Этот день будет преследовать его до самой могилы.

С тех пор Аттикус составил неплохую компанию, но мир стал мрачнее без братьев, которых он знал большую часть своей жизни.

Обойдя пламя, Аттикус протянул руку к одному из кроликов с гадливой ухмылкой.

— Скажи мне, что это не самый красивый кусок мяса, который ты когда-либо видел.

— Первое, что я засуну тебе в задницу, если ты не заткнешься. Нахмурившись, Титус откусил от кроличьего мяса. Это было так нежно и вкусно, что ему пришлось сдерживать свою реакцию, иначе этот придурок неделю бы злорадствовал.

— Неплохо.

— Неплохо. Это лучшее мясо, которое ты когда-либо пробовал во рту. Признай это.

— Если ты не прекратишь это дерьмо, я запихну этот шампур тебе в глотку.

Аттикус усмехнулся над мясом, которое отправил в рот, прежде чем откусить еще кусочек.

— Расслабься. Немного любования мясом еще никому не повредило. Тебе не кажется, что почти пришло время для очередного похода в улей? Слова, искаженные набитым едой ртом, он ткнул вертелом в сторону Титуса.

— Полная изоляция вредна для разума. Поверь мне. Я знаю. Будучи запертым в Калико вместе с Валдисом в течение нескольких месяцев, Аттикус несколько раз говорил ему, какой невыносимой порой может быть темнота этого места. Как однажды он вообразил Валдиса мутантом и напал на своего товарища Альфу. Возможно, желание умереть, учитывая что Валдис был одним из самых искусных бойцов, которых Титус когда-либо встречал.

Титус скучал по своему брату, но если истории были правдой о месте, куда они отправились после Калико, Валдис нашел рай в сообществе на восточном побережье, которое как говорили, было зеркальным отражением Шолена, только без всей этой коррупции.

Титус мог бы присоединиться к ним там, но он предпочел открытую пустыню, свободу спать под звездами и охотиться. Жить в таком сообществе было все равно что жить во лжи.

— Я не твои кандалы, — сказал Титус.

— Ты волен идти, когда захочешь. Если бы это зависело от Титуса, он бы прекрасно справился сам по себе, но ублюдок настоял на том, чтобы он сопровождал его в каждой поездке в улей.

— Давай, брат. Расскажи мне о тех женщинах в обтягивающих рубашках, с торчащими сквозь хлопок сосками, которые просто умоляют, чтобы их укусили… Он стиснул зубы для выразительности и сжал руку в крепкий кулак.

— Я мог бы забрать их всех себе, и этого все равно было бы недостаточно.

— И ты обречешь каждую из них на мучительную смерть.

Опустив руку, Аттикус уставился на пламя, на мгновение казавшись задумчивым.

— Дело не в том, что я хочу этого для любой женщины. Но предполагается ли, что мы должны соблюдать целибат до конца наших дней? К черту животных, на которых мы охотимся, как грязные мародеры?

Титус не мог ответить на этот вопрос. Разочарование накатывало на него каждый день, настолько сильное, что он боялся, что в конце концов может сломаться. Ненасытный аппетит Альфы мог оказаться опасным для женщины, если он не обуздал его. Закаленная кожа была единственным, что удерживало зверя внутри него от того, чтобы прорваться и взять то, чего он жаждал.

— Мы должны отправиться сегодня вечером. Пока не начался дождь. У нас много оленины на продажу.

— Итак, я стою под проливным дождем, пока ты целый час прячешься с женщиной.

— Во-первых, это не займет часа. Нет, если я возьму рыжую сегодня вечером. Во-вторых, ты примешь участие, мой друг. Или, да поможет мне Бог, я сам приставлю нож к твоему горлу.

Титус застонал, откусывая еще кусочек мяса, скрывая свое восхищение пикантным вкусом на языке.

Слизнув жир с пальцев, Аттикус бросил скудные остатки своего ужина в огонь и подтянул колени.

— Я не приму отказа.

— Это та аудитория, которую ты ищешь? Я уверен, что отец девушки добавил бы приятной порции адреналина в твой трах.

— Это Сенна. Дерзкая. Она заставила меня поклясться привести тебя.

