— Ты была хорошей женой? — спросил он суровым голосом, заранее зная ответ.

Смущенная Ефанда пыталась подобрать слова, чтобы ответить. Она не видела своего милого родного мужа несколько месяцев, и ее сердце сжималось в груди от волнения. Как только она начала говорить, к мужчине подошел Синеус, и конунг тут же забыл о своей женщине, отвернувшись от нее на полуслове.

— Я рад, что ты вернулся живым. Переговоры прошли успешно?

Рёрик отправлялся в Новгород, чтобы договориться с местным князем о беспрепятственном перемещении по Волхову, вдоль берегов его княжества, а также торговле. На деле же он ездил туда на разведку. Рёрик оставил своих воинов в нескольких километрах от крепости, а сам вошел в нее безоружным, по пути изучая строение крепости и считая находившихся там людей и воинов.

Синеус похлопал старшего брата по плечам обеими руками, но лицо его оставалось пустым.

— Многое случилось в стенах Альдейгьюборга, пока ты отсутствовал.

Альдейгьюборгом варяги называли Ладогу, в которой теперь княжили.

— Как и многое случилось за пределами этих стен, — покачал головой Рёрик. — Я жду тебя и Утреда у себя. У меня есть новости и новый план.

Рёрик еще раз взглянул на жену, улыбнулся ей, как улыбаются старому другу, с которым, наконец, свела судьба, передал своего коня рабу и направился в крепость.

— Должно быть, это… это сам… — Мирослава прошептала, разглядывая лицо главного из них. Он направлялся в ту же башню, где находилась она, и, словно почувствовав ее взгляд на себе, поднял глаза. Рыжие волосы девушки заменили солнце, покинувшее мартовскую Ладогу, и Рёрик, будто ослепленный, прищурился.

— Кто это? — конунг остановился и подождал, когда с ним сравняется средний брат.

— Вчера Райан привез какую-то женщину. Она не из наших. Мы ждали тебя, чтобы решить, что с ней делать.

Рёрик обернулся и вопросительно выгнул густую светлую бровь.

— Что значит привез?

— Рабыня Линн сбежала из крепости, брат, и Райан перепутал ее в темноте с другой женщиной. Одни боги знают, чья она и откуда взялась в лесах.

— Что значит рабыня сбежала? — в голосе Рёрика послышались металлические нотки.

Харальд начал объясняться, но старший брат прервал его грубым жестом руки. Девушка слышала их и пыталась до них докричаться.

— Эй! Кто бы вы ни были! Выпустите меня отсюда!

— Стоило мне покинуть крепость, и вы… — Рёрик процедил сквозь зубы. — На каком языке она говорит?

— Райан! Я вижу, ты слышишь меня! Райан!

Райан стыдливо опустил глаза. Рёрик и Мира встретились взглядами. Ее взовы то к нему, то к рабу, не давали конунгу говорить и сбивали с толку. Он ненавидел, когда его перебивали, когда осмеливались кричать в его сторону. Весь внутренний двор крепости, каждый находившийся там уставился на рыжеволосую девушку, кричащую из спальни ярла Харальда. Рёрик устало и недовольно вздохнул.

— Райан! — Мира крикнула, что было мочи, а затем живот ее свело, она ухватилась руками о подоконник, и ее вытошнило наружу. Украденная у Райана брага и эль Синеуса стекали желтыми струями прямо по каменной стене крепости.

Испугавшись собственного состояния, Мирослава отпрянула от оконца, и на четвереньках опустилась на пол. Быть может, это было отравление. Быть может, стресс. Но Мирослава знала одно: ей нужна медицинская помощь. Она чувствовала, как была близка к тому, чтобы умереть во второй раз.

Двор гудел и хохотал. Другие викинги уже начали складывать злобные стишки о принцессе в башне, которой не нужен был и дракон, чтобы отпугнуть принца. Райан отрывал заусенцы на ногтях и делал новые. Он уже не знал, куда девать свои руки, пока не получил от Ефанды задание разгрузить товар из Новгорода, который конунг привез для своей жены.

— Жду тебя и Утреда у себя, — повторил Рёрик свое желание тихим натуженным голосом. — Вели Катарине привести эту девушку в порядок. Орет и блюет как свинья на жертвоприношении, — он на мгновение замолчал и потер висок указательным пальцем. — Потом пусть приведет ее ко мне. И вели ей не называть твою христианскую шавку по имени. Он трэлл. Вонючий трэлл без права голоса и без права носить имя. Сколько раз мне повторять тебе, Харальд? Ты испытываешь мое терпение.

