— Ты насиловал ее! — бросила Катарина не оборачиваясь.

До входа в крепость оставалось около двадцати шагов.

— Линн мертва! — оправдался Райан, догоняя ее. — Нет, Катарина! Пожалуйста, умоляю, не делай этого… Я должен тебе что-то рассказать!

Пять шагов.

Катарина звала на помощь, будто не слышала Райана и не хотела слышать человека, с которым жила бок о бок не один год. Райан умолял ее остановиться. На деле Катарина бежала в крепость, чтобы в очередной раз выслужиться перед Синеусом. В очередной раз завладеть его вниманием. Найти повод с ним заговорить и быть им похваленной. Она бежала в крепость за тем, что выслужиться перед Ефандой. За тем, чтобы избавиться от чужестранки, даже если теперь придется избавиться и от Райана, который считал Катарину своим другом.

Три шага.

Наконец, Райан догнал ее и схватил за руку. Катарина искусственно выдавила протяжный визг, будто увидела перед собой чудовище, и уронила младенца на стылую землю. Крепость утонула в криках Катарины и плаче Игоря. Все варяги сбежались во двор.

— Они убили Линн! Убили Игоря! — верещала Катарина.

за 3 недели до исчезновения

Выписавшись из клиники, Мирослава взяла больничный. Не потому, что она думала о своем здоровье, а чтобы писать. Это было единственное занятие, которое могло бы теперь отвлечь от пережитого аборта. Александр стал задерживаться на работе, приходил домой позже, но считал, что заботится о жене, потому как нанял домой помощницу. Иногда, прямо из своего офиса, он присылал Мирославе цветы и заказывал еду, какую она не просила. Красные розы вместо хризантем и мясные блюда, покуда жена его соблюдала вегетарианство. Когда же она говорила, что не ест подобное, он отвечал, что после пережитого ей нужно поднимать гемоглобин и меньше капризничать. Этим их разговоры ограничивались. Александру не хватало духа подарить букет самому, не хватало духа попросить прощения.

Он делал все, что ей не было нужно, и не делал того, о чем она его умоляла. Он не читал. Он с ней не говорил. Он ее не слушал. И потому конфликты случались снова и снова.

— Я не буду читать, — он медленно и с расстановкой повторил свой ответ, словно объясняя ребенку что-то простое.

— Почему? — Мирослава прижала ноутбук к груди и сдвинула брови удивившись.

После двенадцати часов, проведенных за ноутбуком, Мира была похожа на домовенка: волосы всклокочены, пижама вытянута, а сонные глаза натерты до красноты.

— Потому что не хочу, — Александр причмокнул языком и устало вздохнул.

— Может, я тогда почитаю вслух? — ее голос звучал по-детски обиженно. — А мне очень-очень надо, чтобы ты помог советом, потому что мой взгляд уже совсем замылен. Мне больше не с кем поделиться. Это очень важный момент в сюжете… Мне нужен мужской взгляд, потому что здесь Райан впервые встречает Марну и… Я бы хотела узнать, что чувствует мужчина, когда влюбляется с первого взгляда…

Александр помедлил с ответом. Видимо, пытался подобрать нужные слова или думал о том, стоит ли говорить прямо. Он взял ложку, опустил в тарелку с супом и лениво помешал содержимое.

— Ничем не помогу помочь, — произнес он, поднес ложку ко рту и подул на нее, чтобы остудить содержимое. — Тем более… любовь с первого взгляда? Разве такое бывает?

Голос его дрожал. Он боялся ее реакции, но не хотел уступать.

— Ты слишком помешана на своей книге и уже превращаешься в типичного сумасшедшего писателя, — он пытался шутить, но Мирославе не было смешно. — Ты же раньше ходила к психологу?

— Ходила.

— Почему перестала? Разве он тебе ничего не объяснял про личные границы других людей? Или ты только о своих помнишь?

Мирослава сжала кулаки до боли, длинные ногти вонзились в ладони.

