Он ни за что не вышел бы за эту дверь.

Это холодное чувство снова пробегает по моей шее сзади, и я оборачиваюсь, чтобы обнаружить темную фигуру, стоящую позади меня.

— Нам с тобой никуда не деться.

Металлический скрежет двери отвлекает мое внимание от него, и он наносит удар, как змея. Тыльной стороной ладони он ударяет меня по щеке, костяшки пальцев стучат по моим костям, и боль пронзает мои носовые пазухи. Мое тело разворачивается, и в считанные секунды грудь Джека прижимается к моей спине, лезвие приставлено к моему горлу.

В противоположном конце зала к нам шагает Титус, его кожа покрыта кровью.

— Отойди в сторону. Дай нам пройти, и я могу заверить тебя, что не причиню ей вреда, — говорит Джек сзади.

Титус рычит, и я ловлю, как его руки сжимаются в кулаки.

Лезвие наклонено вверх, приподнимая мой подбородок еще выше.

— Я не сомневаюсь, что ты способен причинить невообразимую боль. Но все, что требуется, — это одно скольжение этого лезвия, и ей конец.

Титус по-прежнему не отвечает, и когда Аттикус подходит к нему, я чувствую, как дрожь в мышцах Джека усиливается. Когда они вдвоем доберутся до него, от него не останется ничего, кроме крови и кусков разбросанной плоти.

Хотя до этого он может просто перерезать мне горло.

В паузе я думаю о своей матери. Моем отце. Гранте. Их безжизненных телах.

Ярость клубится внутри меня, как черный ядовитый дым, и в памяти всплывает моя тренировка с Титом.

Одним плавным движением я уворачиваюсь от ножа, и прежде чем у него появляется шанс среагировать, я поворачиваюсь, отбиваю его руку в сторону и бью кулаком ему в горло, точно так, как показал мне Альфа. Движение, которое мы практиковали так много раз, похоже на инстинкт.

Широко раскрыв глаза, Джек со вздохом роняет нож и отшатывается назад, держась за шею.

Конечно, он не ожидал, что я буду сопротивляться. Девушка, которую он знал, была воспитана не для того, чтобы защищаться.

— Иди к черту! Я сильно ударяю его ногой в пах, и с ошеломленным выражением лица он теряет равновесие, падая спиной через выходную дверь и через перила лестничной клетки. Бетон с сильным треском ударяет его по позвоночнику, и он снова задыхается.

Бешенные собираются вокруг него, рыча и щелкая.

Один карабкается за мной по лестнице, где я остаюсь на площадке, но когда Титус шагает рядом со мной, а Аттикус стоит с другой стороны, он останавливается и пятится вниз по лестнице, шипя.

Под нами кричит Джек, когда Рейтеры приближаются к нему. Звук, кажется, возбуждает Бешенных, которые рычат громче. Только его ноги торчат из их скорчившихся тел, подергиваясь, когда зараженный съедает его заживо.

Я должна была бы испытать облегчение, узнав, что убийцы моего отца больше нет, но мир внезапно становится тяжелым, и тогда я впервые понимаю, что всей моей семьи больше нет. Все они погибли из-за жестокости этого человека.

Мои колени подгибаются подо мной, мое тело подхватывают сильные руки, которые притягивают меня, и я позволяю Титусу поднять меня, укачивая, как ребенка, пока он несет меня вниз по лестнице, через море Рейтеров.

— Как ты живешь с болью? Я лежу на полу рядом с Титусом, наблюдая, как потрескивают оранжевые угли в камине.

— Когда это проходит?

— Это не так. Я все еще думаю о своей семье. О своей матери. О своих сестрах. О хорошем. Не о плохом.

По моему виску стекает слеза, и я поворачиваюсь к нему лицом, зарывая еще больше слез в его теплую кожу.

— Я никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой.

— Ты не одна, Талия. Я никуда не уйду.

— Ты — все, что у меня осталось, и мне невыносима мысль о том, что с тобой тоже что-то случится.

— Это ты и я. И я никогда не оставлю тебя одну в этом мире. Он наваливается на меня, его руки сжимаются вокруг меня, как прутья стальной клетки. Клетка, из которой я никогда не захочу сбежать.

— У меня снова появился этот болезненный страх в животе, когда я увидел его с лезвием у твоего горла. Уголки его губ приподнимаются в торжественной улыбке.

— Но ты была такой сильной. Моя храбрая маленькая гадюка.

