Олин посмотрел на него.

Только если ты уверен, сынок. Она много значит для тебя; мы останемся и будем искать, пока ты не будешь готов".

Дрем кивнул, затем замер, склонив голову на одну сторону.

Справа от них, в глубине подлеска, послышался какой-то звук. Его отец тоже услышал его, и оба насторожились. И медленно в тени что-то образовалось, темнота стала еще глубже, зашевелились мышцы, раздался низкий грохочущий рык.

БЕЖИМ! крикнул Олин, толкнув Дрема в ту сторону, откуда они пришли, и тут же подлесок взорвался, осыпаясь снегом и листьями, и оглушительный рев разнесся по всей округе, наполнив голову Дрема, когда он, спотыкаясь, упал на землю. Он увидел, как его отец встал на ноги, поднял клинок, услышал треск и рычание медведя, выскочившего из тени.

Он вернулся. Как ему удалось так тихо обойти нас с фланга?

Голос его отца возвысился боевым кличем, а медведь издал рев боли. Дрем поднялся на колени, схватился за меч, и тут что-то врезалось ему в затылок. За его глазами вспыхнул яркий свет, за которым быстро последовала темнота, и он рухнул на землю, сознание улетучилось.

Глоток воздуха, рваный, боль в горле, в голове, везде, казалось, весь его мир - свод боли. Он открыл рот, почувствовал вкус снега и грязи, с ворчанием перевернулся на спину и несколько мгновений лежал, задыхаясь.

Над ним скрежетали и шумели лишенные листьев ветви, шевелимые вздыхающим ветром, сучья, обвисшие от снега. Снежинки падали на его лицо, покалывая.

Потом он вспомнил.

Медведя.

Па, - прохрипел он шепотом, его ушибленное горло саднило и горело. Он перекатился, поднялся на руки и колени, потом на ноги, не обращая внимания на боль, шипами пульсирующую в основании черепа. Он встал. Судорожно огляделся.

В сумеречном мире все еще горел тусклый свет, слабое свечение от снега на земле. Он посмотрел на дыру размером с сарай, на черноту среди подлеска и деревьев, на ветки и кусты, обломанные и разорванные там, где на них набросился медведь.

"Па", - сказал Дрем громче, в животе у него упал камень ужаса; с каждым ударом сердца в тишине ужас нарастал, становился все сильнее.

Дрем прошептал что-то, от чего сердце его подпрыгнуло, и он увидел его - темную, неподвижную фигуру, лежащую на земле. Дрем, спотыкаясь, подошел к отцу, упал на колени и в то же время услышал голоса вдалеке позади себя, услышал, как звали мужчин, узнал голос Ульфа.

Его отец был бледен и залит кровью, и на этот раз Дрем знал, что это не кровь его врагов. Он лежал на спине, одна нога была вывернута под странным углом, а туловище выглядело как одна большая рана. Кровь вяло пульсировала из длинных ран, начинавшихся у плеча и заканчивавшихся у бедра. Между ними плоть была разорвана и потрепана, среди багрового цвета виднелись осколки кости.

'О, папа', - прошептал Дрем, дыхание сбилось в груди, что-то холодное сжалось в животе, сдавливая сердце. Он видел такие раны, но не на человеке, но знал, что это значит, что-то в нем отказывалось принять это. Не мог смириться с этим.

Глаза Олина были отрешенными, но при виде Дрема он моргнул и поднял голову.

Лежи спокойно, па, Ульф идет, - отчаянно сказал Дрем, поглаживая мокрые от пота волосы на лбу отца. Все, чем он был поглощен - поиски Фриты, убийство белого медведя, - все это испарилось, когда весь его мир сжался до этого момента. Его отец, единственный человек в его жизни, который действительно имел значение. Он смахнул слезы с глаз.

Олин сдвинулся, его рот зашевелился. Струйка крови потекла по его губам, он прошептал воздух.

'Меч', - сказал он.

Он хочет держать меч в руке. Он думает, что умрет, перейдет мост мечей.

Дрем судорожно огляделся в поисках черного меча, но нигде его не увидел, хотя земля была изрыта и усеяна обломками деревьев и кустов. Не в силах оставить отца, чтобы поискать более тщательно, Дрем достал свой собственный клинок и положил рукоять на ладонь, сомкнув на ней пальцы. Взгляд Олина скользнул по нему, потом оттолкнул клинок.

Звездный камень, - прохрипел Олин.

Я не вижу его, па, - сказал Дрем, поднял руку отца и поцеловал ее, почувствовал, как пальцы отца дрогнули, и он приложил их к своей щеке, как отец делал с ним много-много раз до этого.

