Его отец поднял глаза на Дрема, словно впервые заметив его.
Пожалуйста, папа, хоть раз скажи мне. Я не ребенок".
'Я делаю меч', - сказал Олин, его глаза ярко светились в кузне.
'Что? Зачем?
Бежать больше некуда, Дрем. Со времен твоей мамы мы путешествовали по Изгнанным землям, постоянно искали, бежали, спасались от прилива. Пять лет назад мы поселились здесь, и я думал, что мы наконец-то обрели покой. А теперь оно приходит сюда, проклятие Кадошим и Бен-Элим загрязняет все в этих Изгнанных Землях. Некуда больше идти. Я устал от этого, измучен этим". Он вернулся к сбору инструментов, снял с плеча сумку и порылся в ней. Дрем протянул руку и схватил отца за запястье, притянув его к себе.
'Па, ты меня беспокоишь'.
Олин глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
Новые люди в Кергарде, те, с кем ты дрался. Они мне не нравятся.
'Мне они тоже не нравятся', - сказал Дрем. 'Хотя нет нужды делать меч, чтобы убивать их'.
Мелькнула улыбка. 'Нет, сынок. Я не буду ковать меч, чтобы убивать их. Для этого достаточно моего топора или ножа. Нет, я имею в виду, есть что-то неправильное в том, что они здесь. Я чувствую это. И старый Бодил, которого якобы убил наш белый медведь...
У меня были... сомнения на этот счет, - сказал Дрем, нахмурившись, вспоминая след от ремня, врезавшийся в плоть запястья Бодила. Он рассказал об этом своему отцу.
Отец кивнул, одарив его гордым взглядом.
Да, вот о чем я говорю. Здесь происходят странные вещи. Новая шахта, шахтеры, люди, найденные мертвыми в Дикой местности, костры. Считайте меня подозрительным, но мне все это не нравится".
Мне не нравятся новые шахтеры! подумал Дрем, вспоминая Виспа Бороду и драку возле рынка.
И вдобавок ко всему проклятые кадошим разжигают страсти на юге - говорят о человеческих жертвоприношениях и кто знает о чем, - а бен-элим требуют от своих воинов десятину и налоги. Это они во всем виноваты, - прорычал Олин, с трудом сдерживая ярость и дикость. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. И с меня хватит, - сказал он с медленным выдохом. 'Что-то не так, и когда я чувствовал это раньше, мы собирали вещи и уходили. Уезжали. Но куда еще идти теперь?
Дрем пожал плечами.
'Я собираюсь покончить с этим. Со всем этим".
Дрему не нравилось, как вел себя его отец, как он говорил, как смотрел в его глаза - сосредоточенность, граничащая с безумием.
'Как? Па, ты не в себе. Что ты имеешь в виду?
'Я собираюсь выковать меч из звездного камня и отрубить им голову Асроту'.
Дрем почувствовал непреодолимое желание померить пульс и чуть не выпустил из рук мехи. Между ними надолго воцарилось молчание, даже треск огня и углей утих.
'Что?' недоверчиво спросил Дрем.
Он что, сошел с ума?
В голове Дрема вспыхнула тысяча вопросов. Его отец игнорировал его.
Дрем крикнул "ПА!", но тут его отец зашевелился, весь мрачный, сосредоточенный, и по выражению лица Олина Дрем понял, что тот не собирается больше болтать. Олин щипцами опустил кусок металла из звездного камня в кузницу, положил его на белый жар углей, такой горячий, что в воздухе висела мерцающая дымка.
Дрему стало дурно от всех этих разговоров о бегстве и прятках, о Бен-Элиме и Кадошиме. Сколько он себя помнил, Дрем и его отец жили вдвоем, в одиночестве, но Дрем привык к нему и любил его. Разговоры о том, что мир прорвет их пузырь и ворвется в их жизнь, изменив все, вызывали у Дрема чувство страха и тошноты.
И он говорит об Асроте? Владыке демонов Кадошима. Но он мертв уже сто лет, или жив и запечатан в расплавленном камне в Драссиле, вечной тюрьме. Все это знают.
Они оба стояли в тишине, глядя на черный матовый металл. Ничего не происходило.
'Недостаточно горячо?' сказал Дрем.
