После проверки безопасности моему взору предстают джунгли зелени и экзотических цветов.

Великолепные, ухоженные сады, которые не имеют никакого смысла в гуще всего окружающего запустения.

Я упиваюсь видом, запрокидываю голову и смотрю в сторону тропических деревьев, которые создают туннель тени вдоль нашего пути.

— Что это за место?

— Оно принадлежало магнату недвижимости еще до того, как началась вся эта история с концом света.

— Где мы?

— Вегас, дорогая!

Ее легкая струящаяся ткань колышется вместе с ней, когда она шаркает ногами, ведя меня вверх по каменной лестнице, которая огибает особняк, окруженный более ухоженными садами, с другой стороны. Там огромный бассейн и бегущий водопад останавливают меня на полпути. Даже Шолен не может похвастаться таким уровнем роскоши. Дюжина или около того женщин с обнаженной грудью на виду плавают и играют в воде, их смех замирает под грохотом водопада, когда они останавливаются, чтобы посмотреть на меня.

— Как это возможно?

— Шолен был не единственным гением своего времени. Мой муж был блестящим инженером, да упокоится его душа с миром. Она осеняет себя крестным знамением, ни разу не сбавив темпа.

— Это место работает от пяти собственных солнечных электростанций, которые могли бы накормить весь район, если бы я стала такой амбициозной.

Одна из женщин, бледно-рыжая, которая держится в тени, улыбается и машет мне в ответ.

— И насколько ты амбициозна? Я спрашиваю.

— Ты снова интересуешься своей судьбой, я права?

— Не будете ли вы так добры просветить меня.

Мадам Бомон наконец останавливается и снимает солнцезащитные очки, зацепляя их за вырез рубашки.

— Вопрос, моя дорогая, в том, насколько ты амбициозна?

— Я не продаю свое тело, если это то, о чем ты меня просишь.

— Нет, конечно, нет. Ты стоишь гораздо больше как девственница. Здесь мужчине пришлось бы трахнуть ребенка, чтобы заполучить его в свои руки. В наши дни женщин так мало, что, когда мужчина находит такую, ему повезло, что она принадлежит только ему. Одну девушку могут использовать несколько мужчин на протяжении всей ее жизни. Это даже больше не изнасилование. Это ожидание. Выживание.

Это так неправильно. И приводит в ярость. Я даже не могу представить, что выросла бы по эту сторону стены. Я бы никогда не выжила здесь.

— Женщины стали источником валюты, продолжает она.

— Средством торговли. Совершенно отвратительно, во что превратилась жизнь для стольких из них.

— И все же, ты здесь со своим личным гаремом.

— Каждая из этих девушек свободна идти. Я их здесь не держу. Мои охранники их здесь не держат.

Жизнь, которую я предлагаю им, удерживает их здесь. Оглянись вокруг. Это место — рай по сравнению с тем, откуда они пришли. Некоторые из них понятия не имели, что такое душ, или подушка, или частный бассейн, который им не приходилось делить с другим соседним ульем.

Без сомнения, женщины не выглядят расстроенными, но это не стирает скользкого, мерзкого подтекста этого места.

— Ты торгуешь ими. Чтобы иметь все это, ты торгуешь сексом.

— Конечно. Для мужчины, который месяцами не видел женщину? Это так же ценно, как вода и еда. С таким количеством женщин, которые живут под моей крышей, я была бы эквивалентна миллиардеру до Драги. И это женщины, которых трахали во все дыры двадцать раз до вторника. Ты представляешь собой непревзойденного единорога. Взрослую женщину с нетронутой добродетелью? Это неслыханно! Мужчины падали бы к твоим ногам, если бы они не были так увлечены забиранием без спроса. К счастью для тебя? Ты в хорошем месте. В безопасности. В безопасности.

Если бы она только знала, что я не девственница. Что тогда? Была бы я вынуждена заниматься сексом с мужчинами, как тогда, в Шолене. Похоже, в наши дни этого ожидают молодые девушки, независимо от того, находятся они в безопасности за стенами или нет.

— Чего. Ты хочешь. От меня?

— Желание. Это движущая сила, не так ли? Обладание передается при рождении с материнской грудью.

