Зенкевич увидел, что в бумажке действительно написано: «второго класса».

— Хорошо, — сказал он. — Поедете в Красноармейск. Идите сейчас на комиссию.

— Куда? — испугался Иван: его тщательно разработанный план готов был провалиться в самом начале.

— Идите, мне некогда. Третья дверь налево.

Врач забраковал Селиверстова с первого взгляда: после одной встречи с лошадью у Ивана с детских лет не хватало двух ребер.

— Все, что хотите, только не экскаватор, — сказал врач.

— А я хочу только экскаваторщиком, — сообщил Иван.

Через три минуты он уже бесстрашно стоял перед самым главным человеком на Волго-Доне, Шикторовым. Начальник строительства писал. Секретарша, стоя в дверях, недоуменно разводила руками: «Сама, мол, не понимаю, как он сюда проскочил».

А Иван уже ринулся в атаку:

— Товарищ начальник, разрешите обратиться.

Наклонив голову, Шикторов смотрел исподлобья на непрошеного гостя.

— Всего два ребра. Чепуха.

— Специальность? — спросил Шикторов.

— Моторист второго класса. — Иван похолодел, поняв, что он проговорился и теперь все пропало.

— Приходите через три года. Выкопаем канал, тогда нам потребуются мотористы.

— Виноват, товарищ генерал, вы ослышались. Я сказал: машинист второго класса.

— Где свидетельство?

— Оно у Зенкевича на столе, — убежденно говорил Иван. — Он-то меня берет, только вот ребра эти проклятые. Я же здоровяк, сами видите.

В глазах Ивана было столько чистоты, а в его позе — столько уверенности, что Шикторов поверил.

— Ладно, идите на экскаватор. У нас не армия, хотя мы тоже на фронте.

— Так точно, — рявкнул Иван.

Прошло еще десять минут, и секретарша уже выписывала Селиверстову направление на работу.

— Какой номер вашего свидетельства? — спросила она.

— Сто десять, — ответил Иван, не моргнув глазом.

— А дробь? Разве дроби нет?

Иван чувствовал себя в ударе, хотя фантазия его не шла дальше единицы.

— Сто десять дробь одиннадцать.

Еще минута — и дело выгорит. Секретарша долго возилась с печатью, поднося ее к раскрытому рту и с кокетством поглядывая на рослого чернобрового красавца парня. Наконец, видя, что чернобровый никак на нее не реагирует, она сердито хлопнула печатью.

Теперь в руках у Селиверстова была законная бумага, на законном бланке, с законной гербовой печатью. Иван почувствовал, что он зверски голоден: работа в этот день была не из легких. Он вышел на улицу, прочитал: «…направляется в Красноармейский строительный район сменным машинистом на экскаватор № 186».

На базаре та же розовощекая казачка накормила его молоком. Иван перенес свидание с ней на неопределенный срок и направился в книжный магазин в надежде купить книжку об экскаваторах, чтобы хоть немного познакомиться с этой машиной. Нужной книги не оказалось, и Иван, не раздумывая, купил однотомник Белинского.

…Он подходил к «Уральцу», и шаги его замедлялись, а в коленях возникала противная дрожь, которая никак не унималась. Иван со страхом смотрел, как огромный ковш многотрудно загребает землю, как плавно и стремительно проносится в воздухе, как замирает вдруг точно над кузовом самосвала, и тотчас земля проваливается в кузов, а ковш спешит за новой добычей.

Движения огромной машины были легки и красивы, а в кабине сидел сосредоточенный человек с коротко остриженными волосами, широкоскулый, упрямый и недоступный, как бог. Иван посмотрел, как спокойно и просто человек двигает руками, лежавшими на рычагах, — и ничего не понял. Во рту у него пересохло, только он представил себя на его месте.

Человек в кабине остановил экскаватор, высунулся в окошко.

— Кажется, смена пришла? — спросил он.

— Пришла, — ответил Иван без всякого энтузиазма.

— Тогда садись. Я задерживаться не буду, у меня сегодня билет в кино. — Слепуха с готовностью приподнялся, освобождая кресло для сменщика.

Иван молча стоял перед ковшом. Ковш был огромный, чуть повыше его, а он-то считал, что экскаватор пустяковая машина. Но чего же, собственно, он боится? Мечтал об экскаваторе — и вот его мечта перед ним, в двух шагах. Могут же другие управляться с этой грудой металла, значит, и он сможет ведь моторист второго класса, этого у него не отнимешь.

