— Ты… удивлен? Я тону в волнах янтаря, когда он поднимает на меня свой пристальный взгляд.

— Очень.

— Было так смешно? Я прочищаю горло в жалкой попытке быть серьезной, что только усиливает его улыбку.

— Ты пьяна.

— Нет. Пьяная. Я… Что? Я даже не знаю, к чему я клоню с этой мыслью. И я не осознаю, что вскочила на ноги, пока не делаю шаг вперед и не замечаю, как вздрагивают мышцы Титуса, как будто он пытается поймать меня.

— Я просто… собираюсь включить музыку.

Он поднимает колени, плотно прижимая ноги к телу, расчищая мне путь к проигрывателю компакт-дисков.

— Я же говорил тебе полегче с вином. Оно крепкое.

— Я Дочь…. Я выпила много вина. Кровь Христа и все такое. Я машу рукой в знак отказа и, спотыкаясь, бреду вперед.

Титус фыркает, отворачиваясь от меня, и качает головой, что я воспринимаю как насмешку или неодобрение.

Прежде чем я даже осознаю это, я стою над ним.

— Ты думаешь, кровь Христа забавная? Он умер.

Для о'синов.

— Нет, я не думаю, что Кровь Христа» смешная». Юмор в его голосе неожиданный и странный, если только это не просто мое душевное состояние, интерпретирующее это таким образом.

— Тем не менее, ты забавляешься.

— Поняла, кто я такой?

Он поднимает свой бокал, чтобы сделать еще глоток, но я вижу ямочки на его щеках, которые говорят мне, что он снова улыбается.

Слегка обеспокоенная его весельем, я ковыляю к проигрывателю компакт-дисков и нажимаю кнопку воспроизведения. В тот момент, когда начинается музыка, я раскачиваюсь в такт «Останься со мной» Бена Э. Кинга. Напевая слова, которые я помню с детства, я танцую, направляясь к своей чашке, чтобы сделать еще глоток. Когда я поворачиваюсь, Титус все еще стоит на коленях, его полупустой бокал с вином болтается в его руке, голова наклонена, когда он наблюдает за мной.

Щелкая пальцами, я пересекаю небольшое пространство и дергаю за руку, которую он опирает на свое вытянутое бедро.

— Давай. Потанцуй со мной.

— Я не танцую.

Я беру у него стакан, ставлю его на пол рядом с ним и сильно дергаю, что, если бы он сам не приложил к этому немного усилий, вообще не сдвинуло бы его с места.

С большой неохотой гигант поднимается на ноги, качая головой.

— Я не умею танцевать.

— Я не хочу. Я не могу. Если бы я сказала так же сегодня раньше, ты бы пожурил меня за то, что я не пытаюсь.

Кажется, никакой уровень концентрации не способен убрать невнятность моих слов. Я поднимаюсь все выше, на цыпочки и хватаю его за плечи, которые ощущаются как твердые стальные шарики в каждой руке.

— Встань здесь, — говорю я, используя его же слова, сказанные ранее на нашей тренировке с ножом.

— Используй эту руку во так. Скользнув рукой под его подмышку, я вытягиваю ее наружу и беру его руку в свою.

— Эта рука очень устойчива. Когда он кладет другую руку мне на талию, у меня в животе щекочет, особенно когда он собственнически сжимает пальцы. Делая паузу, чтобы восстановить самообладание, я прочищаю горло.

— Теперь раскачивайся. Взад-вперед.

Жесткими, негибкими движениями он раскачивается взад-вперед на ногах.

— Хорошо. Видишь? Проще простого.

Напевая музыку, пока мы танцуем, я наслаждаюсь простотой, по которой мне так сильно не хватало.

Он крепче прижимает мое тело к своему, и моя спина напрягается от более интимного контакта, каждый выдох через нос становится более дрожащим. Даже будучи навеселе, я чувствую, как между нами горит электричество. Тепло, исходящее от его кожи, впитывается в мою. То, как его твердое тело прижимается к моим более мягким частям.

Я не привыкла к такого рода взаимодействиям с мужчинами, особенно с таким сильным, как Титус.

Рядом с ним я чувствую себя маленькой. В безопасности. Защищенной.

Мой личный Альфа.

Нелепая мысль, учитывая, что эти люди были созданы для усиления армий. Чтобы дать им преимущество над врагом и обеспечить победу. Оставить его для себя было бы все равно что сохранить свое личное подразделение спецназа.

