Я срываю ягоды с куста, бросаю их в один из горшков, которые принесла из хижины, пока он не наполнится наполовину. Отправляя в рот еще парочку, я закрываю глаза и улучаю момент, чтобы оценить простую радость удовлетворения одного из моих забытых чувств. Я уже несколько недель не пробовала ничего настолько сладкого и восхитительного.

Ягода на полпути ко рту, когда сзади раздается треск, я поворачиваюсь на каблуках.

Знакомое щелк-щелк-щелк.

Рычание.

Я поворачиваюсь и вижу, что Юма сгорбился в обороне, шерсть встала дыбом. Губы приоткрыты, обнажая острые зубы, которые у него есть, пес выглядит и издает звуки, похожие на дикого волка.

Волк, которому угрожают.

Я оглядываюсь на деревья в поисках движения, и тишина действует на мои натянутые нервы. Едва желая дышать, я делаю первый шаг по тропинке к дому, и рычание усиливается.

Еще волки?

Страх стекает по моему затылку, волосы на коже встают дыбом, когда всего в нескольких ярдах от меня стоят около дюжины Рейтеров, дергающихся и готовых напасть.

О, Боже мой.

Я никогда в жизни не видела столько монстров.

Я разворачиваюсь в противоположном направлении и убегаю, роняя горшок с ягодами. Юма следует за мной по пятам, останавливаясь каждые несколько ярдов, чтобы залаять и зарычать, отгоняя их.

Шелест листьев и рычание говорят мне, что Бешенные охотятся за мной, но я не осмеливаюсь обернуться посмотреть. Ветви и гнилая листва создают паутину, которая, кажется, тянется ко мне, когда я продираюсь сквозь них.

У меня вырывается непроизвольный крик, эхом разносящийся по лесу, когда страх сдавливает мои легкие.

В моей груди разгорается огонь, воздуха становится все меньше, и я ускоряю ход ногами, которые кажутся тяжелыми и медленными.

Как во сне.

Я представляю, как лежу на земле, а они поедают меня заживо. Ощущение, как их зубы разрывают мою плоть.

Их черные, безжизненные глаза смотрят на меня сверху вниз.

Я не хочу умирать.

Не таким образом.

Рычание, более громкое, чем остальные, нарушает мое сосредоточение, и я оглядываюсь, чтобы обнаружить, что один из Рейтеров добрался до меня. Он протягивает искалеченную руку, дергая меня за пряди волос. Еще один крик вырывается из моей груди, и тяжелый удар обрушивается на мою голень. Боль вибрирует в моих костях, и земля врезается мне в щеку, когда я падаю на землю.

— Нет, пожалуйста! Пожалуйста! Я забираюсь на дерево впереди меня и переворачиваюсь на спину.

К моему ужасу, Рейтер карабкается на четвереньках за мной, его зубы стучат. Твердый ствол дерева давит мне на позвоночник, и когда он взбирается по моему телу, щелкая и шипя, я вытягиваю руки, чтобы остановить его. Во мне бурлит адреналин, но мои руки недостаточно сильны, чтобы удержать его от давления на меня.

Отдаленный лай и рычание являются обескураживающим напоминанием о том, что Юма сам отбивается от остальных.

— Боже! Помоги мне!

У Рейтера щелкают зубы.

Мои руки дрожат.

Он давит сильнее, струйка слюны попадает мне на щеку.

Секундой позже тяжесть с моего тела спадает, и я поднимаю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Титус сбрасывает с меня зараженного монстра. Медленными спокойными шагами он обходит невидимый барьер, который монстры, похоже, не желают преодолевать. Вместо этого они щелкают челюстями и шипят, размахивая руками, но в тот момент, когда он встает перед ними, они съеживаются и отступают. Юма бежит за ним, как солдат, следующий за генералом. Как будто Титус — более свирепое животное.

Я хмурюсь, сбитый с толку этим зрелищем.

С клинком в руке Титус плавно перерезает горло одному Рейтеру, прежде чем пронзить череп следующему. С той же смертоносной грацией он убивает еще троих, каждое убийство без особых усилий.

Каждая косточка в моем теле все еще дрожит от страха, в то время как адреналин поддерживает постоянную волну ужаса, гудящую во мне. Я смотрю вниз и вижу кровь, размазанную по моим бедрам.

