— Я не видел, как они падают... под лед... — Александр сидел с бледным лицом и отвечал на вопросы так сухо и равнодушно, будто он был лишь свидетелем. Шок давал о себе знать.

— То есть вы не уверены, что ваша жена вообще утонула? Вы же понимаете... — следователь небрежно затушил сигарету о стеклянную пепельницу, — понимаете, на что это все похоже? Вы приезжаете с женой якобы на отдых к черту на куличках в самый что ни на есть нетуристический сезон и…

— Нет, не понимаю, — Александр поднял на следователя свои черные глаза, настолько черные, что в них нельзя было разглядеть зрачки. — Я повторюсь... Мы гуляли вдоль реки... наверное, в километре или двух от крепости. Там есть что-то вроде рощи… возле Танечкиной пещеры. Мы были на противоположном берегу. Я шел позади, говорил по телефону, а Мирослава с Бруни были впереди. Пес вдруг вырвался, залаял, побежал в самый центр реки как сумасшедший, будто кого-то увидел... Моя жена сорвалась и побежала за ним... Я сначала помедлил, закончил разговор, а потом побежал следом и услышал ее крик... очень короткий, звонкий, испуганный... Вероятно, они выбежали на реку, и лед треснул.

— Ага, — следователь достал новую сигаретку и закурил. — Будете?

— Я не курю, — Александр опустил глаза и сжал челюсти.

— С кем говорили по телефону?

— Эм-м… ну по работе… — взгляд Александра вернулся на полицейского.

— С кем именно?

— С риелтором… договаривался о встрече на следующий понедельник. Можете проверить, — фыркнул тот.

— Знаете, что странно, — Аристов сжал зубами сигаретку во рту и вдруг сменил тему. — Рыбаки, нашедшие вас, сказали, что лед в этом году очень толстый.

— На что вы намекаете?

— Я не намекаю. Напротив. Я говорю очень прямо. В этом году лед на реке толщиной как минимум двенадцать сантиметров.

— Мне это ни о чем не говорит, — Александр начал хрустеть пальцами рук. — Хотя я не удивлен. В воде была кромешная темнота — выколи глаз.

— Любой рыбак знает, что при такой толщине льда по реке могут безопасно передвигаться снегоходы, квадроциклы…

— Видимо, рыбаки ошибаются, — съязвил Александр. — Ведь моя жена не может быть тяжелее снегохода, верно?

— Вопрос в том, как лед мог вдруг треснуть под ней?

— Вы следователь или я? Что, если она упала уже в…

— Прорубь, сделанную другими рыбаками? Была такая версия.

Аристов откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Вы видели эту дыру? Любому рыбаку станет стыдно. Прорубь делается круглой и аккуратной, — он повторил свои слова руками, соединив пальцы в круг. — То, куда упала ваша жена... я не знаю... из такой дыры только китов доставать или устраивать в ней крещенские купания.

— Полагаю, вам нужно найти другую версию? — Александр продолжал отражать удар.

— Это будет звучать безумно, но такая дыра могла быть сделана только искусственно, и делали ее очень варварскими методами. Ковыряли чем только могли. Ломом, например, или железной палкой.

— Вы только еще раз подтверждаете теорию, что она упала в уже готовую прорубь. Не ковыряла же она ее сама, чтобы утопить себя? Быть может, это проделки детей или плохого рыбака.

Следователь ничего не ответил, затянулся еще раз дымом и посмотрел в окно. Он и сам не знал, как ответить на все эти вопросы. Мысли хаотично проносились в голове одна за другой, так и не складываясь в единую картину.

— Быть может, она вообще… не там… я не видел, чтобы она упала. Не видел, — добавил шепотом Александр, будто говорил уже сам с собой. — Но тогда где? Что случилось с ней?..

— Собака-то какая была? — Аристов заговорил не поворачивая к Александру головы.

— Это тут сейчас самое важное? — резко съязвил опрашиваемый и облизнул нижнюю губу от вылетевшей слюны. — Собака?

— Ну, я думаю, если мы найдем утонувшую собаку, то это будет нам на руку... Ну знаете, чтобы понять... А может, мы просто найдем собаку, и она будет живой, и это тоже хорошо.

