— Да, сэр.

— Хорошо. Возвращаясь к своему ужину, Ремус склоняется над миской, прилагая усилия, чтобы поцарапать посуду о поверхность больше, чем необходимо.

— Прости, что я дотрагиваюсь до тебя, Ремус. Агата встает со стула и тянется через стол к масленке, стоящей рядом с Ремусом. Когда она садится обратно, ее грудь вываливается из платья.

— Упс, — говорит она, явно насмехаясь над охранником.

Скрипя зубами, я качаю головой.

Несчастная дразнилка вздыхает, когда она сидит, играя со своим соском у всех на виду, дразня беднягу.

— Ремус… Я прерываю, надеясь дать охраннику небольшую отсрочку, поскольку он продолжает обхватывать себя руками, возможно, скрывая возбуждение.

— Я должна также упомянуть, что я… была… обучена медицине в Шолене. Элементарно, но достаточно, чтобы перевязать рану. Я подозреваю, что Титус — это актив, который вы не хотели бы потерять из-за чего-то столь предотвратимого, как инфекция, так что если вы хотите…

Глаз мужчины дергается, когда он пережевывает свой стейк.

— Ты не закончила есть.

— События и волнения этого дня отчасти лишили меня аппетита.

— Прекрасно. Ты права. Мы бы не хотели, чтобы Титус погиб из-за чего-то столь… тривиального. Поворачиваясь к охраннику, Ремус взмахивает руками, показывая все еще вялый пенис.

— Подними штаны и отведи ее к Титусу. Позаботься о том, чтобы она получила все необходимое для его ран.

— Конечно, сэр.

Расправив плечи, Агата потягивает вино, заправляя грудь обратно в платье.

— Как удачно, что наша прекрасная дочь-девственница тоже весьма талантлива.

Охранник не произносит ни слова по пути в камеры внизу, но то, с каким энтузиазмом он открывал передо мной двери по пути, само по себе является проявлением признательности.

Кажется, у них есть все, что я просила: иголка с ниткой, антисептик, чистые мочалки и вода, а также зажигалка для стерилизации иглы. Смешно, что они ожидали, что бедняга сам будет промывать и перевязывать свои раны, но, возможно, такова природа вещей за стенами Шолена.

— Титус настоящий воин, — говорю я, когда мы проходим через первую дверь, наша прогулка медленная и легкая, что меня совершенно устраивает. Я не спешу возвращаться к Ремусу и Агате.

— Они называют его Богом монстров.

— Так я слышала. Откуда у него такое имя? Я не знаю, что такого интригующего я нахожу в этом человеке, но мне не терпится узнать больше.

— Ремусу нравится водить его за собой, заставлять сражаться со всем, что ему прикажут. Человек, или мутация, или Рейтер. Если бы Титус не был порабощен, он, вероятно, был бы самым богатым человеком в Мертвых Землях, просто основываясь на том, что могут дать его кулаки.

— Кажется, человека, столь искусного в бою, следует уважать. Не дай Бог, он станет дерзить своему хозяину.

— Титус? Не-а. В наши дни он не создает проблем.

— В наши дни? Значит, раньше он был возмутителем спокойствия?

— Убил трех охранников, когда его впервые привели сюда. Охранник поднимает пачку сигарет, как бы спрашивая моего разрешения, и я киваю.

— Сбросил еще одного заключенного со скалы. Из кожи вон лез, пытаясь спастись от этого места. Он закуривает и делает длинную затяжку.

— В настоящее время он просто смотрит в сторону. Тихо.

— Он сломал его.

— Я не думаю, что такого человека, как Титус, можно сломить, — говорит он, прежде чем выпустить дым в сторону.

— Думаю, зверь внутри него просто погрузился в глубокий сон, вот и все.

— Что ж, будем надеяться, что иголка с ниткой не разбудят его.

Зажав сигарету между губами, охранник щелчком открывает дверь в камеру Титуса и, войдя внутрь, пересекает комнату и включает голую лампочку, свисающую с потолка.

Мои мышцы мгновенно напрягаются, когда я вглядываюсь в комнату. Первое, что я замечаю, это толстые цепи, тянущиеся от покрытой пятнами и выбоинами каменной стены, которые прикреплены к металлическим кандалам на его запястьях. Похож на зверя в клетке. Намордник снят, открывая небритую растительность на лице.