— Ты не злишься на меня? За то, что я пошла против твоих приказов?

— Я не твой отец. Или твой генерал. У меня не было права предъявлять к тебе какие-либо требования. И я не сомневался, что ты в любом случае бросишь мне вызов. Его комментарий вызывает у меня первое желание улыбнуться.

— С этого момента я обещаю прикрывать твою спину. Несмотря ни на что.

— Ты всегда так делал. Я провожу пальцем по характерному суровому лбу, который является такой же частью Титуса, как и его шрамы.

— И как мне повезло, что бог присматривает за мной.

— Я не бог. Я просто человек. Человек, который разрушил бы этот мир ради тебя, если бы ты попросила меня.

— Как насчет того, чтобы начать с поцелуя и посмотреть, к чему это приведет дальше?

Прижимаясь своими губами к моим, он скользит рукой вверх к моей челюсти, обхватывает мое лицо и проводит языком по моим зубам.

— Что я сделал, чтобы заслужить эту жизнь с тобой?

Этот вопрос вызывает мрачную улыбку на моем лице.

— Иногда я спрашиваю себя. Я часто задаюсь вопросом, убил ли меня Ремус той ночью, и все это сон.

Снова падая на спину, он подсовывает согнутую руку под голову и кончиками пальцев рисует мягкие круги над моем плече, уставившись в потолок.

— У меня тоже были такие мысли. Может быть, это я был по ту сторону тех врат, запертый внутри Калико. И ты для меня просто видение Рая.

— Представь, что мы нашли друг друга в аду нашего мира, здесь, в этом сне. Прямо сейчас. Я перекатываюсь на него, хватаясь за обе стороны его лица, чтобы привлечь его внимание.

— Пообещай мне, что ты не проснешься и не оставишь меня здесь одну.

— Я обещаю. Он поднимает голову, снова прижимаясь своими губами к моим.

— Моя любовь к тебе не имеет границ. Ни в этой жизни, ни в любой другой.

— А если эта несбыточная мечта закончится вместе с нами? Если за ней ничего не будет? Моргание не в состоянии сдержать слезы, до краев наполняющие мои глаза.

— Без детей?

— Мне не нужны дети, чтобы иметь счастливый конец в этой жизни.

— Я люблю тебя, — говорю я ему в губы, мысленно отгоняя мысли о таком ограниченном слове: конец.

— Боже, помоги мне, я безумно влюблена в Альфу.

Он откатывает меня в сторону, заключая в свои объятия.

— В этом мире нет бога, который может спасти тебя сейчас, Талия. Ты принадлежишь к самому дикому из всех.

Когда его губы находят мою шею, я тянусь назад, обхватывая пальцами его затылок.

— Итак, эти альфа-антитела, которые мне ввели … в чем их преимущества?

— Быстрое исцеление. Поцелуй в мое горло, и он поднимает губы к моей челюсти, тень щетины на его лице щекочет мою кожу.

— Быстрые рефлексы. Он облизывает раковину моего уха и прикусывает мочку зубами. — Моя неспособность сопротивляться тебе всякий раз, когда ты входишь в комнату. Конечно, так было всегда…

Я улыбаюсь этому, закрываю глаза, теряясь в удовольствии от его поцелуев.

— Это звучит как твоя слабость.

— Ты понятия не имеешь. Его грубая ладонь скользит вниз к моему животу, и, повинуясь инстинкту, я вырываюсь из своих размышлений, чтобы положить свою руку на его, прежде чем он доберется до моего шрама.

— Не бойся.

— Я не… Я просто чувствую себя … опустошенной.

— То, что я люблю больше всего, все еще внутри тебя. Тысяча шрамов никогда не смогли бы проникнуть так глубоко.

Со слезливой улыбкой я отпускаю его руку, позволяя ему провести ладонью по моему шраму и вниз между моих бедер. При первом прикосновении его пальца я снова закрываю глаза. Но вместо того, чтобы ускользнуть в другое место или уплыть по спокойному морю, я остаюсь прямо здесь, с Титом.

Мой якорь.

Моя мать часто говорила мне, что самая важная роль женщины в этом мире — вынашивать детей, и для некоторых, я верю, это правда. Счастье и завершенность проявляются во всех формах, и я не сомневаюсь в радости создания новой жизни, особенно в таком разоренном мире, как наш. О продолжении в будущем с новыми главами истории и поколениями, которые напишут свои части этой истории.