— Что-то не так?

— Нет… это очень умно!

— Молодец, Марна!

— А если вы все-таки брать крепость штурмом, у них будет очень много лука!

— Лука? — посмеялся Глеб, и Марна скорчила рожу. — Луков!

— Луков! Сделайте крышу из щитов! И идите! Так всегда делают варяги!

— Мы должны поговорить с отцом и дядей, чтобы поведать им все то, что сказала ты. Сегодня конунг и ярл не в крепости. Нужно идти, Глеб, пока у нас есть лишний час. Завтра уже армия выдвигается.

Так Мирослава и Райан остались одни. Бруни лежал в ногах Мирославы, и она заметила, что теперь не было у него половины хвоста, только обрубленный полухвостик.

— Отморозил, — догадалась Мирослава. — Так много ты был в воде.

Мира наклонилась к Бруни, чтобы проверить его ошейник еще раз. Дирхама все еще не было. Мирослава все надеялась, что ей показалось, что медальон пропал.

— Что ты ищешь? — поинтересовался Райан, закончив свою вечернюю молитву.

— Дирхам. У Бруни был дирхам. Теперь его нет.

— Да, я видел его. Но, кажется, его снял сам конунг Рёрик. Монеты не должны таскаться без дела. И уж тем более на шее пса. Так он сказал.

— Один дирхам… это много? — прошептала Марна, зная истинную цену одного дирхама: возвращение домой.

— Почти три грамма серебра. Это одна овца. Или восемь литров масла. Или тридцать килограмм фиников.

— А рабыня? Рабыня может стоить один дирхам?

— Странный вопрос. Почему?

— Просто ответь.

— Одна рабыня — это две коровы. А две коровы — это двенадцать овец. Значит, двенадцать дирхамов. Вот, сколько стоит одна средненькая рабыня. Примерно.

— А сколько стоит вёльва?

— У вёльвы нет цены. Как и у любого человека, что говорит с самим Богом. Хотя когда ты пропала, сам конунг Рёрика обещал тысячу дирхамов любому, кто тебя приведет.

— Значит, Рёрик будет рад такой сделке, где я ему досталась просто так! Это нечестно!

— О чем ты?

Марна молчала. Она откинулась спиной на спинку лавки и посмотрела в глаза Райана пристально. Теперь, когда она знает наверняка, что дирхам — есть ключ к возвращению домой, она не знает, где ее дом. Что будет делать Мирослава, если однажды снова проснется там, в питерской квартире, а рядом будет храпеть уставший Александр?

— Она уйдет от него, — Марна ответила ненарочно вслух. — И уедет в Ирландию искать мать.

— Что?

— А? Нет, ничего.

Сердце Марны пропустило удар. Никогда прежде она не чувствовала подобного. Неужели это и была та самая влюбленность? Мирослава боялась ее. И каждый раз, когда думала, что теперь любит Райана, в ушах звенели слова психолога. Ты так и будешь выбирать тех, кто отвергает тебя. Как выбрала Александра, потому что он был похож на твоих приемных родителей.

— Как выбрала Райана, потому что он любит Бога и Маккенну и всегда будет выбирать их…

— Что с тобой, Марна? — Райан замер и перестал шнуровать свою обувь — он собирался выйти наружу, чтобы сходить по нужде. — О чем ты говоришь?

Марна снова молчала и думала о своем, не переставая смотреть на лицо Райана, будто пытаясь отыскать на нем ответ. Хотя бы одно движение губ. Или блеск в глазах. Которые говорили бы ей остаться.

— Если Рёрик был готов платить тысячу дирхамов, почему бы не получить это? Этих денег хватит, чтобы уплыть в Ирландию на собственной ладье! И даже нанять людей! Заплатит 999 и еще один. Тот, что мне и нужен.

— Но… но тогда ты останешься с ним. Это не имеет смысла.

— То, откуда я пришла… Кажется, я знаю, как вернуться назад. Это может помочь и сбежать от конунга в подходящий момент, когда мы получим то, что нам нужно. 999 и еще один дирхам.

— Правда? Я думал, ты всегда можешь вернуться обратно, — и вот тогда глаза Райана заблестели. Ему было любопытно. Но в то же время страшно. Страшно, что он потеряет Марну. Ведь она знает, где Маккенна.

— Нет, я сюда попала совершенно по ошибке, — Марна испытывала его. — Но мне нужен дирхам, что забрать конунг Рёрик. А затем вода. Тогда я смогу уйти домой.

— Что же… — голос его потух.

— Райан?..

— Да?..

— А ты бы хотел, чтобы я осталась?