'Мой... мальчик', - прошептал Олин с булькающим хрипом. 'Я был... не прав'. Олин дернулся, его вторая рука поднялась, ладонь легла на грудь Дрема, пальцы сжались, вцепившись в медвежий коготь на шее Дрема. Один долгий, медленный выдох, который, казалось, никогда не закончится, его глаза устремились на Дрема с горящим взглядом, а затем Олин затих, свет в его глазах померк, потускнел.

Нет, папа, нет, - вздохнул Дрем, его зрение затуманилось от слез, когда пальцы Олина выскользнули из когтей на его шее.

Сиг взобралась на невысокий холм и, сказав пару слов и коснувшись пятками земли, пришпорила Хаммера. Где-то позади она слышала, как Кельд выкрикивает команду, как стучат копыта, приближаясь к их свободной колонне. Но Сиг смотрела только на горизонт, раскинувшийся перед ней.

Дан Серен.

Бледное солнце висело в небе над крепостью из серого камня, как ориентир. Крепость возвышалась на пологом холме, на горизонте силуэтом вырисовывались крепость и башня. Вокруг него темные стены опоясывали холм, намекая на мириады зданий, заключенных внутри. Еще одна стена возвышалась ближе и шире, на ровных лугах, окружавших холм Дан Серен. Сиг была там, когда принималось решение о ее возведении. Орден разросся больше, чем предполагал его основатель, а два искусства - оружейное и врачевание - привлекли в его залы многих. Корбан, создатель Ордена, был тогда седовласым, и он улыбался, видя, как семя его мечты расцвело в нечто гораздо большее, чем он мог себе представить.

Сейчас, глядя на него, в голове Сига промелькнул калейдоскоп воспоминаний, более чем столетняя память, уместившаяся в несколько ударов сердца: тренировки с оружием, боль, пот, сломанные кости, битвы и потери. Но гораздо важнее были воспоминания о песнях и смехе, о дружбе с людьми и великанами, в возможность которой она никогда не верила. Перед ее мысленным взором пронеслось множество имен и лиц: Корбан, Гунил, Варан, Корален, Верадис, Сайвен, Дат, Кулла, Фаррел, Буря, многие, многие другие.

И многих из них уже нет в живых. Но память о них жива.

Мы никогда не забудем.

Мы никогда не забудем", - пробормотал Кельд рядом с ней, и она посмотрела на него, чтобы увидеть, как он смотрит на стены Дан Серена с отрешенным выражением в глазах.

Пойдем, - крикнул Каллен, весь в волнении и страсти. Чего мы ждем? Пойдем домой!

Домой.

"Домой", - пискнул Рэб, взлетая на плечо Каллена, и молодой воин вздрогнул, когда вороньи когти сжались.

И вовремя. До Дня Середины Зимы оставалось еще десять ночей.

Она оглянулась, увидела выражения удивления и благоговения на лицах молодых новобранцев из Ардена, а затем Сиг пришпорила Хаммера, медведь с ревом помчался вниз по склону, Кельд, Каллен и новобранцы из Ардена скакали позади, а волчья гончая Фен - серым пятном впереди.

Скрежет когтей Хаммера и стук копыт отдавались эхом, когда они проехали через арочные ворота внутренней стены Дан Серена и вышли во двор перед серым замком. Над воротами развевалось знамя с яркой звездой на черном поле, трепетавшее и колыхавшееся на холодном ветру, дувшем с севера. Сиг почувствовала на нем намек на снег. Воины выстроились вдоль стен, звучали рога и голоса, приветствующие возвращение Сиг, братья и сестры по мечу, несколько великанов, и Сиг улыбнулась, увидев их, и подняла руку в знак приветствия. Каллен ухмылялся и махал рукой, словно вернувшийся герой, хотя Кельд рядом с ним был более сдержан, все еще переживая потерю своей волчьей гончей Хеллы.

В центре двора возвышалась статуя, вдвое выше Сиг, сидящей на спине медведя. Две фигуры были высечены из темного камня, сквозь который проступали бледные вены. Один из них - мужчина, красивый и серьезный, широкогрудый и толсторукий, его волосы были заплетены в толстую воинскую косу, перекинутую через одно плечо. Одет он был как воин: в кольчугу и кожаный плащ, бриджи и сапоги, на спине висел круглый щит. На шее у него висел торк с рычащими волчьими головами на обоих концах, а на бицепсе красовалось нарукавное кольцо с двумя волчьими головами в начале и в конце. В одной руке воин держал обнаженный меч, кончик которого упирался в землю, а на его рукояти была еще одна волчья голова, поднятая с раскрытой пастью и воем.