И если Рёрик называл Синеуса Харальдом, значит, он был очень зол.

— Свиньи не могут блевать, — вставил ярл.

— Еще как могут — усмехнулся конунг. — От отравления у них еще бывает кровавый понос, которого ты не видывал. Не заговаривай мне зубы. Иначе станешь этой свиньей.

Спустя полчаса все три брата сидели в крепостной комнате Рёрика. Прямо напротив той комнаты, в которой была Мирослава. Их разделяли холл и лестница, пронзающая всю башню. Там, лежа на полу под столом, она могла слышать, как громко они говорили. Так громко, что у Мирославы звенело в ушах. Но никто не слышал ее зова и ее мольбы о помощи. Здесь никто не слышал тот голос, что принадлежит женщине.

Синеус был уверенным и не стыдился того беспорядка, что происходил в месяцы отсутствия конунга. Утред, как обычно, засел в самом темном углу. Он сжался и втянул в себя голову, казалось, его шея вовсе отсутствовала.

Сквозь узкое оконце, единственное в покоях, пробивались лучи весеннего, но еще холодного солнца и подсвечивали поднявшуюся пыль. И откуда оно только взялось? Рёрик сидел за кривым столом, который то и дело шатался от его сильных рук. Он разделывал курицу. Конунг ел молча, выслушивая новости от Синеуса, иногда громко жевал и стучал жирными пальцами по столу. Утред разглядывал шкуры животных, которыми были увешаны хлипкие стены и застланы полы, шаркал ногами и то и дело отвлекался на чавканье Рёрика.

Синеус рассказал, что его сестра Иттан родила слабую девочку и Ларс отказался от ребенка, а также, что десять дней назад умер его верный друг Якоб.

— Мы боялись, что ты не успеешь вернуться, но надеялись на это всем сердцем, — заключил Синеус. — Бедный старина Якоб лежит в земле уж десять дней, ожидая сожжения, и мы готовимся к похоронам со всем уважением, которого он достоин.

Рёрик молчал, продолжая поедать курицу как ни в чем не бывало. Он утер рукавом масляные губы, взял деревянный кубок и с жадностью отхлебнул вина.

— Ты ничего не скажешь? — недовольно пробормотал Синеус. — Тебе плевать на Иттан, плевать на Якоба? Не спросишь, что случилось с ребенком? Как умер Якоб? Что за чертовщина с тобой происходит после Хольмгарда? Что сказали они тебе там?

Хольмгардом же они звали будущий Новгород, потому как город стоял на холме. Рёрик вдруг оставил обед и поднял голову. Его ледяные глаза сверлили Синеуса до тех пор, пока тот не заерзал на стуле.

— И как же он умер? Якоб? Вряд ли в бою? И тогда есть ли нужда тратить время на то, чтобы обсуждать это? Якоб не в Вальхалле. Ему там не бывать теперь.

— Он был одним из лучших воинов, — возразил Синеус. — И я всем сердцем верю, что он встретит Одина, как только мы проводим его достойно.

— И как же он умер? — протянул Рёрик низко.

— В постели. Со своей рабыней.

— Она тоже умерла?

— Нет. Он был с нею, когда…

Рёрик слегка выпучил глаза и поджал нижнюю губу, как бы насмехаясь над услышанным. Но все же молчал. Его выражение лица говорило за него.

— Линн? Линн, которая сбежала?

— Да.

— Хороша рабыня, — съязвил Рёрик. — Едва ее мужчина умер, она уже бежать.

— Ее уже нашли, Рёрик.

Конунг молчал. Его взгляд был тяжелым и скучающим.

— В Хольмгарде дела плохо, но исправить можно, — после некоторой паузы, наконец, заговорил он на интересующий его предмет. Он говорил так, будто Хольмгард был его городом или вассалом. — Все было спокойно, пока некий Вадим, — он вдруг ухмыльнулся, погладил длинную русую бороду и откинулся на спинку стула, — пока некий Вадим…

Синеус и Утред многозначительно и даже заговорщически переглянулись. Они не понимали, о чем говорит конунг, о каких исправлениях и о каком Вадиме, ведь ездил он в Хольмгард на переговоры о суднах и торговле. Рёрик это заметил и ударил кулаком по столу. Кубок упал, и красные струйки вина потекли по столу, просачиваясь сквозь щели и капая на пол.