— Что же вы остановились?

— Здравствуйте, Борис Иванович, — сказал Слепуха. — Помните меня?

— Да, да, да, — быстро проговорил Сатовский. — Это же вы. Тридцать шестой год, Коунрад. Как же я сразу не догадался, что это именно вы?

— А я думаю, кто это сзади стоит…

Когда закончилась смена, Сатовский сказал:

— Вы меня сегодня удивили и обрадовали, Дмитрий Алексеевич. Никогда не думал, что наш «Уралец» может так быстро работать. Вы открыли в этой машине то, чего в ней не было. Ваше мастерство выше любой машины.

— Не всегда такая работа идет…

Сатовский засмеялся:

— Знаю, знаю. Сейчас начнется разговор о конструктивных недостатках. Готов вас выслушать.

Часто спорят на тему — кто лучше знает машину: ее конструктор или человек, работающий на ней? Ответ, мне кажется, должен быть такой — тот и другой познают машину с разных точек зрения. Конструктор знает, как машина должна вести себя, а машинист — как она ведет себя на самом деле.

До поздней ночи говорили Слепуха и Сатовский, сидя в тесной комнатке гостиницы. Конструктор внимательно слушал экскаваторщика.

— Строим для вас новую машину.

— Какую? — поинтересовался Слепуха.

— Объем ковша — четырнадцать кубометров, длина стрелы — шестьдесят пять. Идите на нее машинистом. Тогда я буду спокоен.

— Так это же гигант? — удивился Слепуха.

— И притом шагающий.

Борис Иванович Сатовский впервые увидел экскаваторы в 1928 году, во время летней практики в кубанском совхозе. Ему было тогда двадцать лет. Механические кроты с иностранными именами «Менк», «Марион» представились ему верхом совершенства. Смуглолицый черноволосый паренек на всю жизнь полюбил стальных землекопов.

Получилось так, что летняя студенческая практика затянулась на несколько лет. Сатовский остался в совхозе, работал машинистом, механиком экскаваторного парка.

Потом он услышал, что в Ленинграде начали проектировать советские экскаваторы. И вот он в Ленинграде. Под руководством профессора Домбровского юноша упорно постигает тайны конструкторского ремесла.

В начале 1936 года молодой инженер-конструктор оказался в командировке на Уралмаше, где строили первый советский экскаватор, сконструированный ленинградским бюро. Ему сразу же бросилась в глаза разница в условиях работы заводских конструкторов и проектной конторы, оторванной от завода.

И на этот раз двухмесячная командировка растянулась на несколько лет. Вместо того чтобы вернуться в Ленинград, Сатовский оказался в Коунраде, где шли испытания первой машины.

На Уралмаше Сатовский нашел работу, которая стала смыслом всей его дальнейшей жизни. Во время войны он работал технологом. Был награжден орденом, вступил в партию. Уже в те годы он мечтал о новой большой машине.

Через полтора года после победы из цехов завода вышел первый электрический экскаватор. За эту работу Сатовскому и его товарищам Вернику, Борисову, профессору Домбровскому, технологу Егошиной — была присуждена Государственная премия. Фамилия Сатовского вошла в марку нового экскаватора СЭ-3. Впоследствии этот знаменитый «Уралец» завоевал огромную популярность на стройках, угольных карьерах, рудниках.

А конструкторы уже работали над проектом новой невиданной машины. Советскому машиностроению предстояло сделать новый скачок, ибо речь шла не о простом копировании прежних образцов, а о создании землеройных машин совершенно иного качества, о новых принципах конструкций экскаваторов, о новой технологии земляных работ. Пройдут годы — и серия прославленных шагающих экскаваторов поднимет на новую высоту все советское машиностроение.

Первый шагающий экскаватор предназначался для Волго-Дона, и слова Сатовского встревожили Дмитрия Слепуху: из-за этой машины ему придется еще не поспать несколько ночей.

Много разных встреч случалось на экскаваторе. Как-то проездом на юг к Слепухе приехала сестра Прасковья Алексеевна, громко восхищалась, глядя на работу младшего брата, на размах гигантской стройки. В другой раз мимоходом на стареньком «Москвиче» прикатил немолодой уже, с седой бородкой, профессор. Слепуха охотно показывал гостю свою машину. Из разговора выяснилось, что профессор, как и Слепуха, тоже землеройщик, пишет в настоящее время ученый труд.

