— И как оно? — это было единственное, что он смог сказать, а затем мысленно отругать себя за это и назвать кретином.

— Могло бы быть и лучше, — съязвила Марина, пытаясь вывести Марка из себя и наказать за высокомерие.

— Я бы предложил исправить, но не сплю с подозреваемыми, — следователь не уступал.

Марина собиралась дать сдачи, но лишь улыбнулась: Марк так был занят их игрой, что не заметил, как бензин из бака полился мимо. Он нескромно выругался, чем рассмешил Марину, а затем смягчился от ее звонкого смеха, ведь он не слышал его прежде.

— А я обожаю запах бензина!

Она весело подскочила к открытому баку, запустила внутрь два пальца, обмакнула их в бензине и поднесла к своему носу, а затем к носу Марка.

— Вкусно же!

— Да у тебя просто низкий гемоглобин...

Марк отстранился от ее руки, не желая нюхать бензин на ее пальцах, но улыбнулся так, как улыбаются ребенку, когда над ним тешатся. Они смотрели друг на друга и боялись пошевелиться: никто не хотел садиться в машину и возвращаться в ту реальность, где он — следователь, а она — подозреваемая, и их дорогам не суждено слиться в одну, а телам сплестись. Ночные остановки на заправках с дешевым кофе всегда кажутся особенными. Марина прервала неловкое молчание первой, вернулась к пассажирской двери и открыла ее.

— Ты забыла кофе.

Марк захлопнул бак, взял стаканчик с капота, обошел машину и протянул его Марине.

— Держи. Уже остыл, наверное…

— А ты?

— Что?

Сердце Марка сжалось. Он понял эту игру слов. Марина спросила совсем не про кофе, и это был прекрасный момент, подходящий момент, чтобы поцеловать ее. Оставалось только решиться. Вот. Сейчас. Ну же…

— Ты не... будешь кофе? Имею в виду… — выкрутилась она.

Она выхватила стаканчик из его рук, быстро села в машину, закрыла дверь и улыбнулась через стекло. Марк смог поймать ее настроение: он определенно нравился Марине, но она боялась его и оттого хотела еще больше. Он хотел ее больше потому, что теперь было нельзя. Однако злость брала свое. Быть может, Марк был хорошим любовником, но не худшим следователем. Он никогда не поставит на кон дело своей жизни ради женщины, а уж тем более ради случайной интрижки.

Через час они были дома, уже в знакомой Марине квартире. Марк позволил ей для начала принять душ и сделал пару бутербродов из того, что было в холодильнике. Обычно в его шкафах можно было найти только мышь, но и ту, что уже повесилась. Марк закончил с приготовлениями и не знал, куда себя деть от волнения. Вода в душе до сих пор шумела. На его глаза попалась сумка Марины, откуда она до этого вытащила ночную рубашку. Он медленно запустил туда руку и нащупал паспорт.

— Так, только тихо…

Следователь покрутил документ в руках: красный, почти как российский. Правда, вместо золотого орла на его обложке блестела арфа — символ государства…

— Ирландия, — прошептал Марк и посмотрел на стену.

Его желваки заходили. Он втянул щеки и провел языком по зубам. Неужели это паспорт пропавшей? Или паспорт Марины, которая родилась в Новгороде? Не может быть. Марк прислушался: вода до сих пор шумела. Он осторожно открыл паспорт, совсем новенький, будто им не пользовались, поскольку его листочки приятно затрещали. Будь на фотографии ребенок, Марк не смог бы отличить Марину от Мирославы. Но из паспорта на него смотрела молодая рыжая девушка лет восемнадцати, и это определенно была не пропавшая.

— Марина… МакДауэлл?

Он и не знал, что думать, но объяснение всегда можно найти, если поразмышлять получше. В совпадения Марк не верил. Он ненавидел их.

— Разве это не фамилия того парня из книги? Райана?..

Послышался щелчок. Марина вышла из душа. Марк быстро взглянул на год рождения в паспорте: 1996.

— Тот же год рождения, что и у пропавшей… Место рождения: Лимерик.