Опер говорил очень невнятно и тихо, жуя сигарету и перекидывая ее языком с одной стороны губ на другую.

— Это был... была... это волчья собака, — произнес Александр и пожал плечами.

— Чего? — Аристов не смог сдержать улыбку.

— Порода такая. Служебная. Немецкая овчарка, скрещенная с волком.

Презрительная улыбка тут же пропала с лица следователя. Ему не понравилось, что он ничего не знал об этой породе. Ему вообще не нравилось чего-то не знать, и маленький нарцисс внутри него недовольно топал ножками.

— Фотография есть? Пса. — продолжил он уже более суровым голосом. — Чтобы знать, что ищем.

Александр кивнул, достал телефон, сделал несколько медленных движений большим пальцем и показал следователю фотографию. Незнающий человек действительно не смог бы отличить эту собаку от волка. Высокий и худой кобель с волчьей мордой смотрел на следователя желтыми, почти янтарными глазами. Его окрас был самым простым: немного серого, немного белого, коричневого и черная полоска, идущая по хребту до самого кончика хвоста, который свисал вниз, как у обычной дворняжки. Тем не менее вид у пса был суровый. Такую собаку не хотелось бы встретить ночью в подворотне.

— А что вообще можно делать в Старой Ладоге в такое время года? — с искренним любопытством поинтересовался полицейский, возвращая телефон подозреваемому. — Я бы понял, если бы летние каникулы... но конец марта? Да тут в принципе нечего делать. Это ж деревня…

— Село, — едва слышно поправил Александр себе под нос.

— Что? — следователь поморщился, снова затягиваясь дымом, будто увидел нечто неприятное.

Александр отвел глаза в сторону. Его все еще синие губы слегка дрогнули в усмешке, когда он вспомнил последнюю ночь с женой, перед тем как она утонула. «Нет, не утонула — исчезла», — поправил себя мысленно Александр.

***

На веснушчатом лице Мирославы играл огонек от догорающей свечи. Она сидела на краю кровати и перебирала рыжие кудри перед сном. Вечерами после ванной девушка любила зажигать свечи. Под полупрозрачной ночной рубашкой беспокойно то поднималась, то опускалась грудь. Александр подошел сбоку, поцеловал ее в тонкую белую шею и ласково провел рукой по вставшим от холода соскам. Он удивился тому, что сделал это. Было непривычно и странно, но что-то заставило Александра коснуться своей жены именно так.

— Я ожидал большего от этой деревушки. Здесь абсолютно скучно. Ты была права. Из всего, что можно посмотреть, — одна только крепость. Но, быть может, все-таки дела пойдут лучше, и мы найдем здесь подходящую землю для моего…

— Это село, — игривым голосом перебила его девушка и повела плечом.

— В чем же разница?

— В деревнях нет церквей, — она также игриво закатила глаза, а затем посмотрела на руку мужа на своей груди. Мирослава и сама удивилась этому жесту. Он никогда прежде не касался своей жены так. Но было уже слишком поздно.

Александр опустил руки на ее живот, и она, стиснув зубы, простонала.

— Еще болит?..

— Немного.

— Выздоравливай, — Александр отдернул руку и помял пальцы: слишком долго она лежала на плече его жены, и касание то было невыносимым.

— Саш?

— Что?

— Я… я хочу развода.

***

— В деревнях нет церквей, — повторил Александр и уставился на следователя.

— Так... — Аристов провел языком по передним зубам, сдерживая себя от язвительного комментария. — Вы не думали о версии самоубийства?

Александр засмеялся, и это была первая яркая эмоция, которую он проявил за последний час допроса.

— С собакой? Вы издеваетесь? Вы бы стали убивать себя, прихватив кошку, собаку, дочь например? Я не понимаю... не понимаю, как вы здесь работаете? Вы пытаетесь найти удачную версию, я не знаю... чтобы там... закрыть дело? Слиться? — глаза Александра бегали и метали молнии. — Так не получится, господин полицейский, дознаватель, следователь или кто вы там? Вы закроете это дело только тогда, когда я увижу ее. Живую или... Живую. Я увижу ее живую.