Опускает глаза на мою грудь, она касается ладонью края моей груди, и когда я отбрасываю ее руку, уголок ее губ приподнимается от удовольствия.

— Одержимость развивается со временем, с более темными мотивами, конечно. Моя цель — обладать тем, чего больше всего жаждет каждый мужчина, оставшийся на этой планете: нетронутой женщиной.

Я снова бросаю взгляд на бассейн, где две женщины оживляют мои мысли, лаская и целуя друг друга.

— В смысле… сексуально?

— Нет, конечно, нет. Видишь ли, богатство измеряется тем, чем ты владеешь. Контролируешь. И то, что ты выбираешь контролировать, придает осязаемость тому, чего ты желаешь больше всего. Человек, который собирает оружие, становится добычей для войны.

Женщина, которая собирает драгоценности, жаждет, чтобы ее считали такой же редкой и красивой, как драгоценный камень. Ты — объект вожделения, целомудрия и чистоты, и как тот, кто обладает таким сокровищем, я вызываю зависть.

Возможно, это из-за сотрясения мозга, событий последних двух дней или чрезмерного истощения, но обрывки ее слов не складываются воедино, пока я пытаюсь представить, как моя добродетель приносит ей пользу.

— Ты, должно быть, голодна. И измучена. Остро нуждаешься в свежей одежде. Пойдем, дорогая, позволь мне показать тебе твою комнату.

Еще раз оглядываясь на бассейн, я вспоминаю, что на данный момент у меня нет дома. Некому присматривает за мной здесь. Я сама по себе. Это хуже, чем монастырь? Притворяться желанным сокровищем какой-то незнакомой женщины так же плохо, как столкнуться с презрением матушки Чилсон?

Это слишком много, чтобы переварить на пустой желудок, поэтому, несмотря на мои подозрения и колебания, я следую за ней, обращая внимание на отвратительного мужчину, который следует за мной.

— Простите за устаревший декор, — говорит она, проходя по открытой комнате, в которой так много окон, что ни один дюйм внутри не остается нетронутым солнечным светом. Мебель повсюду выглядит так, как будто ею никогда не пользовались, ткани яркие и чистые, так и просятся, чтобы их помяли. Со стен свисают красочные и детально проработанные произведения искусства. Сцены с участием женщин римского периода, если судить по моим урокам истории, в свободных одеждах, едва прикрывающих их чувственные фигуры. Мозаичные гобелены отражают те, что я видела в книгах, заставляя меня задуматься, как ей удалось раздобыть эти вещи, которые в наши дни считаются несуществующими.

— В этом климате нелегко найти дизайнеров интерьера.

Женщина, должно быть, бредит. Достаточно взрослая, чтобы пережить первую волну Драги, она, несомненно, должна привыкнуть к тому, во что превратился мир вокруг нее. И все же в Шолене живут те, кто никогда не видел того, что находится за стенами. Они понятия не имеют о смерти, которая лишила мир его жизнеспособности. Даже я никогда раньше не выходил наружу, но мой отец рассказывал истории о голоде и насилии. Рассказывал мне об опустошении и, в конечном счете, отчаянии, охватившем тех, кто жил в Мертвых Землях.

— Ты часто покидаешь это место?

— Конечно! Глупая девочка, как, по-твоему, я управляюсь с припасами?

Я обнаружила, что в безумии есть определенный блеск, и, возможно, это было ее средством выживания. У моей бабушки был пациент, который страдал третичным сифилисом и начал сходить с ума к концу своей жизни. Большую часть времени он бессвязно говорил на каком-то иностранном библейском языке, который не совпадал с тем, что я выучила в церкви.

Но и это не казалось таким уж надуманным.

Он говорил о туннелях под больницей, где существа вызвали смертельную чуму, уничтожившую наш мир. Древний вид, гнев которого однажды выльется на другую смертоносную волну, которая позволит им победить.

Другие смотрители называли его сумасшедшим.

Я, с другой стороны, всегда задавалась вопросом, послал ли Бог предвестников говорить на языке, который мы не могли понять, и только те, у кого открытый разум, могли бы получить некоторые долгожданные ответы.