Валентина прошла за стойку бара, потом скрылась за перегородкой и загремела там посудой. Аркадий Миронович вгрызался в леща, потому что сотни вопросов теснились у него в голове, но не было среди них одного главного, какой был у Мартынова.

— Жена у тебя кто? — спросил он в конце концов.

— Клавдия Васильевна. Она у меня по домашнему делу.

— Сколько лет живете?

— Двадцать восемь. Детей нет.

— И как? Мирно живете?

— Она у меня добрая, — отвечал Сергей Мартынов. — Только сказать об этом не может.

— Как же ты узнал о ее доброте? — удивился Аркадий Миронович.

— Через кожу.

— У меня Вероника, — мечтательно отозвался Аркадий Сычев. — Мы с ней поругались.

— Ты уже говорил. В нашем с тобой возрасте это уже неприлично.

— Может, перейти на что-нибудь покрепче? — спросил Сычев.

— Сейчас не купишь, поздно.

— А это что? — Аркадий Миронович вытащил из заднего кармана штанов увесистую флягу.

— Ты что? Торопишься? — обиделся Мартынов.

Тогда Сычев решился:

— Как у тебя с ногой вышло? Расскажи. Мы же тебя в медсанбат довезли, все было на месте…

— Это я могу, — с готовностью отозвался Мартынов. — Это я умею рассказывать. Помнишь, как немцы разведчиков били? По ногам старались полоснуть. Мы к насыпи прорывались, у меня там КП был… Ты ведь тоже в трубе сидел…

— Нет, — терпеливо вставил Сычев. — Я на твоем КП не был. Ты нас отослал к обозу…

— Не перебивай, я сам расскажу. Значит, это был бой за станцию Дно. Ровно через полгода после нашего с тобой случая. От насыпи до станции Дно восемьсот метров, но там насыпь кончается, идет ровная местность. Шургин кричит по телефону: «Видишь сараи перед станцией?» — «Вижу, товарищ первый». — «Чтоб через сорок минут был там. Оттуда и доложишь, ясно?» «Так точно, товарищ первый, доложить из сараев о выполнении».

А я в трубе сидел под насыпью — идеальное укрытие. Выскочил на насыпь, чтобы роты поднять, — и сразу попал под очередь. Как думаешь, сколько во мне сидело?

— Семь, — ответил наобум Сычев, потому что и вопрос был риторическим.

— Правильно, — обрадовался Мартынов. — Значит, тебе в медсанбате сказали. И все семь в одной ноге. Только про седьмую они и сами не знали, ее через полгода извлекли. Сколько операций было — не помню. Как упал на насыпи, так и забыл про этот мир, возвращался урывками. Попал в госпиталь сюда, в Белореченск, потому и остался тут. Все хотели спасти мне ногу. И правда, через полгода полегчало. Вылечат, думаю, я еще на фронт успею, Германию прихвачу. Сестричка Настя приехала меня выхаживать. И вот последняя операция, общий наркоз, полное отключение. Просыпаюсь утром в палате. А Настя у меня в ногах сидит, ждет, когда я очнусь. Я на нее смотрю и ничего не понимаю. Она же на моей ноге сидит, как раз на линии ноги. «Зачем ты на ногу мою села?» — спрашиваю. «Нет у тебя ноги, Сережа». Я снова отключился. Вот и все. — Он замолчал и тут же прибавил: — В самом деле, не мешало бы что-нибудь покрепче. Что такое булькает в этой фляге?

— «Бурбон», виски.

Сергей Мартынов отведал и тотчас принял до дна.

— Для русского горла терпимо.

— Мы станцию только к вечеру взяли. Когда это Дно брали, мы и ведать не ведали, что это звание к нам на всю жизнь прилипнет. Ну просто очередной населенный пункт, который надо освободить, сколько их освободили «до» и «после». Чем это Дно знаменито? Откуда мы знали? Там Николай II в своем царском вагоне подписал отречение от престола. И вагон этот самый вроде там тогда стоял, не видел я никакого вагона. Я другое помню. Ведь я тебя в медсанбат вез, Сергей Андреевич.

— На чем же ты меня вез? — удивился Мартынов.

Аркадий Миронович поднял стакан и с чувством прочитал:

— Я же в обозе сидел, вот и повез тебя на минометной повозке.

