человека, такого непроницаемого и мужественного, как живая, дышащая каменная скульптура.
Проходит час, прежде чем мы добираемся до места назначения, и когда трейлер останавливается, волна беспокойства прокатывается по мне. Охранники вскакивают на ноги, сначала снимая кандалы с заключенного, и, не обращая внимания на меня, выводят похожего на зверя человека из кузова грузовика. Мой взгляд проникается его огромностью, когда он проходит мимо, пригибая голову, чтобы не удариться о крышу трейлера.
Я не могу не удивляться, как такого сильного, такого устрашающего мужчину можно держать в рабстве. Только после того, как они вытащили его из грузовика, я следую за ними, радуясь причине, по которой охранники не беспокоились о моем побеге.
Через ярд передо мной земля исчезает под широким пространством открытого неба и окружающей воды.
Утес без преград.
Ремус протягивает мне свою здоровую руку, к которой я сначала не решаюсь прикоснуться, но это место отвлекает мое внимание еще раз.
Я выхожу из задней части автомобиля, устремляя взгляд вперед, и как только мои ноги касаются земли, я высвобождаю руку из его хватки. Повсюду бродят куры и козы, и я замечаю длинный сад, огороженный штукатуркой, утопающий в зелени на противоположной стороне участка.
Поворачиваясь, я вижу забор с колючей проволокой по всей длине открытого двора позади меня, который, по моим оценкам, когда-то был тюрьмой, если судить по сторожевым вышкам и зарешеченным окнам. Спасения нет, если только не перепрыгнуть через край обрыва, и когда мои ноги притягивают меня ближе, а ветер хлещет в лицо, я понимаю, что для того, чтобы пережить такой прыжок, потребуется нечто большее, чем вера.
— Добро пожаловать в мою скромную обитель. Хотя я ничего не знаю об этом человеке, его голос словно лезвие по моему позвоночнику, зловещий звук, подобный раскату грома перед молнией, и я закрываю глаза, молясь о силе вынести этот ад, каким бы он ни был.
— Пойдем со мной. Я хочу показать тебе твой новый дом.
С глубоким вздохом я иду по его следам в здание, где тюремный вестибюль, похоже, был слегка переделан в нечто, почти похожее на огромную гостиную, с диванами и лампами, журнальными столиками и растениями в горшках, расставленными по всей комнате.
Две собаки приободрились, мускулистые звери, которые напоминают мне собачью версию заключенного, который сражался от моего имени. Они подбегают к блондину, который успокаивающе гладит их по голове, прежде чем они обнюхивают мои ноги и агрессивно суют свои носы между моими бедрами.
Двигая рукой, чтобы блокировать их, я со вздохом отскакиваю назад, и Ремус хихикает рядом со мной.
— Неотесанные дворняги. Прости их. Ибо они не ведают, что творят.
С их отступлением мои мышцы расслабляются от облегчения, но оно быстро улетучивается при очередном осмотре места. В воздухе висит удушающее облако страдания, и при виде человека, закованного в цепи, что-то подсказывает мне, что эти стены испытали свою долю страданий.
Если бы мой отец мог поговорить со мной сейчас, я уверена, он бы сказал мне, что я попала в руки самого дьявола.
Глава 1 1
— Что ты думаешь? Стоя в стороне, Ремус грызет ногти, его глаза светятся каким-то невидимым очарованием.
Моя комната — одна из старых тюремных камер, но обставлена немного лучше, чем я себе представляла, когда она использовалась для содержания преступников. Плюшевое фиолетовое одеяло, накинутое на маленькую койку, стоящую в углу. Лампа с бледно-фиолетовым абажуром, установленная на маленькой тумбочке. Туалет, в котором нет ничего, кроме занавески для уединения. Фиолетовая, конечно. И грязный, спутанный фиолетовый ковер посреди пола.
— Агата сказала, что тебе понравится фиолетовый. Она сказала, что всем девушкам нравится фиолетовый, поэтому я позаботился о том, чтобы для тебя все было фиолетовым. Шаркая ногами, он проходит мимо меня к тумбочке и открывает ящик, доставая фонарик. Со странным смешком он несколько раз сильно встряхивает и включает и выключает его. Включает и выключает.