— Ты обижаешься на меня за то, что я не читаю, потому что... не люблю, — он интонационно выделил два последних слова. — Разве можно принуждать других людей к тому, чего они делать не хотят? Разве я мало о тебе забочусь? Я прихожу с работы... Я приношу тебе еду... Я нанял домработницу... Я бегаю в магазин... Я сдуваю с тебя пылинки, чтобы ты лишний раз не навредила себе, отдохнула после произошедшего... писала, в конце концов. Чего хочу я? Всего лишь спокойно поесть... и чтобы тебя не было в моем поле зрения.

— А я всего лишь... хочу, чтобы моему мужу было интересно то, чем я… что для меня... — промямлила она, перебив его, но не договорила и глубоко вздохнула, вдруг осознав, как глупо сейчас выглядит. — Ты меня больше не любишь? Разве ты не говорил, что влюбился в меня с первого взгляда? Что будет теперь с нашим браком? Зачем тогда ты держишь меня подле себя? Ведь ребенка больше нет.

— Может, и говорил. Но разве не все так говорят, чтобы сделать приятное своей девушке? Мира, тебе двенадцать? Ты вроде серьезные вещи пишешь и до сих пор в турецкую любовь веришь?

— Тогда разведись со мной.

— А ты хочешь этого? Хочешь? Я бы и с радостью, но ты же… посмотри на себя! Ты считаешь меня чудовищем, но я хороший человек, Мирослава! Я не твоя мать, чтобы выкинуть тебя на улицу. И я не дам тебе развода, как бы этого сам не хотел, пока ты не станешь адекватной! А? Что ты так смотришь на меня? Скажи, что я не прав? Взгляни на себя? Что станет с тобой, если я разведусь с тобой? Бог свидетель, уже через месяц мне придется вытаскивать тебя из дурки!

Александр закончил свой монолог, поднял брови, вернулся к тарелке и швыркнул супом. Мирослава почувствовала, как в груди стало неожиданно горячо и тесно. Она стиснула челюсти. Казалось, весь мир вдруг сжался до маленькой точки, в которой существовала только она и ее муж, швыркающий супом. И чем больше она наблюдала за ним, тем невыносимее становился этот звук. Все мышцы Мирославы напряглись, и тело было готово защищаться. Оставалось только нажать на спусковой крючок.

— Ну что опять у тебя с лицом? — грустно удивился Александр, вытирая суп с подбородка. — Ты похожа на уличного щенка.

Одно резкое движение руки — и тарелка летит в стену, суп растекается красным пятном по белому столу и белой рубашке.

— Мирослава!

Размахивая руками, Александр соскочил со стула, и его жена выбежала из комнаты, не найдя смелости объясниться за свой поступок. Она знала, что он был близок к тому, чтобы ее ударить. Она знала и где-то внутри жаждала этого. Ведь тогда маленькой трусливой Мире не нужно будет искать другого повода, чтобы уйти и покончить со всем.

Тем же вечером Александр притворно извинился перед Мирославой, хоть и не знал, в чем именно был виноват. Александру не было в тягость извиняться, когда он не чувствовал себя виноватым. Просто потому, что он был предпринимателем и знал, как решать конфликты. Он ненавидел их. Ненавидел разговоры по душам, и потому скорое извинение избавило бы его от них.

— Мира, если хочешь… можешь почитать мне сейчас. Я послушаю перед сном.

Он гладил жену по волосам, она лежала на кровати отвернувшись. Мирослава теребила пальцами уголок пододеяльника.

— Не надо одолжений, Саша, — тихо ответила она обиженным детским голосом, а затем вдруг покашляла, сама испытав отвращение от того, как голос ее звучал. Почему он так менялся рядом с ним? Куда пропадал тот голос, каким она владела в стенах университета или в собственной книге?

Мира повернулась к нему и показала красное и опухшее от слез лицо.

— Происходит нечто неправильное.

— О чем ты?

— Рядом с тобой… я чувствую себя ребенком. Обиженным, одиноким, жаждущим любви ребенком.

— Но ведь это так и есть. Ты постоянно ведешь себя, как ребенок. Хотя я много раз говорил, что хотел бы видеть рядом с собой сексуальную и женственную тебя.

— А что если… я веду себя как ребенок просто потому, что ты ведешь себя как отец?

— Все, хватит, — Александр устало вздохнул и отмахнулся рукой. — Снова начинаются психологические штучки? Слушай. Мне тут недавно посоветовали на работе хорошего психолога. Давай я оплачу? А?