— Она другие не хочет, — вздохнула Анна. — Мире нравятся такие истории. Она только под них и засыпает.

— И как можно засыпать под такое варварство?! А что Ирина об этом думает? — не отступала Марта.

— Не думаю, что она когда-либо интересовалась рисунками своей дочери, — сухо ответила Анна и закрыла альбом.

Марте ответ не понравился. Она поджала тонкие губы, ничего больше не сказала и, занявшись завтраком, отвернулась к плите.

В тот вечер, когда Мирослава снова просила нянечку рассказать о злых викингах, Анна задумалась: а правильно ли это было? Но Мира не уступала, тянула Анну за рукава и даже вздумала плакать. Тогда нянечка изменила тактику.

— Сегодня я расскажу тебе не о злых викингах, а о добром ирландце, что с ними сражался. Однажды он даже убил собственного хозяина, что держал его в рабстве долгие годы. Согласна?

— Хорошо, — пропищала Мирослава, легла под одеяло и приготовилась слушать.

— Что ж, его звали Райан. Райан МакДауэлл. Он был очень красив собой, но правда, слишком сильно верил в Бога, что часто мешало ему жить. И вот однажды…

— Я не могла поступить как моя мать, — грустно вздохнула Мирослава и глубже уселась в кресло напротив психолога. — Она бросила меня на пороге... оставила, как оставляют какого-то ненужного котенка, которого не хватило смелости утопить в бочке.

— Так именно поэтому ты до сих пор в браке? — психолог поправил черную оправу очков, которые были лишь для солидного вида. — Но ведь ребенка больше нет.

За окном шел поздний мартовский снег. Они сидели в небольшом уютном кабинете, который терапевт обустроил в своем загородном доме, чтобы принимать клиентов. Мирослава нашла Андрея через своих проверенных знакомых на кафедре и начала свои сессии на следующий же день после посещения Марины в коммунальной квартире. Он ей нравился, потому что был честен, прямолинеен и никогда не опускался до жалости к ней. В первую встречу он будто взял Мирославу за шкирку и натыкал лицом в собственное дерьмо.

— Может быть, хватит уже быть жертвой? — жестко спросил он. — Хватит быть этим котенком, которого не утопили? Ты будто и дальше проигрываешь этот сценарий и только ищешь поводы утопиться. Продолжишь в том же духе — действительно уйдешь под воду и уже не выплывешь.

— Но я не... — опустив глаза, Мирослава теребила длинными пальцами рукав пиджака. — Я всегда думала, что вышла замуж за Сашу потому, что полюбила его. А потом уже — из-за ребенка. А теперь… я сомневаюсь, что вообще люблю его. Как же это понять?

— Никак. Если бы любила, не задала бы сейчас этот вопрос, — пожал плечами Андрей так легко и непринужденно, будто не видел никакой проблемы. — Когда любят, в этом не сомневаются.

— Все не так легко! — простонала Мира.

— Еще как легко! — фыркнул Андрей. — Ты не любишь мужа, но вышла за него, потому что твое понимание счастья искажено. К тому же ты забеременела, и твои обиды на мать заставили тебя пойти под венец. Заставили тебя не быть такой, как она. Но зачем? Она этого никогда не увидит, не узнает, не пожалеет о своем решении и не раскается перед тобой. Так для чего эти жертвы? Для чего класть свою жизнь на алтарь? И вообще... с чего ты взяла, что твоя мать бросила тебя?

— Мне сказали об этом мои приемные родители...

— А я сказал своей бывшей жене, что я девственник, и что?

— Правда?..

— Да, и она поверила! — бархатно рассмеялся он. — Мирослава, ты не можешь знать, почему твоя биологическая мать поступила так. У нее были на это свои причины. Она могла сделать аборт, могла выбросить тебя на мусорный бак, как делают это в неблагополучных семьях. Но она принесла тебя в тот дом. Она хотела для тебя лучшего. И она дала тебе лучшее. Лучшее, что могла. Лучшее, что у нее было.

— Я не... Я не думала об этом в таком ключе, — прошептала Мирослава и перестала плакать.

Ее влажные зеленые глаза распахнулись еще шире, будто она увидела перед собой нечто, чего упорно не замечала долгие годы.