— Я нашел это для тебя. Ты просто встряхиваешь это, и оно включается.
Я знакома с этими фонариками, так как это все, чем мы пользуемся в Шолене. Моя мама рассказывала мне, что когда она была ребенком, в фонариках использовались батарейки, и хотя некоторые батарейки все еще существуют, в наши дни ими редко пользуются.
— На случай, если тебе захочется пописать ночью. Или спрятаться от монстров.
Прочищая горло, я заставляю себя улыбнуться, странные хитросплетения личности этого человека медленно раскрываются передо мной.
— Это, эм… тюремная камера…. Я буду заперта внутри?
— Нет. Ну, только если ты ослушаешься. Но я подозреваю, что леди с твоим прекрасным воспитанием не будет так склонна нарушать здешние правила. Агата заверила меня, что с тобой не будет никаких проблем.
— Еще раз, кто такая Агата?
— Моя невеста. Будущая. Мы не… э-э… связали себя узами брака или что-то в этом роде.
— Понятно. И, эм … чем я буду служить … тебе и Агате?
— Родив ребенка. Предпочтительно дочь.
Несмотря на попытку сдержать выражение моего лица, резкий сглатывание выдает мое спокойствие, и желание подавиться подступает к горлу. К черту все это. И что он сделает со мной, когда узнает, что я не могу выносить его ребенка? Сбросит меня с того утеса?
— Но давай не будем обсуждать бизнес прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты устроилась поудобнее. Широко раскрыв глаза с пугающим взглядом, он теребит тонкую бретельку моего платья своими искалеченными пальцами. Он проводит пальцем по моей руке вниз, где позволяет своему большому пальцу провести линию вдоль края моей груди, и у меня по коже бегут мурашки от этого ощущения.
— Твоя кожа такая совершенная. Без отметин. Потрясающая.
— Спасибо. Звук моего голоса, кажется, привлекает его взгляд обратно ко мне, и я клянусь, его зрачки похожи на щелочки.
— Устраивайся. Тем временем я приготовлю что-нибудь поесть.
До сих пор я сохраняла непредвзятость, уверенная, что каждое место было лучшей альтернативой Матушке Чилсон или опасностям, с которыми я столкнулась бы в Мертвых Землях. Здесь я не так уверена. Неприятное чувство подсказывает мне, что мне нужно быть осторожной с этим человеком и иметь план побега.
Непрошеное воспоминание о моем отце, сидящем на крыльце рядом со мной и рассказывающем свои истории, всплывает в моем сознании. Знай местность и ее слабые места, он всегда говорил, как будто каким-то образом знал, что я буду во власти этого мира.
— Было бы нормально исследовать мой дом? Я спрашиваю.
Брови Ремуса взлетают вверх.
— Конечно! Это твой дом, и я уверяю, ты в полной безопасности, когда можешь свободно бродить.
Со скромной улыбкой, на которую я только способна, я киваю.
— Спасибо.
— Да. Да, наслаждайся. Он отходит в сторону, пропуская меня, и я опускаю взгляд, проходя мимо.
— И Талия …Агата и я… мы очень рады, что ты здесь.
Почесывая затылок, я еще раз киваю и продолжаю выходить из тюремного блока обратно в вестибюль. При виде охранников, собравшихся у входной двери, я отступаю к двери позади меня, которая не была включена в мою краткую экскурсию с Ремусом.
Темная лестница за ней советует мне повернуть назад, но ноги несут меня вперед, вниз, вниз, туда, где, должно быть, самый нижний уровень тюрьмы. Когда я добираюсь до низа, тусклый свет мерцает над другой дверью. Всегда дверь. Рядом с ней стоит табурет, а пепельница, наполненная сигаретами, рисует изображение охранника, стоящего рядом.
Открывающаяся дверь ведет в длинный коридор с одной мерцающей лампочкой. По обе стороны коридора еще двери, белые стальные, с маленькими окнами, и только из-за шепота, доносящегося через эти крошечные окна, я чувствую себя обязанной заглянуть внутрь.
Приподнимаясь на цыпочки, я смотрю сквозь стекло и нахожу темную пустоту с другой стороны.
Дверь стучит одновременно с тем, как в поле зрения появляется изуродованное лицо.