Моя первая мысль — что Бешенный, возможно, укусил меня, но когда судорога пронзает мой живот и из меня вытекает еще больше крови, меня осеняет осознание.

— О, нет. Я смотрю вниз на кровь, покрывающую мои ладони.

— О, нет.

Сильные руки скользят под моими ногами, поднимая меня с земли, но я не могу оторвать глаз от крови. Ребенок, которого я теряю.

Ребенок Уилла.

Я кладу голову Титусу на грудь, и, не говоря ни слова, он несет меня обратно к хижине, где я, наконец, сдаюсь.

Боль пронзает меня, когда я лежу на кровати, свернувшись калачиком. Я уже выплакала так много слез, что во мне ничего не осталось. Я чувствую пустоту. Даже кровотечение прекратилось, ребенок вышел из моего негостеприимного чрева, и во время купания сегодня утром я заметила, что мои груди больше не чувствительны. Тошнота утихла вместе с болью в животе.

Как будто мое тело жаждет вернуться в свое нормальное состояние, в то время как мой разум, кажется, не может так легко сдаться.

— Тебе что-нибудь нужно? Последние несколько дней Титус стоял в стороне, наблюдая, как я оплакиваю потерю и перевариваю страх того, что меня чуть не съели заживо. Мы должны были уже уехать, быть на пути в Шолен, чтобы вернуться к моей жизни, где я растила бы ребенка в безопасности.

С высохшими слезами, жгущими мои глаза, я качаю головой, чтобы ответить Альфе, глядя через окно туда, где верхушки деревьев раскачиваются на ветру. Природа говорит мне, что мир будет продолжаться.

— Ты знаешь, я проклята. Мой голос охрип от того, что я мало пользовалась им последние пару дней.

— Как же так?

— Когда я была маленькой, может быть, четырнадцати лет, я помогала своей бабушке принимать роды. Пока она мыла и накладывала швы матери, я держала ребенка на руках. Только когда я передала ее обратно матери, мне сказали, что она мертва. Я хмурюсь при воспоминании, вспоминая шок и неверие.

—Я держала мертвого ребенка на руках минут двадцать и не знала. Если бы я знала, моя бабушка, возможно, спасла бы его, но она не смогла.

— Ты был молода, как ты и говорила.

— Я никогда не была в восторге от младенцев. В моих руках она была не в большей безопасности, чем если бы моя бабушка оставила ее на полу, пока шила. По крайней мере, тогда она могла бы заметить, что ребенок не двигается.

— В чем смысл всего этого?

Я прерывисто выдыхаю, все еще глядя на деревья.

— Что из меня получилась бы ужасная мать. Я эгоистична, и упрямая.

— Ты такая. Но так же храбрая и умная.

— За исключением того момента, когда эти Бешенные гнались за мной. Я никогда в жизни так не боялась.

— Страх и храбрость не являются взаимоисключающими.

В своем молчании я вспоминаю тот момент, когда он появился, с какой легкостью он избавился от них.

Как, владея одним клинком, он за считанные секунды уложил еще полдюжины Рейтеров. Чего бы я только не отдала, чтобы не оказаться в чьей-то власти. Не полагаться на то, что тебя каждый раз спасают. Чего бы я только не отдала, чтобы иметь возможность защищаться.

Когда Титус уходит, я переворачиваюсь на другой бок в кровати.

— Подожди.

Он останавливается на полпути и оборачивается.

— Ты воин. Один из лучших, кого я когда-либо видела.

— Ты видела много воинов?

— Мой отец иногда брал меня с собой в тренировочный центр. Он позволял мне остаться, чтобы посмотреть, как тренируются его люди. Я мечтала быть такой же сильной, как они. Так же быстро обращаться с оружием.

— Итак, почему он не научил тебя?

— Мой отец… был хорошим человеком. Со своими недостатками. Он чувствовал, что в женской руке не место оружию.

— Звучит так, как будто он хорошо подготовил тебя к этому миру.

Я даже не хочу думать о том, насколько по-другому все могло бы быть, если бы он это сделал.

— Честно говоря, я не думаю, что он когда-либо представлял, что они бросят меня на съедение волкам. Он работал над своим званием, чтобы обеспечить нам комфортную жизнь в Шолене. Возможно, прямо сейчас он переворачивается в могиле. Или нет. Может быть, он сказал бы мне, что все эти события были последствиями моих действий. Мой отец тоже не всегда был мягок в своей честности.