— Что ты в обозе делал? — с подозрением спросил Мартынов.

— Сорок лет прошло, спроси что-нибудь полегче. Мы теперь не вспоминаем события, а реконструируем их. Ты же сам нас учил: «Разведчика в атаку посылать нерентабельно. Пусть пехота идет и ложится. Один хороший разведчик дивизии стоит». Учил?

— Предположим, — скривился Сергей Мартынов. — Ишь ты, запомнил.

— Ты сначала лежал тихо, потом стал бредить. Наташу какую-то вспоминал. А может, не Наташу — не помню. — Аркадий Сычев посмотрел на Мартынова.

— Ты ошибаешься. Не было у меня Наташи, — твердо отвечал Сергей Мартынов. — Была Мария, она умерла. А теперь есть Клавдия Васильевна. Вот и все, что у меня было. Ты, пожалуйста, не думай, я не сетую, — перескочил он. — У меня все есть: квартира, стенка, машина — малый джентльменский набор. Даже парадный протез имею для выходных случаев.

Аркадию Мироновичу показалось, что он обойден. А запасной фляги под рукой не было, запасная фляга лежала в шестнадцатом номере на втором этаже.

— Я не потребитель, — с обидой сказал Аркадий Сычев. — У меня тоже две жены было. Ну и что?

— И обе живые?

— Слава богу.

— Дружите домами? Ходите в гости? Я слышал, в Москве сейчас это модно. Институт двух жен.

— Все выяснил? Есть еще вопросы?

— Какой дом себе выстроил на разоблачениях империализма? Блочный?

— Не юродствуй. У нас много врагов. В мире действуют две силы.

— Оставь. Я не верю в концепцию двух сил. В мире четыре миллиарда сил, все они действуют. Каждый человек это реально действующая сила. Концепция двух сил упрощает действительность до однолинейного уровня. Через две силы можно провести только одну линию…

— Тебе хорошо философствовать. Спокойная жизнь. Воздух свежий.

— Зато ты в центре живешь.

— Скорее, в эпицентре.

— Сильно встряхивает? Поменяй центр на пригород.

— Завидую твоей ясности.

— А я твоей зыбкости не завидую.

— Ты неисправим.

— А ты привыкай.

— Да, — Аркадий Миронович призадумался. — На фронте как-то проще было: жизнь — смерть, враг-друг. Все ясно. После тебя стал комбатом Цыплаков, дошел до реки Великой. Не заладилось, что ни бой, то новый комбат. Я тебе завидую, можно сказать, Сергей. Ты исполнил свой долг до конца.

— Ты так считаешь? — огорчился Сергей Мартынов и тоже задумался.

В баре «Чайка» сделалось тихо. На реке горели бакены. Почти неощутимо шелестела музыка. Струилась вода из-под крана.

Сергей Андреевич Мартынов печально думал о долге своем, ибо никогда нельзя выполнить долг до конца. Сколько бы ты ни крутился, ни прыгал, ни растрачивал себя, всегда ты будешь должен своему народу, и это чувство будет тебя вести, терзать и спасать. Только те ребята, которые остались там, исполнили свой долг до конца — с них не может быть спроса. А с нас всегда будет спрос за все, что совершается вокруг, и долг наш не будет исполнен.

Аркадий Миронович рассеянно пытался вспомнить: чего же такое они не поделили с Мартыновым? За полгода до его ранения, он сказал. Значит, это было под Старой Руссой. Да, было что-то такое этакое, туманное, расплывчатое, плотно затянутое сетчаткой лет. Если бы было достаточно времени, можно поднатужиться и вспомнить, но зачем? Разве имеет значение то, что было сорок лет назад? Никто никого не предал.

— Никогда тебе не прощу, — отрубил Мартынов. — Зачем ты меня из нейтралки вытащил?

— Я? Тебя? — удивился Аркадий Сычев. — По-моему, это ты меня тащил. Спасибо тебе за это от лица службы и от меня лично.

— А ты меня спросил, хочу ли я, чтобы ты меня вытаскивал?

— Прости, не спросил. Я тебя спрашивал, но ты мне не ответил. Ты же был без сознания. И это ты меня тащил через долину Смерти.

— Интересно, как это я тебя тащил, если я был без сознания? Во дает.

— Давай пригубим. Выпьем за наше святое недовольство собой. Пусть оно и дальше движет нами.