— Ну а что насчет твоих приемных родителей? Дай угадаю? Холодные, отстраненные, но такие правильные! Наверняка, у них много денег и именно с помощью денег они решают каждую проблему.

Мирослава поняла, к чему клонит психолог, и вмиг стала видеть еще лучше, еще яснее и шире.

— Как ты догадался?

— Послушал о твоем муже. Он так похож на твоих приемных родителей, — ответил Андрей за нее. — Верно?

— Что? — она покачала головой, а затем криво и возмущенно улыбнулась. — Нет... Мои родители... они... они любят меня.

— Ты только что сказала, что Александр не любит тебя, — съязвил Андрей и улыбнулся так искренне и широко, что кожа на его щеках пошла складочками.

— Нет же, — Мирослава вздернула брови и помотала головой. — Я сказала, что он не похож на моих родителей... и они меня любят... Черт, — она вдруг усмехнулась над самой собой и закусила ноготь большого пальца.

— Ага. А что значит любовь, Мирослава? Расскажи мне. Как ты понимаешь, что тебя кто-то любит?

Она пожала плечами, посмотрела сначала в правый угол, а потом в левый.

— Придумываешь ответ?

— Что? Нет-нет, — она неловко и даже смущенно улыбнулась, а затем отвела взгляд.

— Нет, придумываешь.

— Да нет же! — вскрикнула она, но сделала это мягко и по-доброму, как ребенок, которого застукали за проказничеством.

— Когда человек лжет или выдумывает ответ, он смотрит вправо.

Мирослава тут же вернула взгляд на Андрея, сглотнула, причесала пятерней кудрявые волосы и шмыгнула носом.

— Наверное, это когда ты не можешь жить без человека... дышать… когда… когда о нем книги хочется писать… когда всю свою жизнь ты готов посвятить служению этому человеку.

— Ага.

— У меня была… нянечка. Она часто мне рассказывала о своем муже, которого потеряла. Она говорила мне, что если бы смерть позволила увидеть его снова хотя бы на одну минуту, то она бы убила себя. Но она продолжала жить. Потому что если бы умерла, умерли бы и воспоминания о нем. Так она мне говорила. Моя нянечка плакала о нем каждую ночь.

— Это была не любовь.

— А что же?

— Горе и скорбь. Когда-то — любовь, а после — только скорбь. И это нормально. Тебе не по кому скорбеть. Мирослава, скажи мне, пожалуйста, сейчас, когда ты говорила о любви и о служении другому человеку… ты ведь не об Александре подумала?

Мирослава раскраснелась.

— Я… никогда не изменяла своему мужу. У меня нет других мужчин…

— И все же?

— Я… ой, это будет так глупо, — ее голос затерялся среди ее тяжелых вдохов, выдохов и смешков.

— Я не тот человек, с которым можно так думать.

— Я… я подумала о своем книжном герое… Пожалуйста, только ничего не говори, умоляю! Я знаю! Знаю! Он не человек. И я не могу его любить.

— Вполне себе человек, — психолог пожал плечами. — Только вот вовсе не мужчина твоей мечты. Скорее — мужчина твоей боли.

— О чем ты?

— Дай угадаю: в характере твоего героя есть что-то такое, что не позволяет ему сближаться с женщинами?

— Да, он законченный христианин…

— Понятно.

Андрей вдруг встал, поправил штаны, подошел к одному из книжных стеллажей, вынул толстый справочник и подал его Мирославе.

— Знаешь, что это? Прочти название.

— МКБ-11... Международная классификация болезней... — промямлила Мирослава и подняла на Андрея глаза, который, скрестив руки на груди, стоял рядом.

— Страница 363... открывай.

Она послушно развернула справочник, пролистала до нужной страницы и грустно ухмыльнулась.

— Да, любовная зависимость. Как и любая другая, она внесена в перечень заболеваний. Твои «не могу жить» и «не могу дышать» — это не любовь, Мирослава. Любовь — чувство априори положительное, светлое, высокое. Разве оно должно причинять людям боль?

Андрей нежно взял из ее рук справочник, захлопнул его, одним ловким движением вернул на полку и сел обратно в кресло, аккуратно подтянув брюки на коленках двумя пальцами, чтобы те не растянулись.