Из тех немногих взаимодействий, которые у меня были с Титусом, я хочу верить, что он не способен причинить Уиллу вред, но в тот момент, когда он берется за рабочий конец лопаты и тычет тупым шестом Уиллу в живот, я знаю, что он намерен дать отпор.

Уилл скользит по земле на спине, его лицо искажено гримасой. Он подбирается к упавшей лопате, но не раньше, чем Титус подхватывает ее. Когда Альфа поднимает предмет над головой, его намерения ясны.

— Остановись! Крик вырывается из моей груди, и я спешу через двор.

Лопата все еще поднята для убийства, Титус делает паузу, и я проскальзываю между ним и Уиллом.

— Я не позволю тебе сделать это. Адреналин пульсирует в моих венах, все мое тело дрожит, пока я жду, когда Альфа вонзит лопату мне в грудь.

— Талия, что ты делаешь? — Говорит Уилл позади меня, но сильный удар локтем в грудь заставляет его замолчать.

Встретившись взглядом с Титусом, я молча бросаю ему вызов ударить меня.

Он не двигается.

— Титус, — говорит Ремус, небрежно подходя сзади, но также сохраняя дистанцию.

— На сегодня упражнений достаточно.

Сжав челюсти, Альфа продолжает смотреть на меня сверху вниз, его золотистые глаза подергиваются, и мои мышцы напрягаются для удара этого металла, врезающегося в них с грубой силой. Он опускает лопату и отбрасывает ее в сторону, успокаивая мой желудок.

Я был неправа. Смертельно неправа.

Если бы ему дали шанс, я уверена, что он убил бы Уилла.

Я протягиваю хлеб, который я припрятала ранее, через окно камеры, и Уилл практически выхватывает его у меня из рук, со стоном откусывая от него.

— Ты дурак, что связался с Альфой. Разве ты не помнишь истории? Быстрый, неудовлетворенный взгляд в сторону другой камеры — это все, что я могу сделать, чтобы удержаться от желания самой пырнуть Альфу ножом.

— Я помню, — говорит Уилл с набитым хлебом ртом.

— У меня не было выбора. Либо это, либо кнут.

— Ты бы пережил кнут, идиот.

Согнувшись, он кашляет, и влажный, лающий звук нехорош. На самом деле, это звучит почти как приступ пневмонии, и бледность его кожи вызывает беспокойство.

— Кто сказал, что я хотел выжить?

— Заткнись. Не говори так. Я наклоняюсь и понижаю голос.

— Я все еще работаю над тем, чтобы вытащить тебя отсюда, хорошо?

— Отсюда не выбраться, Талия. За каждым, кто пытался, охотились.

— Значит, я должна сдаться? Остаться здесь и прожить остаток наших жизней, запертыми в этой адской дыре? Что, черт возьми, с тобой не так, Уилл?

— Мне жаль. Пожалуйста, не злись.

— Я не сержусь. Не на тебя.

Сильный лязг двери напрягает мои мышцы, и я бросаю взгляд на пост охраны Тома.

— Мне нужно идти. Прежде чем я успеваю выйти, в дверь врывается Том с выражением отчаяния на лице, и мое сердце утроенно колотится о ребра.

— Это Агата. Он отпирает дверь в камеру Титуса и распахивает ее.

— Тебе нужно заняться собой, или она оторвет мою задницу. Сильно толкая меня в спину, он заталкивает меня в камеру, и я чуть не падаю на пол.

— Послушай меня, ты не можешь навещать другого заключенного. Они поумнели? Это не будет хорошо.

В тот момент, когда он выходит, голос Агаты взывает к нему, как лезвия, скребущие по моей барабанной перепонке.

Я зачерпываю немного воды из ведра и становлюсь на колени на полу рядом с Титом, предлагая ему. После минутного колебания он принимает предложенный напиток, и дрожащими руками я провожу пальцами по одной из его повязок, ощущая жесткий изгиб его плеча.

Агата проносится мимо открытой двери, проходя мимо, смотрит на меня с ухмылкой.

Направляясь к камере Уилла.

Нахмурившись, я останавливаюсь, чтобы послушать ее мягкое воркование. Щелчок замка. Звуки протеста Уилла.

Она причиняет ему боль?

Стоны и женское хихиканье.

— Нет! Остановись! Пожалуйста! Голос Уилла хриплый и несет в себе тяжесть усталости.