Для такого ценного вложения денег они, конечно, не очень хорошо заботились о нем. Длинные пряди жирных, немытых волос падают ему на глаза и прилипают ко лбу.

Сделав глубокий вдох, я осторожно приближаюсь к мужчине, и он по-прежнему не удосуживается взглянуть на меня.

— Мисс Талия собирается промыть и зашить твои раны для тебя. Не доставляй ей никаких хлопот, хорошо?

Титус поворачивается, чтобы посмотреть на охранника, и безмолвно отводит взгляд.

Все еще не удосужился признать меня.

— Я не ожидаю никаких неприятностей, но на всякий случай подожду снаружи, — говорит охранник, проходя мимо.

— Спасибо.

Не то чтобы Титус мог многое сделать со своими руками, прикованными к стене, но я полагаю, что у него достаточно сил, чтобы свернуть мне шею, если ему придет в голову.

Приторный запах смерти и гнили висит в воздухе влажным облаком, которое попадает мне в горло с каждым вдохом. Несмотря на летнюю жару за этими стенами, у меня такое чувство, будто я ступила в объятия холодного савана, словно попала в морг. Здесь не на чем спать — ни раскладушки, ни даже соломы, которую можно было бы предложить животному на твердом, неумолимом бетоне. Человек был лишен самых элементарных удобств в этом месте.

И часть меня скорбит о нем, потому что без силы и навыков, которыми он обладает, несмотря на его очевидное пренебрежение, меня бы принесли в жертву.

Я не забыла, чем обязана этому человеку.

С припасами в руках я опускаюсь на колени рядом с ним, и мой взгляд сразу же приковывается к шрамам неправильной формы на его коже. Поперек его горла металлическая лента впивается в его плоть, как будто он носил ее некоторое время. Это напоминает мне что-то, что мог бы носить раб, но даже рабы, которых забрали из Мертвых земель в Шолене, не носили таких бесспорно унизительных приспособлений, как ошейник. Цыгане, как их называли другие члены нашего сообщества, содержались в многоквартирных домах, по шесть человек в одной однокомнатной квартире. Они выполняли черную работу, такую как уборка полей и компоста, канализация и трубопроводы, и их каждый день проверяли на наличие признаков инфекции. Это далеко от роскошного образа жизни жителей более богатых районов сообщества, но лучше, чем это. Все лучше, чем сидеть в холодной сырой камере, с руками, прикованными к стене, и металлической лентой на горле, чтобы вести за собой, как какой-нибудь мерзкий комок.

Легкая дрожь пробегает у меня по коже от близости к мужчине, который по меньшей мере вдвое больше меня.

На арене он казался меньше, чем мутация, но здесь, даже прислонившись к стене, он массивен и внушителен. Подходящее для его прозвища, поскольку он напоминает мне богов, о которых я узнала из греческой мифологии, каждая мышца выточена до совершенства, которое мадам Бомон сочла бы достойным демонстрации. Даже в состоянии покоя его мышцы твердые, бугрящиеся от угрозы боли, если кто-то осмелится прикоснуться к нему. Я никогда не видела человека, скроенного с такой точностью. Генетически превосходного во всех отношениях.

Несмотря на слой грязи, его нечесаные волосы и изодранную одежду, его нетрудно разглядеть

он исключительно привлекателен, в некотором роде суров.

Макая тряпку в миску с водой, я отжимаю излишки и осторожно прикладываю ее к первой ужасной ране на его животе. Он даже не вздрагивает от соприкосновения. Осторожно, чтобы не вызвать его раздражения, я смываю грязь с плоти и снова обмакиваю ткань, чтобы смыть кровь.

— Существо, которое сделало это… его когти, должно быть, были острыми, как ножи. Края достаточно чистые, чтобы красиво сшить.

Только тик его идеально вылепленной челюсти свидетельствует о какой-либо реакции на мой комментарий.

— Скорее всего, для тебя это не имеет значения, но я благодарна за то, что ты сделал сегодня. Используя шприц со стерильной водой из набора, я промываю его рану, и крошечный черный комочек грязи высыпается через край, который я смахиваю пальцем.