Это была гончая Сурл, ее брюхо и бока были распороты когтями. Дрем погрузил пальцы в кровь. Оттуда донесся отзвук тепла, слабый, как первый поцелуй рассвета. На зубах гончей тоже была кровь, немного плоти и меха, что-то похожее на клочок кожи.

Смелая гончая, взяла кое-что перед концом, подумал Дрем, погладив животное по голове.

Фрита, где ты? Пожалуйста, будь жива.

Он стоял, продолжая поиски, когда в разбитом дверном проеме показался силуэт его отца.

Более плотная тень в темноте, тело. Дрем почувствовал, как заколотилось сердце, когда он приблизился к нему, на этот раз медленно, пытаясь подготовиться к тому, что увидит светлые волосы Фриты, бледную, тонкую красоту ее лица. Он встал над телом. Оно было отвернуто от него, наполовину погребено под разбитой дверью. Он присел, положил руку на плечо и повернул его к себе.

Это был Хаск, дедушка Фриты. Глаза и рот широко раскрыты, шок и ужас смешались, огромная рваная рана на груди, осколки кости в разорванной плоти. Дрем слышал, как его отец рылся в завалах, ведя тщательный поиск - непревзойденный следопыт.

Дрем подошел к дыре в стене, увидел кровавый медвежий след, деревянный пол, изрезанный когтями. Еще кровь.

Но Фриты нет.

Рив сидела в пиршественном зале своего барака, ковыряясь в тарелке с кабаньими ребрышками и сладким пастернаком. Джост и Вальд были рядом с ней, сидя друг подле друга. В любое другое время их вид вызвал бы у нее усмешку: Джост, стройный и высокий, как сажень, выглядел так, словно состоял из одних сухожилий и костей, а Вальд, такой мускулистый, что льняная рубаха и кожаный жилет обтягивали его, отчего он казался приземистым, но он не был таким, поскольку был выше Рив.

Нет, не выше, чем я сейчас. Должно быть, я выросла, и быстро. Разве это нормально?

В пиршественном зале было тихо. Афру и ее капитанов вызвали на встречу с Исрафилом и советом лорда-протектора.

Впрочем, это не единственная причина тишины.

Настроение среди сотни Афры было приглушенным и мрачным с тех пор, как в Большом зале Драссила после обеда состоялся суд.

Бедняга Эстель, у тебя отняли крылья - то, ради чего ты работала и тренировалась всю жизнь, - а потом изгнали. Ни родственников, ни друзей, все придется начинать сначала. И куда ей идти? В Ардан, Тарбеш, Аркону, Запустение? Куда еще?

Рив вздохнула, поддевая еду ножом. Она знала, что Эстель и Адонай поступили неправильно, что они ослушались величайшего из Законов Элиона, запрещающих Великий Проступок.

Но на самом деле они этого не делали. За чем их застали? Целовались, обнимались? Флиртовали? Рив видела их за столом Афры, ей показалось, что они были слишком близки, что прикосновение было слишком долгим, и тогда она почувствовала всю неправильность этого.

Но разве это заслуживает столь сурового наказания? Крылья Адоная отрезаны. Эстель изгнана...

Она чувствовала растерянность и вину за то, что усомнилась в правоте Исрафила.

Она все еще видела багровый оттенок крови Адоная, капающий на его отрезанные крылья, лежащие в грязи.

Когда у тебя отнимают полет. Это все равно, что потерять ноги.

Я должна была сказать Афре, когда увидела их. Она бы знала, что делать.

'Не хочешь? Я доем за тебя", - сказал Вальд, разглядывая ее тарелку и заглатывая последнюю подливку толстым куском черного хлеба. Деревянная тарелка выглядела такой чистой, словно с нее ничего не ели.

Возьми, - сказал Рив, подталкивая недоеденную еду к Вальду.

'Я бы это съел!' воскликнул Джост, выпучив глаза на своем исхудалом лице. Он ел почти столько же, сколько и Вальд, но, глядя на него, этого не скажешь: они часто спорили из-за еды.

'Слишком медленно'. Вальд подмигнул Джосту.

Как они могут шутить в такое время?

Она увидела свою маму, сидящую в тенистом углу пиршественного зала, и встала.

Пойду к маме, - сказала она Джосту и Вальду, зачерпнула вина и два кубка и оставила их препираться над недоеденной тарелкой с едой.

