Краткий миг счастья растянулся в достаточно долгий отрезок времени. Похоже, Настю и впрямь мучила невозможность принять решение, а когда она наконец, сделала это, на душе у неё полегчало, сознание очистилось, весь мир стал куда уютнее. Теперь нет той задумчивости в её глазах, которая когда-то поселилась, нет, царит мир и спокойствие, полное единение с собой и со всеми людьми этой вселенной.

— Я сделаю это сегодня, — наконец сообщает своему мужчине Порезова, собравшись с духом. — Сегодня я отключу Светлану от аппаратов. Не знаю, сколько это будет длиться, но очень хотела бы, чтобы ты в этот момент был рядом. Думаю, для тебя это тоже очень важно.

— Конечно поеду, не волнуйся. Если захочешь, останусь, если нет — выйду. Я готов принять любое твоё решение, милая.

Собираются они в тишине. Вначале принимают душ, смывая с себя страсть прошлой ночи, затем одеваются. Оба, не сговариваясь, предпочитают чёрные стиль: она в платье, а на Переверзеве водолазка и брюки (он решил, что надевать костюм будет слишком большой честью для той, кто долгие годы мучила и его, и Анастасию). Также молча садятся в машину, доезжают до нужной больницы. Сами дороги благоволят — ни единой пробки.

Несмотря на то, что им предстоит сделать сегодня, погода стоит чудесная. Солнце только-только поднялось из-за горизонта, смогло преодолеть всего полтора часа от него, но уже греет своими ласковыми лучами. Птицы поют о чем-то своем, перекликаясь с двух соседних деревьев, что расположились по бокам от главного входа в больницу. Тень накрывает Анатолия с Анастасией, когда они проходят мимо них.

— Мы к Порезовой, — говорит мужчина в приемном, не желая раньше времени напрягать Настю. Ей так тяжело сегодня придётся, наверно, в миллион раз тяжелее, чем ему. — Скажите врачу, что приехало её доверенное лицо, приняла решение об отключении от аппарата.

Девушка неприятно округляет глаза, будто это её сейчас тут у-би-вать будут. А ведь это не так, просто Анатолий раздражается от того, что кто-то так реагирует на банальную вещь. Злит и бесит такое не профессиональное поведение. Поэтому мужчина, злобно на неё зыркнув, повторяет сказанное ранее. Теперь она видимо приходит в себя, потому что снимает телефонную трубку, набирает нужный номер и точь-в-точь повторяет чужие слова.

— Можете проходить, вас ждут.

Ждут это мягко сказано. Когда Анастасия оказывается рядом с палатой, она понимает, что от этой пациентки не только она, но и врачи желают избавиться: весь нужный персонал уже толпился и так и мечтает поскорее выдернуть провода. На лице одной из медсестер девушка замечает радостное нетерпение. И ей становится неприятно. «Вот уж непонятная человеческая душа. Светлана им никем не приходится, а все то же — к праотцам побыстрее отправить», — думает Порезова, проходя внутрь палаты.

С последней встречи в том гараже прошло уже несколько месяцев, и все это время Настя беспрестанно думала о том, что с её мачехой. «Бывшей мачехой», — мысленно исправляет себя девушка, в очередной раз вспомнив, что-то никогда та ей не была приемной матерью. С ней ничего хорошего. Лицо женщины, некогда бывшее румяным и живого цвета, теперь белое, словно у пок-ойника. Без макияжа она ещё больше смахивает на мертвеца, который может открыть глаза — ведь грудь продолжает вздыматься благодаря интубации, Светлана дышит. За время в больнице она сильно исхудала, всё-таки невозможно поддерживать цветущий вид человека с помощью пакетов с питательной смесью — они лишь отсрочивают неизбежно. Руки с пальцами длинными и тонкими, словно паучьими лапками, сложены на груди, и Анастасии кажется, что женщина спит. Просто спит, а не находится на пороге смерти.