Прижимаясь щекой к его груди, я прислушиваюсь к тому, как ровно бьется его сердце, и я могла бы заснуть в его объятиях прямо сейчас, если бы мои нервы не были так напряжены. Наше покачивание замедляется. Медленнее. Я не осознаю, что обняла его, пока не замечаю, что он стоит рядом со мной.

Я откидываю голову назад, поднимаю взгляд и обнаруживаю, что он смотрит на меня сверху вниз. Безмолвно приподнимаясь на цыпочки, я обвиваю руками его шею, притягивая к своим губам. При первом прикосновении его губ к моим он отстраняется, и я хмурюсь, сбитая с толку.

— Человек поменьше воспользовался бы тобой прямо сейчас.

— Что тебя останавливает?

— Ничего, кроме тонкой нити.

Улыбаясь, я провожу пальцами вверх по его затылку к линии роста волос, отчего, кажется, его глаза закатываются, прежде чем они закрываются.

— Как насчет того, если я помогу тебе разорвать эту нить на кусочки?

Он снова открывает на меня глаза.

— Я думаю, ты пожалеешь об этом.

— Я думаю, ты ошибаешься. Я снова притягиваю его сзади к шее и прижимаюсь губами к его губам. Когда в моем животе взрывается стая бабочек, я резко втягиваю воздух. Даже в состоянии алкогольного опьянения я чувствую, как что-то движется во мне. Все мое тело покалывает и ощущается легким, с приливом тепла, которое согревает мои щеки.

Это что-то новенькое.

Другое.

Неожиданное.

Я провожу ногтями по его затылку и чувствую, как его стон вырывается у меня изо рта, его пальцы обхватывают мои бедра. На вкус он такой, какого я неосознанно жаждала всю свою жизнь. Как алкоголь и опасная похоть. Вкус, в котором я слишком долго себе отказывала.

Когда он прерывает поцелуй, он прижимается своим лбом к моему, и я чувствую, как его руки сжимаются вокруг моих рук, как будто он хочет выдавить из меня жизнь. Наши дыхания смешиваются, мы оба тяжело дышим в борьбе за воздух.

— Я не могу этого сделать, — говорит он хриплым голосом, отталкивая меня.

— Не можешь или не хочешь?

— И то, и другое.

Под воздействием алкоголя ползучие усики унижения поднимаются по моей шее сзади, готовые ударить меня по голове.

— Ты…. Тогда я была неправа…. Я такая глупая. Смущение вспыхивает у меня под щеками, и я вырываю руку, чтобы высвободиться, чтобы найти дыру, чтобы пролезть внутрь, но его хватка только усиливается.

— Я хочу взять тебя сейчас, — выдавливает он сквозь зубы, как будто на него давит тяжесть сдержанности.

— Сорвать эту одежду с твоего тела и обладать тобой во всех отношениях. Но утром ты возненавидишь меня, и это будет хуже, чем пытка.

— Как я могу ненавидеть тебя, когда я тоже тебя хочу?

— Не так, Талия. Он прижимается губами к моему лбу.

— Немного поспи. Отпуская мои руки, он наклоняется вперед и поднимает свой стакан с пола, делая глоток, прежде чем уйти.

За дверь.

Моя голова раскалывается, когда я просыпаюсь в темноте, в горле сухо и першит. Отчаянно нуждаясь в стакане воды, я поднимаюсь с кровати и легкими шагами направляюсь на кухню, чтобы не разбудить Титуса, но когда звуки доносятся из коридора, я замедляю шаги, прислушиваясь.

Прежде чем дойти до кухни, я выглядываю из-за стены.

Титус растянулся обнаженным перед камином. Его руки сгибаются и блестят, когда он лежит, держа свой член в руке, поглаживая себя. Длинные ленивые поглаживания, которые совпадают с легким подъемом и опусканием его груди.

Я прижимаюсь ближе к стене, наблюдая за ним. Конечно, он должен знать, что я здесь. Их чувства должны быть безумно острыми. Если только он не пьян. Это было бы вполне возможно со всем тем вином, которое он притащил сюда ранее.

Милосердный Боже, он великолепен.

Как будто наблюдаешь за искусством в движении, его идеально вылепленное тело движется как машина, и звуки его стонов отдаются у меня на затылке, вызывая покалывание под кожей. Есть что-то запретное и бесспорно эротичное в наблюдении за мастурбирующим мужчиной. Особенно за таким зрелым и мускулистым, как Титус.