поможешь нам победить их?

— Да. Теперь я должна уйти, но я вернусь и пойду с тобой на твоем драккаре. И сейчас даже не пробуй меня пытаться держать. Будет хуже.

— Даже и не думал, вёльва.

Рёрик мягко улыбнулся и кивнул ей головой.

— Ты — вёльва. Ты говоришь с богами. А значит, и тебя мы будем чтить так, как мы чтим богов. До тех пор, пока ты служишь хорошим богам. Мои воины рассказали мне о том, что ты сделала для нас, и мы тебе благодарны. Твой дирхам ждет тебя. Здесь, у моего сердца. Возвращайся.

— Я вернусь, когда увижу остальное серебро. Оставьте его у стражников вторых ворот. Как только оно будет там, я приду. Слово вёльвы.

И тогда Рёрик сделал еще один шаг назад, чтобы показать Марне, что она вольна идти и вольна возвращаться, когда ей вздумается.

***

Марна нашла Бруни вместе с его волчицей в лесу. Он не хотел оставлять свою спутницу, но и хотел пойти с хозяйкой, и потому скулил и бегал по кругу вокруг своей больной волчицы.