— Оставьте меня на минутку. Все, — даже Анатолия она просит выйти из помещения, чтобы побыть наедине со своей мучительницей. Когда дверь за последним захлопывается, она подходит ближе к койке. Если бы могла, наверно, даже плюнула бы в эту бессердечную женщину, но воспитание не позволяет ей этого сделать. Вместо этого девушка говорит, едва сдерживая свою ярость, бессильную, как маленькая лодчонка посреди морской бури, — если ты думаешь, что своим признанием о смерти моего отца задела как-то, то, су-ка такая, ты ошибаешься. Ты умрёшь, а я забуду, что ты существовала. Все мои деньги перейдут ко мне. Все твои деньги станут моими. А на этом свете не останется никого, кто тебя бы помнил. Я уж об этом позабочусь.

Она зовет персонал обратно, отходит от койки, чувствуя удовлетворение. Она знает, как важно было для Светланы быть в центре внимания. И теперь Настя лишает её такого права. «Всё-таки месть сладка, когда её подают холодный», — с наслаждением думает она, смотря на то, как медсестры выполняют необходимые манипуляции. Когда они все оказываются сделаны, остается только одно.

— Отключаю, — говорит врач, щелкая кнопкой.

Приборы перестают бесконечно пикать, вращаться, шуметь, возвещая о тишине в этой многострадальной комнате. Светлана тоже не издает ни звука. Никакого чуда не случается, она просто делает выдох и замирает.

— Всё? — удивленно спрашивает Анастасия, ожидавшая от чужой смерти большей драматичности.

— Да, всё. Быстро отошла, но это и к лучшему. Зачем лишние часы мучиться? — этот вопрос, что задает врач, скорее философский. — Если хотите, можете побыть с ней какое-то время, прежде чем мы отправим её в морг, а затем в похоронную службу.

Порезова уже не сдерживает себя. Фыркает презрительно.

— Нет, спасибо. Везите. Больше я видеть эту женщину не желаю.

Медсестры споро снимают койку с тормозовов, поднимают поручни, накрывают тело простыней и выкатывают Светлану прочь. Настя ставит последние подписи на бумагах.

И падает обессиленно на пол, тяжело дыша. Похоже, на самом деле ей не так просто, как она пытается показать. Анатолий устраивается рядом, ничуть не беспокоясь о чистоте одежды. Какая вообще разница, что станется с парой тряпок, если больше мужчина волнуется за душевное равновесие своей любимой. Он обнимает её крепко, почти удушающе сильно, давая прочувствовать, что та не одна, что рядом с ней человек, который поддержит и утешит.

— Всё закончилось, Настя. Больше тебе не нужно о ней думать. Я сам займусь похоронами и сделаю так, чтобы ты не разочаровалась.

Переверзев намерен сдержать обещание.

Как таковых, похорон нет. Но Анастасия решает, что обязана проводить в последний путь женщину, которая, хоть и портила ее жизнь, была жестока, хотела у-би-ть, но все же являлась человеком. Теперь, когда Светлана уже никак не сможет причинить вред своей ненавистной падчерице, Порезовой становится её жаль. Так жалеют уличного щеночка, который выпрашивает у тебя еду.

Отпевание проходит в крошечной церкви. И никто не приходит попрощаться кроме Насти и Анатолия. В душном, пропахшем миром, помещении, лишь они да священник, размахивающий кадилом. Дым плывет над красным гробом, поставленным на простые табуретки. Заунывный хор прихожанок — последнее, что слышит Светлана, если её сознание ещё где-то здесь, рядом. То сознание, которое обычно люди духовные называют душой.

Анастасия сама распорядилась в том, во что оденут её бывшую мачеху. На ещё больше исхудавшую, можно сказать иссохшую, женщину надето простое белое платье — не капли той вычурности, к которой та привыкла в своей жизни. Никаких украшений, витиеватых причёсок — волосы собраны в простую косу, перевязанную черной лентой. В см-ерти Светлана обрела то, чего не имела в жизни: скромность.

— Да простит Господь рабу Божию Светлану...— завывает монотонно тем временем священник.

Порезовой невыносимо тошно здесь находиться. Голова у нее кружится, ноги подгибаются, силы оставляют. И только она думает о том, что вот-вот упадёт, священик заканчивает свою службу. Гроб споро подхватывают парни из похоронной службы, выносят его прочь из церкви. Именно тут, рядом с ней, на местном кладбище, Анатолий решил упокоить свою сводную сестру. Он даже и помыслить не мог о том, чтобы эта женщина лежала рядом с отцом Анастасии — это кажется истинным святотатством.