— Не делай этого!

Как она могла в одиночку подчинить его? Он не прикован к стене, как Титус. Я не заметила у нее оружия.

Я направляюсь к двери, но останавливаюсь из-за сильной хватки за мою руку. Паника выворачивает мои внутренности наизнанку, когда я смотрю вниз и обнаруживаю пальцы Титуса, обхватившие мое запястье. Только на этот раз у меня не трепещет живот. Я видела убийство в глазах этого человека и не сомневаюсь, на что он способен сейчас. Поднимая на него взгляд, я открываю рот, чтобы возразить, и он молча качает головой, его глаза темнеют от предупреждения.

Каждая клеточка моего тела дрожит от страха, и я задаюсь вопросом, переломит ли он мои кости пополам. Злится ли он из-за того, что я помешал его убийству.

Уилл снова кричит, перекрывая звуки стонов Агаты, которые, кажется, усиливаются. Выкручивать мое запястье, чтобы вырваться, бесполезно в стальной хватке Титус, и слезы наворачиваются на мои глаза, когда я слушаю, как она насилует моего друга в соседней камере. Стиснув зубы, я устремляю взгляд на Титуса, который все еще не отводит от меня взгляда. Если я не ошибаюсь, в глубине его глаз таится печаль, возможно, родственное понимание. Возможно, она тоже так поступила с ним. Желание причинить ей боль извивается внутри меня, как ядовитая змея, готовая напасть.

Хотя он прав. Если я буду сражаться с ней, я, несомненно, закончу так же, как Линдси.

Ради свободы Уилла и своей собственной я должна держать себя в руках.

— Почему он не сражается с ней? Мои слова, произнесенные чуть громче шепота, не предназначены для того, чтобы их услышал Титус, поэтому я удивлена, когда он отвечает.

— Будет еще хуже.

Я видела свидетельства худшего, так что я не сомневаюсь в нем. Возможно, он тоже кое-что повидал. Ужасные вещи, которые даже Альфа не может вынести, не говоря уже о том, что он вынесет.

Страдания, похоже, являются валютой этого мира. Несбалансированное разделение на тех, кто причиняет, и тех, кто терпит. Удивительно, что кто-то находится в здравом уме.

Через несколько минут все заканчивается, и рыдания Уилла доносятся сквозь стены. Больше всего на свете я хочу подойти к нему и утешить его.

Титус отпускает меня, и со щелчком двери следующей камеры я возвращаюсь к притворству, что хлопочу над его ранами.

Застегивая пуговицы своего топа, Агата останавливается в дверях, тяжело дыша.

— Клянусь, я никогда не видела, чтобы кто-то так заботился о чужих ранах. Возможно, тебе следует погладить его член и заставить его снова почувствовать себя мужчиной, Талия. Это будет хорошей практикой для Ремуса.

Острая боль пронзает мой череп, когда я так сильно стискиваю зубы, что перед глазами плывут пятна. Я отворачиваю голову, чтобы она не видела слез, бегущих по моим щекам, и только когда она уходит, я понимаю, что все это время впивалась ногтями в руку Титуса.

Быстро отпуская его, я отступаю и тяжело сглатываю, замечая бороздки в виде полумесяца, которые я оставила на его плоти.

Казалось бы, его это не беспокоит, он отводит взгляд и поднимает колено.

Я хочу извиниться перед ним, но не могу произнести ни слова и, шаркая ногами, выхожу из его камеры. Бросив быстрый взгляд на вход, убедившись, что Агаты нет из виду, я бросаюсь к двери Уилла и, заглядывая внутрь, нахожу его лежащим, свернувшись калачиком, на бетоне спиной ко мне, со спущенными до бедер штанами.

Это напоминает мне о том, как я впервые встретила его в начальной школе в Шолене. Другие мальчики издевались над ним из-за отсутствия атлетизма и того факта, что он предпочитал рисовать, а не заниматься с ними спортом на переменах. Однажды днем я застала его сидящим на опушке леса и рисующим черную луну на фоне белого неба. Когда я спросила его, почему он поменял цвета местами, он сказал мне, что не все должно быть таким, как было на самом деле.

— Уилл, — шепчу я, мой голос полон слез.

— Уилл, ты… в порядке?

— Ты должна была позволить мне быть сегодня во внутреннем дворе, Талия. Ты должна была оставить меня умирать там.