Рив была глубоко тронута судом над Адонаем и Эстель, и до сих пор чувствовала это, ее чувства менялись от осуждения до жалости каждые несколько ударов сердца.

Глядя на Рив, ее мама подумала, как сильно та похожа на постаревшую Афру: складки вокруг глаз и рта, седые полосы в волосах - теперь их было больше, чем черных. Ей показалось, что она сама очень мало похожа на них: светлые волосы там, где у них были темные, более тонкие черты лица там, где у мамы и Афры они были сильнее.

Афра так похожа на маму. А я должна быть похожа на нашего отца. Я бы хотела, чтобы он был здесь, чтобы я его знала. Мой характер - это тоже его наследие? Потому что я не вижу ничего подобного ни в Афре, ни в Маме.

Далме одарила Рив слабой улыбкой, которая частично перешла в решительную, но не смогла скрыть беспокойство, таившееся в ее глазах.

'Что случилось, мама? Расстроилась из-за Адоная и Эстель? сказала Рив, садясь, зубами вытаскивая пробку из винной кожи и наливая вино в два кубка.

"Да, - сказала ее мама, - ужасная вещь". Она вздохнула. 'И я беспокоюсь за Афру', - добавила она.

'Волнуешься за Афру?' Ее сестра всегда была такой способной, идеальной ученицей Элиона Лор. Дисциплинированная, спокойная, непревзойденный воин и лидер, и набожная, воплощающая в себе представления Рив о том, чем на самом деле являются Вера, Сила и Чистота. И все же сейчас она была согласна со своей матерью. С той ночи, когда Рив увидела ее с Фией, Афра вела себя не в своей тарелке. Я хотела спросить тебя о ней. Она была... странной в последнее время".

'Ты тоже так думаешь?' спросил Далме. 'Как так?'

'Не в духе, не интересуется ничем, что я могу ей сказать'.

Иногда руководить трудно", - сказала ее мама, сжав руку Рив. 'Все время', - поправила она себя. 'И это темные дни - маяки, слухи о перемещении Кадошим. Эстель".

Да, - сказала Рив, делая долгий глоток из своей чашки.

По правде говоря, Рив нечасто задумывался о трудностях и стрессах, связанных с руководством сотней. Только о славе. Гордость и уважение, которые она испытывала к сестре и к маме, выполнившей ту же задачу раньше Афры. И постоянно растущее давление на ее собственные плечи, которое усугублялось мыслью о том, что она, возможно, никогда не станет Белокрылой, не говоря уже о том, чтобы подняться в их рядах до позиции лидера.

'Как ты думаешь, зачем Исрафил собирает собрание? Уже поздно его созывать, да?" - спросила она у мамы, желая отвлечь себя от этой неприятной мысли.

Да, - сказала Далме, медленно и обдуманно кивнув. Что бы это ни было, это должно быть важно".

Мама Рив возглавляла сотню в течение многих лет, уйдя со своего поста только тогда, когда совокупный эффект возраста и накопленных травм принял решение за нее. Если кто и понимал давление и политику лидерства в сотне, так это она.

Может быть, эти маяки, - сказала Рив.

'Может быть'. Ее мама наклонилась к ней. Не позволяй настроениям Афры беспокоить тебя. У нее свои проблемы, и иногда мы вымещаем их на тех, кто нам ближе всего".

'Значит, это комплимент.' Рив фыркнула и улыбнулась.

'Да, можно и так сказать.' Ее мама рассмеялась.

Но не очень-то похоже на комплимент.

Нет, я уверена, что нет, но Афра разберется со своими проблемами, рано или поздно. И тогда ты, без сомнения, насладишься ее извинениями".

Да, так и будет, - согласилась Рив. Просто я бы хотела, чтобы это случилось раньше, а не позже".

'А ты?' - спросила ее мама. "Как ты себя чувствуешь?

"Я? Я чувствую себя немного тяжеловато", - сказала Рив шепотом, как будто даже говорить об этом было неправильно, предательством по отношению к Бен-Элиму и сотне. Сегодня днем", - сказала она, взмахнув рукой в качестве объяснения. Каждый раз, когда она закрывала глаза, она видела крылья Адоная, падающие в грязь, слышала его крики. Она испытывала почти сочувствие к нему, ее спина болела между лопатками.