Он молчал. Затем облизнул губу.

— Я не в праве тебя держать или просить здесь остаться. Тем более я знаю, каково это: потерять дом. Но я буду огорчен.

— Правда? — в голосе Мирославы промелькнула отчаянная надежда.

— Ты обещала мне помочь отыскать Маккенну.

— Ну… да… конечно, — она ответила уже шепотом.

— И я бы был рад, если бы мы сделали это вместе. Но получается, если твой план сработает, я останусь один с кучей серебра? Ты же мой верный друг! Я буду скучать по тебе.

— Главное, чтобы ты был в порядке, Райан МакДауэлл. Жив и невредим, — улыбнулась натянуто Марна.

— Я должен выйти ненадолго. Оставайся здесь, хорошо? Эй, Бруни, — Райан наклонился и почесал пса за ухом. — Охраняй хозяйку.

Когда Райан выходил из избы, Мирослава смотрела ему в спину. А когда же он закрыл дверцу, единственная слеза скатилась по ее щеке, и Мирослава равнодушна ее утерла.

— Ты погибнешь, если убьешь Синеуса. Значит, я должна помешать тебе узнать правду о нем и о Маккенне. А если же… А если же я уйду… я смогу… написать тебя заново. Или вовсе уничтожить все, что я когда-либо писала, чтобы ты жил той жизнью, которой был всегда достоин. Рядом с отцом, матерью и Маккеной. Ты все равно меня никогда не полюбишь. Ты же Райан. А я не та Марна, которую ты должен был встретить. Я заняла ее место. И лишила нас обоих шанса на любовь.

И Мирослава бы продолжала и продолжала свои размышления вслух, но Бруни вдруг соскочил с пола, подбежал к двери и жалобно заскреб по ней лапами.

— Что такое, малыш?

Мирослава встала с лавки, подошла к дверце и одним глазом глянула в щель между досок.

— Господи… это что? Волк?..

Девушка отпрянула от двери и осмотрелась, чем бы можно было ее запереть, чтобы защититься от дикого зверя. Видимо, запах пса привлек его внимание. Но затем она вспомнила о Райане, что остался один снаружи. Марна набралась мужества, сделала глубокий выдох, порылась в своем мешочке, поняла, что ничего не осталось, выругалась и подошла к двери, чтобы открыть ее, но не успела. Дверь сама распахнулась, Бруни выбежал наружу к своей волчице, а Мирослава попятилась. Чей-то темный силуэт перекрыл весь последний свет, идущий от заката, что попадал в избушку на отшибе Новгорода.

— Молчи! — приказал он девушке, наступая на нее тяжелой походкой и загоняя в угол. — Ш-ш-ш! Поняла меня?!

И когда Мирослава присмотрелась, она узнала Харальда. Он тут же набросился на нее и зажал ей рот рукой. На всякий случай Синеус вынул нож из-за пояса и пригрозил ей, поднес лезвие к самому лицу.

— Кто ты такая? Кто ты? Кто подослал тебя? Кому служишь? Отвечай!

Мирослава покачала головой.

— Кто ты такая? — прошипел Синеус. — Что наплела ты Райану в крепости?

— Я Марна, — наугад ответила Мирослава, притворяясь, что до сих пор не выучила языка. — Я Марна.

— Почему у тебя датское имя?!

Синеус коснулся лезвием ножа ее тонкой кожи на шее, а затем слегка надавил.

— Я Марна, — только продолжала повторять Мирослава тонким голосом, и теперь слова причиняли ей боль.

Она сжала губы, чтобы не заплакать от страха.

— Откуда ты знаешь про Маккенну?! — Синеус надавил на нож еще сильнее, и на шее Мирославы появилась красная полоса. — Что ты сказала Райану? Кто ты?!

И тогда ей все стало ясно как день. Вот кто был причастен к смерти девушки, если она все же была мертва! Вот кто опорочил ее и теперь боится, что это вскроется! И если Райану придется проглотить столь суровую правду, Ефанда отвернется от Синеуса навсегда. Как и сам Райан. Вот почему он так желает вёльве смерти.

— Лучше говори, девчонка! Или уже не заговоришь никогда! Я отрежу тебе язык!

Синеус запустил большой палец в рот Мирославы, пытаясь открыть его и оттянуть челюсть вниз, чтобы затем вставить туда нож. Мирослава распахнула глаза еще шире навстречу своему страху. Она смотрела на Синеуса не моргая. Она не сказала бы ни словечка, даже если бы знала его язык. Она должна была молчать, чтобы Райан не вернулся в избушку раньше положенного.