— Что же там будет написано? — спросил Слепуха. — Про экскаваторы?

— Что вы? Я не люблю грохота. Я работаю над теорией землережущих инструментов.

— А какие же это инструменты?

— К землережущим инструментам можно отнести лопату, лом, кирку, заступ, мотыгу, черенковый совок…

— Очень интересно, — сказал Слепуха, сдерживая изо всех сил улыбку. В первый раз слышу про теорию лопаты.

— Помилуйте! Экскаваторы только недавно появились, а лопата служит человеку тысячелетия. В теорию лопаты входит широкий круг вопросов различные виды этого инструмента, устройство и составные части лопаты, погрузка с ее помощью земли в тачки и грабарки, профили выемок, коэффициент полезного действия…

— Простите, перебью вас. Не можете ли вы сказать, от чего, например, зависит этот самый коэффициент?

— Извольте, — ответил профессор, — коэффициент полезного действия лопаты зависит от длины рукояти, от площади совка лопаты, от состояния режущей части. Соотношение этих элементов и дает нам требуемую формулу.

Слепуха вежливо проводил профессора до его «Москвича», потом поспешил к товарищам рассказать о чудаке-ученом.

Была еще одна встреча.

Она случилась как-то ночью. На линии, питающей экскаватор, упало напряжение, и машина стояла. Слепуха сидел в кресле и вел разговоры с Иваном Селиверстовым.

Дверца кабины отворилась. Вошел высокий худой человек в ватных штанах, в телогрейке.

— Дождь. Холодно. Разрешите погреться.

Слепуха узнал немецкого военнопленного, который работал в бригаде по обслуживанию «Уральца». Пленные перетаскивали кабель, укладывали шпалы для настилов под гусеницы.

— Садитесь, — сказал Слепуха. — Все равно стоим. Закуривайте.

— О, русская папироса, — обрадовался немец. — Данке шон.

За четыре года, проведенные в плену, немец выучился говорить по-русски. Он рассказал, что больше трех лет работал на восстановлении разрушенного Смоленска, а полгода назад их привезли на Волго-Дон.

— Где же вас взяли в плен? — спросил Иван.

— Это было в Польше, — живо отозвался немец, — в январе сорок пятого года. Я служил в артиллерии, и мы тогда все время отступали. Русский танк внезапно налетел на колонну, раздавил все пушки, я спрятался в кювете, а потом вышел на дорогу, увидел русских автоматчиков и поднял руки. Я давно уже собирался сдаться, когда понял, что мы проиграли войну.

Слепуха с интересом слушал рассказ бывшего немецкого артиллериста. Немец согрелся и стал словоохотливым.

— Когда гляжу на ваш экскаватор, я всегда вспоминаю тот русский танк. Его гусеницы прошли в двух метрах от меня. Это было ужасно. Бр-р, — немец поежился.

— Я тоже был на войне, — заметил Слепуха.

— Вы можете сказать мне — кем воевали?

— Танкистом! — Слепуха увидел, как в глазах немца внезапно вспыхнул страх, и с удивлением почувствовал, что не испытывает к немцу ничего, кроме сострадания.

Он засмеялся:

— Пожалуйста, еще папиросу. Ведь сейчас мы не воюем и можем мирно сидеть и курить.

— Нет, нет, мы никогда не должны воевать. Это ужасно. Мы должны жить в мире.

Спустя две недели снова зашел к Слепухе, чтобы проститься.

— Я еду в Дрезден, в демократическую зону. Мы будем строить новую Германию, — немец был взволнован и суетлив. — Я был в партии Гитлера, но теперь не хочу. Я механик, я хочу работать мирно. Вы много строите, мы тоже будем строить. Воевать — нет.

— Ну, что же, — сказал Слепуха, — я согласен. Желаю вам счастливого пути.

«Уралец» продолжал копать канал. Осень была дождливая, да и участок оказался трудным. Грунтовые воды обильно насыщали глину и не уходили вглубь, а вдруг прорывались на поверхность в самых неожиданных местах. Экскаватор работал на настилах, медленно продвигаясь к первому шлюзу. Однажды Слепуха выкопал череп мамонта, который увезли в музей. В другой раз «Уралец» неожиданно провалился на сухом, казалось бы, месте — то была подпочвенная воронка.