Олин стоял, глядя на кусок металла, тусклого, непроницаемо-черного, потом кивнул сам себе, выпрямился. Он снял с пояса нож и открыл рот, заговорил, но не на том языке, который узнал Дрем, слова вырывались из его горла, жидкие и неземные, от которых у Дрема волосы вставали дыбом на руках и затылке, ледяной холод струился по венам даже в потном жаре кузницы.
"Tine agus fola, iarann agus cruach, lann a maraigh an aingeal dorcha", - сказал его отец, одновременно проводя ножом по ладони, на которой появилась темная полоса, и щелчком запястья разбрызгивая кровь по кузнице и звездному камню. Раздался шипящий звук и сладковатый запах, а там, где капли крови попали на звездный камень, камень начал пузыриться, поднимаясь, как волдыри, распространяясь по темному металлу, словно пролитые чернила.
Па, - прохрипел Дрем, его голос был сухим и надтреснутым. 'Ты меня пугаешь'.
Черный металл начал светиться, сначала красным, потом оранжевым, а затем белым.
"Па! сказал Дрем громче.
Олин проигнорировал его, потянувшись за щипцами и молотком.
Когда они вышли из кузницы, на востоке забрезжил рассвет, и вода в озере Звездного Камня окрасилась в бронзовый цвет. За ночь выпал снег, толстым слоем легший на землю, но теперь крыша мира была безоблачной, бледная, свежая синева казалась бесконечной, а воздух холодным и резким. Дрем нашел его освежающим после ночи густого жара и ударов молота в кузнице.
Дрем ехал позади своего папы, глядя на его спину со смесью ужаса и благоговения.
Что произошло прошлой ночью? Меч выкован, мой отец произнес заклинание...
Его разум пытался разобрать события, распутать их и собрать воедино в форме, напоминающей логику. Но ничего не получалось.
Кто мой отец? Это было ужасающее чувство - осознавать, что он не знает человека, с которым провел всю свою жизнь, почти как головокружение, как будто мир смещается под его ногами.
Они почти не разговаривали после того, как Олин начал придавать форму раскаленному металлу: молот, молот, кручение, охлаждение, нагрев и снова молот, и окалина вытекала из металла, как черные слезы. Дрем работал над мехом, между ударами обмакивал меч в воду и масло, а под конец разделил работу с Олином. Шум и запахи кузницы наполняли чувства Дрема, пока он пытался осмыслить то, что рассказал ему отец. В конце концов он потерялся в ритме и грохоте их работы.
Глаза Дрема остановились на свертке из овечьей шкуры, притороченном к седлу Олина, - всего лишь тень в первых лучах рассвета.
Мы закончим его дома. Рукоять из ясеня, перевязанная кожей. Это были единственные слова, которые произнес Олин, когда они стояли и смотрели на результат своего труда. Длинное лезвие, сужающееся к тонкому острию, тяжелая перемычка и фуллер, словно черная жила, проходящая по центру клинка.
Ворота Кергарда были закрыты, когда они подъехали к ним; Олин нахмурился.
"Колдер должен быть здесь", - сказал Олин, оглядывая тени в поисках большого кузнеца, но его там не было. Дрем спрыгнул с лошади и перебросил засов через ворота. Он оказался тяжелее, чем он думал, судя по тому, как Колдер поднимал ее прошлой ночью. Ворота открылись со скрипом, Олин завис еще на несколько ударов сердца, ожидая Колдера.
Дрем вопросительно посмотрел на своего отца.
Он должен быть здесь, - снова пробормотал Олин.
Похоже, он волнуется".
Олин осмотрел улицы, сходящиеся к воротам. Они были тихи и неподвижны, лишь тающие тени составляли им компанию. 'Не хотелось бы оставлять ворота открытыми и неохраняемыми', - сказал Олин.
Скоро должны появиться стражники", - сказал Дрем.
Да, - согласился Олин.
И если мы все еще здесь, папе придется объяснить, что он делает".
Эта мысль, похоже, пронеслась и в голове Олина.
Больше ждать нельзя", - сказал Олин, и, пожав плечами Дрему, они поскакали рысью, когда перед ними открылся белый мир.
Дрем посмотрел на дом Фриты, когда они проезжали мимо него, и с удовлетворением увидел, что во дворе нет гончей, все еще привязанной к веревке и кольцу. Вдалеке, из леса на севере, донеслось эхо. Тусклое и приглушенное. Дрем напрягся, чтобы расслышать его. Грохот, возможно, рев. Они с Олином переглянулись.