Опер засунул документ обратно в сумку, которую затем закинул под стол, чтобы она не попадалась девушке на глаза. Марина вышла с полотенцем на голове и, словно лебедь, на цыпочках проплыла в белой длинной сорочке на кухню. Она попросила у Марка стакан холодной воды. На мгновение следователь потерялся: он и не помнил, когда в этой квартире кто-то выходил из душа, кроме него самого. Как только Марина оказалась на кухне, воздух словно стал теплее. Все сделалось мягким и уютным. Следователь покачал головой, возвращая себя в ясное сознание.

— Пей воду, и я слушаю тебя. Наверняка у тебя было много времени в душе, чтобы подумать над своим алиби.

— Конечно, девушки же в душе только этим и занимаются... — она театрально закатила глаза и ухмыльнулась.

— Что? — Марк намеренно поморщился, будто увидел что-то неприятное: он сейчас не мог позволить Марине водить себя за нос и флиртовать. Только не сейчас.

Марина отпила воды. Он вновь внимательно посмотрел на нее. Как быстро она переходила от Марины-ребенка к Марине, что соблазнила его. Защитная реакция? Игра? Манипуляция? Впрочем, она больше не оттягивала момент и начала говорить. Марк наслаждался этим: нет ничего приятнее для следователя, чем слушать ложь, зная правду. Почти правду. Смотреть на подозреваемого, на его попытки ввести дознавателя в заблуждение, его игру, глаза, смотрящие в пустоту, потому как страшно сбиться с намеченного пути. Говорить правду легко: она одна. Говорить ложь — целое искусство, и оно подвластно не всем. Марина была хороша в своем деле. К тому же она знала, что каждую идеальную ложь, ложь высшего качества нужно начинать с признания в этой самой лжи.

— Но прежде я должна признаться тебе…

Она положила правую руку на левое плечо, и оттого ее груди поднялись наверх, холодные после душа соски выглянули из-под легкой полупрозрачной сорочки.

— Никто не обязан говорить правду, Марк. Тем более на свиданиях... А на свиданиях лгут все. Особенно на первых. Но раз уж мы в таких обстоятельствах…

Марина стянула с головы влажное полотенце, и ее кудри рассыпались.

— Угу, — Марк едва сдерживал улыбку, предвкушая спектакль.

Он пригласил ее за стол, на котором было немного еды: бутерброды, печенье, нарезка. Они сели напротив друг друга. Марина обвила длинные худые пальцы вокруг прозрачного стакана с водой.

— Полагаю, мне уже можно трогать здесь вещи, раз уж ты снял мои отпечатки?

Марк начал есть, но не потому, что был голоден, а потому, что был хорошим психологом. Он выглядел равнодушным, много кивал, будто внимал и верил каждому ее слову, а жующий рот то и дело сбивал Марину с толку.

— Я не родилась в Новгороде, я родилась в Лимерике... там же, где и Мирослава. Я лгала тебе, и мне очень жаль... — Марина говорила спокойно, разделяя слова, играя интонацией. — Я боялась быть подозреваемой, а такие вещи... не могут быть совпадением, верно?

— Верно, — подметил Марк соглашаясь. — Особенно… когда человек, который боится стать подозреваемым, спит со следователем, ведущим дело.

Он положил в рот оливку, поиграл с ней языком, раскусил и поморщился, потому что она была слишком соленой. К тому же Марк совсем забыл, что не любит оливки.

— Так кто ты? Зачем спала со мной? Зачем залезла в ее ноутбук? Что ты искала там? Откуда знала пароль?

— Почему ты постоянно так много акцентируешь на этом слове? «Спала», — Марина потрясла головой и поморщилась, будто это она съела ту соленую оливку. — Будто для тебя самого та ночь имела какое-то значение... но она не имела. Ты самый обычный мужик, который не откажется взять, когда ему дают. И хватит есть!

Он добился того, чего так хотел. Марина разозлилась. Марк закинул в рот еще одну оливку, теперь уже смакуя ее, и довольно откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди.

— Ты права. У меня тогда были тяжелые дни, и я хотел всего лишь расслабиться. Так, возвращаясь к нашим баранам... Как ты могла знать заранее, что именно я буду назначен? Как ты вообще могла знать о том, кто я? Марина, ты знала, что пропавшая утонет?

— Хах, — она выдохнула, отвернулась и сжала челюсти. — Я сказала тебе еще на заправке, что это совпадение…