Дрожь пробежала по спине Титуса при мысли о прекрасной женщине. От части он был прав. У нее был рот, соответствующий опасным изгибам, которыми она щеголяла, и Титус несколько раз ловил себя на том, что пялится на нее, хотя не должен был.

Было немного удивительно, что она сделала все возможное, чтобы попросить его, если он был честен. Титус никогда особо не был расположен к разговорам, и угрюмое выражение лица, которое было такой же естественной частью его характера, как и шрамы по всему телу, казалось прекрасно справлялось с задачей держать окружающих на расстоянии. Что вполне устраивало Титуса. Люди были не его коньком. Большую часть разговоров и переговоров вел Аттикус, а Титус часто стоял в стороне, выглядя как бешеный волк, на случай, если ситуация примет дурной оборот.

— Она настаивает на том, чтобы ты был с ней.

— Я думаю, некоторым женщинам нравятся мучения.

Прикосновения к ней было бы достаточно, чтобы удовлетворить страстное желание внутри него. Ему не пришлось бы делать ничего большего, каким бы невозможным это ни казалось, чтобы остановить себя. Он жаждал ощущения мягкой кожи, щекотания волос на лице, запаха женщины, от которого у него скрутило живот.

Было бы неплохо трахнуть что-то большее, чем его ладонь, тоже.

— Я иду с тобой… Мы уезжаем в течение часа. Никаких объятий или ласковых разговоров с ними.

На лице Аттикуса появилась ухмылка.

— Ты думаешь, я так трачу время? спросил он, поднимаясь на ноги.

— Трудно говорить, уткнувшись лицом в мокрую пизду.

Яркие оранжевые и розовые тона рисовали небо, где солнце висело на краю горизонта. До улья было добрых шесть миль пути, и эти двое чаще всего предпочитали путешествовать ночью. В конце концов, несмотря на то, что их численность медленно росла после серьезного удара при крушении Калико, Легион все еще патрулировал этот район.

Их негодование, казалось, возросло, как и их силы. Потеряв своего любимого Отца-основателя, солдаты взяли на себя задачу выслеживать альф и мутаций, бродящих по Мертвым Землям. Инициатива, как понял Титус, инициированная священнослужителями, которые с тех пор управляли общиной среднего размера, как своего рода религиозной общиной. Правя в соответствии с суровыми и беспощадными доктиранами своего Бога, они считали Альф таким же злом, как Бешенные и мутации, которые опустошили мир.

Вот и все, что нужно для поддержания мира, как убеждала их Рен за день до того, как они отправились в другое сообщество.

Поскольку они разбивали лагерь далеко на востоке, было маловероятно, что Титус и Аттикус столкнутся с офицерами, но в любом случае путешествие ночью казалось самым безопасным. Титус устал от кровопролития и сражений. Он жаждал мирной и безмятежной второй половины своей жизни, жить как человек, свободный странствовать, где ему заблагорассудится.

Дорога к улью была не чем иным, как наезженной тропой, окруженной бесконечной грязью и кактусами, и знакомыми очертаниями выгоревших оранжевых гор вдалеке, которые служили им ориентиром. Пачка сушеного мяса в сумке, привязанной к его телу, была меньше, чем его обычные подношения, что несомненно, выдало бы его намерения, стоящие за визитом.

Когда темнота опустилась на ландшафт, мерцающие огни улья впереди отбрасывали зарево, видимое с мили, которую им осталось пройти. Мгновение спустя вспыхнуло пламя, поглотившее одну из палаток, и звуки отдаленных криков разнеслись по воздуху.

Укрывшись за грудой камней в стороне от тропы, Титус достал свой бинокль из отдельной сумки, в которой лежало мясо, и направил его на погребальный костер.

За объективом суетились люди. Дети жались в объятиях матери. Стая мотоциклов по периметру улья послужила причиной беспорядков, свидетелем которых он был.

— Мародеры, — сказал он вслух.

— Сколько их?

— Пара дюжин, насколько я могу видеть.

За долгое отсутствие солдат Легиона количество таких негодяев, как эти, удвоилось. Они рыскали по ульям в поисках женщин и припасов, мародерствуя на волне насилия. Вооруженная до зубов банда, состоящая в основном из мужчин, уничтожила бы малый улей за считанные минуты. У них не было ни единого шанса. Как и у офицеров Легиона, большую часть времени.