— Что же ты стоишь? — спросил Слепуха. — Иди садись. Мне в кино пора.

Иван прыгнул на гусеницу, блуждая по кузову среди моторов, пробрался в кабину, с решительным и отчаянным видом взялся за рычаги — и тут перед Слепухой началось такое кино, какого он ни разу в жизни не видел.

Для начала ковш зарылся в землю настолько, что стрела ходуном заходила. Каким-то чудом Иван все-таки вытащил ковш и принялся весело размахивать им в воздухе на манер того, как неопытный рыболов размахивает удилищем. Иван пытался зачерпнуть хотя бы горстку земли, а хватал только воздух.

Позади раздалось зловещее шипение пневматических тормозов. Ковш застыл в воздухе, потом плавно сел на землю.

— Так, — Слепуха щелкнул контроллером. — Суду все ясно. Был на экскаваторе один Дмитрий, теперь появился Лжедмитрий.

— Это из «Бориса Годунова», — воскликнул Иван. — Я знаю.

— Что знаешь еще? Признавайся! — приказал Слепуха.

Иван Селиверстов начал свою исповедь. В войну ничего не успел: в сорок пятом было шестнадцать, да и белый билет получил из-за ребер. Работал мотористом на буксире в Новороссийском порту. Мечтал о трудовом подвиге. И вот встретился с девушкой. Ее Лидой звать — красивая. Только она ни в какую не замечает моториста второго класса, ходит на танцы с помощником капитана. Тогда он решил бежать на Волго-Дон от несчастной любви. Обманул всех в Калаче — так это тоже с горя, от той же несчастной любви. Вот, собственно, и вся история.

— От несчастной любви надо в Волгу, а не на экскаватор, — заметил Слепуха.

— А я на экскаватор, по-современному.

— Хватит зубы заговаривать. Вставай.

— Куда?

— Пойдем к начальству. Передам тебя по инстанции, а там решат, куда лучше — или в Волгу, или в Дон.

Тогда, оробев до наглости, Иван спросил (такую фразу он подслушал в кабинете у Зенкевича):

— А кубы кто давать будет?

— Да уж не ты, — усмехнулся Слепуха и вдруг подумал, что из парня, верно, получится толк. — Моторист, говоришь? А учился где?

— На Кубани.

— Выходит, из кубанских? — удивился Слепуха. — Земляк мой? Придется тебя простить на первый случай, раз ты кубанский. Ну, садись. Начнем. Вот этот правый рычаг — подъем ковша…

Слепуха остался на вторую смену. Так у него появился еще один ученик. Надо сказать, что никто не приходил к нему столь оригинальным способом, но никто не был и более способным учеником, чем Иван Селиверстов. Руки их сошлись на рычагах, и через них учитель передал ученику свой опыт и свою мудрость.

А потом настал день, когда Иван начал «давать кубы». Слепуха уже спокойно оставлял экскаватор на своего сменщика, а сам, бывало, хаживал и в кино.

Кубы пошли по-разному, иногда с перебоями. Слепуха не любил, когда кубы шли с перебоями, он любил хорошую работу. Как-то раз был такой хороший день: самосвалы резво ходили по кругу, забой был сухой, порода — мягкой, о чем еще может мечтать экскаваторщик?

Кто-то вскочил во время разворота на гусеницу, прошел в кабину, стал за спиной. Многие приходили сюда и вставали за его спиной: ученики, стажеры, машинисты с соседних машин, экскурсанты. Слепуха привык к ним: они не мешали ему «бросать кубы», он даже не оборачивался.

Человек молча стоял за спиной. Слепуха упоенно «бросал кубы». На секунду мелькнула тревожная мысль, что этот человек чем-то не похож на других посетителей, но тут же Слепуха увлекся и забыл о нем.

Прошло, наверное, часа два. Он работал. Человек стоял. Слепуха чувствовал его пристальный взгляд на своих руках, на ковше, на самосвалах. Он хотел обернуться, но ритм машины цепко держал его. У него не было ни одной секунды: все забирала машина.

Прошло еще около часа. Человек стоял по-прежнему, молча и пристально наблюдая за его работой. У Слепухи даже мурашки по спине забегали от этого напряженного, безотрывного взгляда. Он не выдержал, положил ковш на землю и обернулся. Далекое воспоминание нахлынуло на него.